Василий Шуйский

Время правления царя Василия, почти все прошедшее в междоусобных войнах, заставляло думать о том, что «земля» может успокоиться только со сменой царя. Появились ходоки к патриарху Гермогену, пытавшиеся уговорить его, чтобы он, в свою очередь, способствовал добровольному уходу царя Шуйского. «Новый летописец» оставил какие-то сумбурные сведения об агитации нескольких дворян, пытавшихся поднять Боярскую думу против царя Василия Ивановича. Среди возмутителей спокойствия оказались верейский выборный дворянин князь Роман Иванович Гагарин, ходивший походом «на Северу» против «царевича Петрушки», небезызвестный рязанец Григорий Федорович Сунбулов, пожалованный в московские дворяне после отъезда из болотниковских отрядов под Москвой, а также московский дворянин Тимофей Васильевич Грязной, назначавшийся «головою» в боях с воровскими полками под Москвой в 1606 году. Все эти дворяне объединились в одном стремлении свести с престола царя Василия, но убедить открыто выступить против него смогли только боярина князя Василия Васильевича Голицына. Это тоже было немало, если вспомнить действия князей Голицыных под Кромами в 1605 году и принятие ими присяги первому «царевичу Дмитрию». Однако царь Василий Шуйский сам вышел на Лобное место в окружении бояр, приехавших из войска, стоявшего под Москвой. Тогда Шуйскому удалось отстоять свою власть, но многие «побегоша из города», боясь расправы, «и отъехаша из Тушина человек с триста» [353].

Новое выступление, видимо, произошло «в субботу сыропустную» 25 февраля 1609 года. Царю пришлось выслушивать с Лобного места обвинения в том, «что он человек глуп и нечестив, пьяница и блудник, и всячествованием неистовен, и царствования недостоин». Об открытом недовольстве правлением царя известно из послания патриарха Гермогена, обращенного к тем, кто переметнулся на сторону Лжедмитрия II: «И которая ваша братья, в субботу сыропустную, восстали на него государя и ложныя и грубныя слова изрицали, яко же и вы, тем вины отдал, и ныне у нас невредимы пребывают, и жены ваши и дети також во свободе в своих домех пребывают». Патриарх пытался убедить врагов царя, что семьи изменивших ему людей больше не преследуются, — это, судя по всему, и было одной из главных причин недовольства. Из другого послания патриарха Гермогена выясняются другие обвинения, прозвучавшие тогда в адрес царя: «На царя же восстание их таково бе: порицаху бо на нь, глаголюще ложная, побивает де и в воду сажает братию нашу дворян и детей боярских, и жены их, и дети в тайне, и тех де побитых с две тысячи; нам же о сем дивящеся и глаголющим к ним, како бы сему мочно от нас утаитися, и их вопрошающим: в каково время и на кого имянем пагуба сия бысть?» Патриарх Гермоген недоумевал, откуда могли взяться такие невероятные цифры казненных. Сам он, в свою очередь, укорял тех, кто переметнулся на сторону самозванца: «Не свое ли отечество разоряете, ему же иноплеменных многия орды чюдишася, ныне же вами обругаемо и попираемо?» Патриарх убеждал перестать поддерживать тушинского «царика» и обещал, что «о винах ваших у государя упросим».

Подобные обвинения в адрес царя Василия Шуйского исходили из Тушина. Они, несомненно, будоражили московский «мир», уставший от осады. Царю же сложно было спорить с ними. В тушинских грамотах умело выделялись слабые стороны правления царя Василия Ивановича: «Князя де Василья Шуйского одною Москвою выбрали на царство, а иные де городы того не ведают, и князь Василей де Шуйской нам на царстве нелюб и его де для кровь льется и земля не умирится, чтоб де нам выбрати на его место иного царя». Отвечая на этот в общем-то справедливый упрек, патриарх Гермоген создал формулу русского централизаторского самодержавия: « Дотоле Москве ни Новгород, ни Казань, ни Астарахань, ни Псков, и ни которые городы не указывали, а указывала Москва всем городом». Да и те, кто открыто выступил против царя Василия в Москве, отнюдь не выражали мнение «мира»: «…немногими людми восстали на царя, хотите его без вины с царства свесть». Действительно, по представлениями Смуты, мало было самим выйти к Лобному месту для начала переворота, надо было, чтобы такое выступление обязательно поддержали бояре: «И те речи были у вас на Лобном месте в суботу сырную, да и разъехались иные в город, иные по домом поехали, потому что враждующим поборников не было и в совет их к ним не приставал никто» [354].

