Страница 38 из 91
— Наверное, нет, — отрезала Роттвейлер, указывая, где повесить картину. — Вот там, рядом с Хокни [27].
Я повесил картину, и Ротти присвистнула от восторга. Никогда прежде я не замечал за ней таких вульгарных проявлений чувств.
— Может, он гей?
— Он не гей, — возразила Мисс, — просто при его состоянии трудно найти девушку. Он слишком богат. А женщины алчны. Если бы он был геем, просил бы парня, а не девушку.
— Но раньше вы не слишком стремились его вознаградить.
— Что ж, раньше он не оказывал мне таких услуг и не был так любезен. Кроме того, почему бы не сделать ему приятное? И для девушек тоже большая удача, я всегда забочусь об их благополучии. У них должно быть достаточно денег. Я не хочу, чтобы они хватались за дешевые контракты, чтобы подработать. И хорошо, если кому-нибудь из них посчастливится выйти замуж за богатого порядочного человека.
— Вы много встречали порядочных богатых людей?
— Ты знаешь, о чем я! Как бы то ни было, он хочет, чтобы его тоже любили. Представь себе, даже Уорхол этого хотел. Но быть верным кому-то одному такие люди не могут. Им нужно много связей. Им нужна новизна.
— Разумно.
— Так вот, когда Гарри позвонит, помоги ему.
— Мне кажется, будет лучше, если вы уладите этот вопрос сами. — Я пытался избавиться от неприятной миссии изо всех сил.
— Ты ведь художник, да? — Она прищурилась. — Ты просто обязан взять на себя заботу о том, чтобы удовлетворить его вкусы. Обязан!
— Видите ли, я ему не обязан. Он мне не устраивал персональные выставки.
— Если подберем ему подходящую жену, он устроит тебе все, что захочешь.
Меня шокировала уверенность Роттвейлер в том, что я готов выполнять обязанности сводника при условии, что со мной хорошо расплатятся.
— Не думаю, что я его заинтересую. Он не работает с начинающими.
— Не бери в голову, у Гарри есть тысяча способов заставить остальных принять то, что он считает нужным им навязать.
На следующий день Гарри позвонил Роттвейлер.
— Гарри Баллкиан звонит, — сообщил я.
— Возьми трубку.
Я взял трубку, но говорить он пожелал только с ней. Так продолжалось неделю. Он звонил, Роттвейлер велела мне отвечать, он был недоволен и не хотел говорить со мной. Казалось, эта комедия никогда не закончится.
— Он позвонит тебе, — раздраженно сообщила Роттвейлер, — сделай все, что нужно.
За день до открытия выставки-вечеринки Веблена Гарри все же решил со мной поговорить. Он молчал минут десять, пока я терпеливо ждал, и затем вдруг возмущенно воскликнул:
— Что происходит?
— Мистер Баллкиан?
— Да, так что происходит?
— Вы мне звоните?
— О да. Я звонил Хелен, она хотела кое-что сделать для меня.
— Она в Цюрихе, — соврал я. — Мисс Роттвейлер говорила мне о том, что вы готовите вечеринку, и хотела, чтобы я привел туда некоторых наших девушек.
— Вы? А Хелен не придет?
— Она вернется только через несколько дней.
— Дайте мне ее номер телефона, — настаивал он.
— Это невозможно. Она вне досягаемости, ее доктор… Мисс Роттвейлер желает, чтобы это осталось в тайне, но поскольку она говорила, что вы ее лучший друг, я должен обязательно присутствовать вместе с нашими девушками…
Я лепетал всякий вздор, когда мне сообщили, что есть еще один звонок, требующий немедленного ответа. Я отложил трубку и крикнул во все горло:
— Скажите мистеру Леттерману, что я перезвоню ему! Я разговариваю с мистером Баллкианом и не могу прерваться. Простите, мистер Баллкиан, в отсутствие Мисс Роттвейлер в офисе сплошная неразбериха. Видите ли, она просила меня как президента «Мейджор» привести с собой девушек на вашу вечеринку…
— Вы не сказали, что вы президент… — удивился он. — Можешь называть меня на ты или просто Гарри.
— Чарли.
Вот так я и дождался своего признания в роли президента агентства — сразу заслужил право быть на короткой дружеской ноге с самим Баллкианом.
— Хм… послушай…
— Чарли, — представился я повторно.