Другое выступление против царя Василия Ивановича последовало с той стороны, откуда он меньше всего мог ожидать удара. В Москве был открыт заговор боярина Ивана Федоровича Крюка-Колычева, якобы замышлявшего убить царя Василия Шуйского в Вербное воскресенье 9 апреля 1609 года. «Новый летописец» писал об этом: «Боярин Крюк Колычов, на него сказал царю Василию Василей Буторлин, что он умышляет над царем Василием и в Тушино отпускает. Царь же Василей повеле поимати, и многих людей с ним переимаху, и ево и многих людей пытаху; и после пытки его повеле казнить на Пожаре, а кои в ево деле были, посадиша по тюрмам». Необычным здесь было то, что в измене обвинили одного из самых приближенных к царю Василию Ивановичу бояр, когда-то пострадавшего вместе с князьями Шуйскими после дела о неудавшемся разводе царя Федора Ивановича и Ирины Годуновой. Ивана Федоровича Крюка-Колычева называли даже «временщиком» царствования Василия Шуйского. И вот звезда боярина закатилась из-за каких-то очень темных обстоятельств. Слишком, видимо, уже был раздражен и обескуражен царь Василий Шуйский многочисленными изменами, поэтому поверил доносам на ближайшего боярина.

Личность доносчика была хорошо известна современникам. Характерно, что среди всех отрицательных эпитетов, которыми награждали «ушников» царя Василия, о Василии Бутурлине давали самый нелицеприятный отзыв: «Стольник Василий Иванов сын Бутурлин. А такова вора и довотчика нет, и на отца своего родного доводил». Из расспросных речей подьячего Московского судного приказа Матвея Чубарова, бежавшего в Тушинский стан, известно, что заговор вроде был, но пытали одного боярина Ивана Федоровича и он никого не выдал. Слухи же ходили самые разные, вплоть до того, что «царю Дмитрею Ивановичю всеа Руси» «прямят» и другие близкие царю Василию Шуйскому бояре — князь Борис Михайлович Лыков и князь Иван Семенович Куракин. Снова обозначилось отрицательное отношение к царствованию Шуйского бояр и князей Василия Васильевича и Андрея Васильевича Голицыных. Даже после казни Ивана Крюка-Колычева в Москве продолжали ходить слухи о возможном убийстве царя и «замятие» то ли на Николин день 9 мая, то ли на «Вознесеньев» — 25 мая. Все видели, как «дети боярские и чорные всякие люди приходят к Шуйскому с криком и вопом, а говорят, до чево им досидеть? Хлеб дорогой, а промыслов никаких нет, и ничего взяти негде и купити не чем. И он у них просит сроку до Николина дни, а начается де на Скопина, что будтось идет к нему Скопин с немецкими людми» [355].

Немного поправились дела царя Василия Шуйского, когда к нему в самом начале мая 1609 года вернулись некоторые перебежчики, в том числе князь Роман Иванович Гагарин. Теперь он с той же силой убеждения, как поднимал бояр против царя Василия Шуйского, говорил про самозванца: «Прямо истинный вор, а завод весь Литовского короля, что хотят православную христианскую веру попрати; а то в таборех подлинно ведомо, что в Нов город пришли немецкие люди, а литву от Нова города отбили прочь». Эти же речи подтвердил выехавший вместе с князем Романом Гагариным к царю Василию Шуйскому литовский ротмистр Матьяш Мизинов [356]. Получив такое точное подтверждение своих ожиданий со стороны противника, многие поостереглись уезжать из столицы в Тушино и стали ждать прихода новгородской рати.

Тем временем царь Василий Иванович хотел исправить злополучный «холопский вопрос», продолжавший портить отношения служилых людей между собою. Законодательная деятельность тогда почти прекратилась. Какой смысл был в ней, если царь распоряжался едва ли половиной своего царства? Известен указ царя Василий Шуйского от 21 мая 1609 года о закреплении за старыми владельцами тех холопов, которые служили «безкабално лет пять, или шесть, или десять и болши» (то есть примерно с Уложения 1597 года, исключая самые спорные голодные годы). Необычной была фраза, которой оканчивалась статья: «А о том рекся государь говорить з бояры» [357]. Это означало, что царь Василий Шуйский раздавал любые обещания, чтобы удержаться у власти.

353

Новый летописец. С. 87. С. Ф. Платонов датировал эти события 25 февраля (7 марта) 1609 года, опираясь на «Дневник Сапеги» и упоминания в грамоте, точнее в двух посланиях, патриарха Гермогена «1611 года» (так было указано при их публикации в «Актах Археографической экспедиции») о выступлении в Москве против царя Василия Шуйского в «субботу сыропустную». Однако в этих источниках ничего не говорится о действиях именно князя Р. И. Гагарина, Г. Ф. Сунбулова и Т. В. Грязнова. В других памятниках — «Ином сказании» и хронографе — «волнение» в Москве датируется еще более поздним временем: «В лето 7118 (1610), февраля в 17 день, в субботу сырные недели». Каким бы годом — 1609 или 1610 — не датировалось выступление накануне Великого поста, оно, вероятно, продолжало ряд сходных действий разных лиц, стремившихся добиться отрешения царя Василия Шуйского от власти.

Для более точного выяснения времени и обстоятельств первого открытого выступления дворян и бояр против царя Василия Шуйского надо обратить внимание на фразу, которой заканчивается статья 185 «Нового летописца», называющаяся «О волнении на царя Василия и о поезде в Тушино». Там сказано: «Царь же Василей на Москве з бояры, осаду укрепив, сяде в осаде». Причем в статье указано, что бояре приезжали в Москву для защиты царя Василия Шуйского «ис полков». По сообщению разрядных книг, с 1 сентября и до Николина дни (6 декабря) 1608 года царь Василий Шуйский стоял «за городом в обозе» (по другим сведениям, «на Пресне реке»). Есть упоминания об отправке царских грамот со стана «по Волоцкой дороге», датированные 23 декабря, а значит, фразу о том, что царь Василий Шуйский «сяде в осаде» в столице, можно приурочить к концу декабря 1608 года. Автор «Дневника Марины Мнишек», находившийся в то время в Тушине, упоминал в известии 12 декабря: «Нагой, Воротынский и другие бояре и знатные воеводы, которые держали московскую оборону, бежав, предались нам». Не было ли это известие также связано с массовым отъездом после конфликта с царем Василием Шуйским на Лобном месте? Тогда в декабре 1608 года сложилась самая критическая ситуация в Московском государстве в связи с захватом тушинцами всего Замосковного края. Таким образом, возможно, что первое выступление против царя Василия Шуйского надо датировать именно декабрем 1608 года. См.: ААЭ. Т. 2. № 93. С. 190; Белокуров С. А.Разрядные записи за Смутное время… С. 15, 49; Дневник Марины Мнишек. С. 129; Платонов С. Ф.Очерки по истории Смуты… С. 331–332, 461 (прим. 172); Тюменцев И. О.Смута в России в начале XVII столетия… С. 397–398; Sapieha J. P.Dzie

354

ААЭ. T. 2. № 169. C. 288–290.

355

АИ. T. 2. № 212. C. 249; Новый летописец. С. 87; Тюменцев И. О.Список сторонников царя Василия Шуйского… С. 318.

356

Новый летописец. С. 87.

357

Законодательные акты Русского государства… № 62. С. 79.