— Чарли… ты мог бы привести Кару Мерксон? Надеюсь, она не откажется пообедать…
— Спрошу у нее, — пообещал я прежде, чем мы распрощались.
Я позвонил Каре и рассказал о нашем разговоре. Она спросила:
— Он извращенец? — а затем, засмеявшись, добавила, что готовит клубничный пай и должна немедленно достать его из духовки.
Один раз в три года в Нью-Йорке устраивалась эта выставка, больше всего напоминавшая шоу, на которое обычно приглашались художники, писатели, режиссеры, саксофонисты, спортсмены, бонвиваны и повесы богемного мира.
На мероприятии представлялись картины Фаркара Веблена, художника, стремящегося смешать все традиции. Он заслужил признание, прежде всего благодаря размерам своих холстов и почти эпическому размаху своих амбиций, подогреваемых титанической энергией.
Поскольку Роттвейлер возложила на меня почетную обязанность поставлять Гарри девиц для свиданий, мне следовало быть ей признательным за то, что я теперь мог побывать в столь блестящем обществе и свести знакомство с элитой художественного мира, с представителя* ми творческой богемы и любимцами публики.
Веблен был полностью удовлетворен сотрудничеством с Роттвейлер и заказчиками, которых она ему рекомендовала. Его супруга Олимпия сама была моделью, которую Роттвейлер открыла и пестовала в течение многих лет — она очень преуспела в рекламе белья и марок спортивной одежды. Таким образом, Олимпия довольно долго являлась моделью Роттвейлер и музой Веблена. Звали ее тогда не Олимпия, а Блинка. Как всегда в случае с моделями Мисс, у нее было смешанное происхождение — полуиспанское-полуафриканское. Один молодой фотограф, сделавший целый ряд ее снимков в голом виде, завоевал такую популярность благодаря этому, что стал звездой первой величины. Но к тому моменту, когда я познакомился с Гарри, Олимпия уже была слишком далека от времени своего расцвета, и я подозревал, что именно тоскливый взгляд на фотографии ее юности заставлял Веблена присматриваться к девушкам, которых я привел с собой, — он выбирал среди них следующую кандидатку на роль миссис Веблен.
Роттвейлер сама указала тех моделей, кто должен составить мой эскорт, и надо заметить, что отобрала самых экзотических красавиц — Тельму, высокую, немного пышноватую блондинку, которая пользовалась огромным успехом в немецком «Вог», Инее, темноволосую барышню из Барселоны, Мин, китаянку со множеством косичек и восхитительно гладкой кожей, Клариссу Кокс, чернокожую модель из Канзас-Сити, стремящуюся активно продвинуться по карьерной лестнице.
Кларисса, очень хорошенькая, в начале своего пути в модельном бизнесе была и вовсе прелестнейшим созданием, яркой, выразительной личностью, то, что Роттвейлер называла «девушкой с изюминкой». Кроме того, она не была абсолютной рабой своего способа зарабатывать деньги и занималась еще журналистикой. Она написала книгу, которую, как мне доподлинно известно, не хотели печатать исключительно потому, что в ней высказана не совсем приемлемая для современного европейского мира точка зрения о том, что экспансия его цивилизации, и модный бизнес в частности, разрушительно воздействует на многие страны третьего мира.
Клариссе удавалось виртуозно совмещать в своих сочинениях жаргон фэшн-индустрии и интеллигентность. Среди моделей она славилась умом, критичностью и умением ясно и грамотно выражать свои мысли в устном и письменном виде. Даже если ей доводилось писать статью в какой-нибудь второсортный журнал, она делала это профессионально и старалась поднять уровень своей рубрики с самых нижних пределов жалких сплетен до правильно построенных и логически обоснованных сообщений дикторов Си-эн-эн.
Тем не менее она была успешной моделью. Но не супермоделью. Себя все же, не смущаясь, представляла как супермодель и в интервью на телевидении, и в рекламных статьях, но объективно финансовый уровень ее контрактов свидетельствовал о том, что она не дотягивает до этого звания. Иногда из-за ее невинного тщеславия случались недоразумения. Однажды в ночном ток-шоу известный своей язвительностью ведущий и писатель Клемент Эгберт спросил ее: «Правда? Вы супермодель? У нас с вами, видимо, разные точки отсчета «супер»».
27
Дэвид Хокни (р. 1937) — английский художник. С 1976 г проживает в США. В живописи и графике соединил традиционную манеру в духе академического классицизма с элементами поп-арта и нарочито инфантильного примитивизма.