Страница 23 из 41
— А где твой отец?
— Воюет с немцами.
— Где?
— Под Сталинградом.
— Да ну?
— Ну да.
— Он офицер?
— Генерал!
Ему сразу же стало стыдно своей лжи. Где его отец теперь? Как он мог так легкомысленно говорить о нем? В смущении он вынул несколько оставшихся картофелин и швырнул их мальчику. Тот поймал на лету и положил в карман.
— Жене отнесу, — пояснил он.
— У тебя есть жена?
— Да, на меня работает. У нее нас несколько: Манек Загорский, Йозек Мека, ну и конечно, Збых Кужава… Но больше всех она любит меня. — Он важно сказал: — Славная малышка. Фрицы дают ей консервы. Она все приносит домой. Иногда они дают ей денег: их она тоже приносит. — Он сплюнул. — Короче, живем неплохо. Не жалуемся. Только вот табаку не хватает.
— Вас много?
— Аж несколько банд! Я хожу под Збыхом Кужавой. Он byczy facet! [63]Все его слушаются, и он имеет всех девчонок. Он храбрец: вчера притащил три мешка продуктов. Средь бела дня в одиночку напал на трех старушек. Почти такой же высокий, как ты. Любит веселиться и кутить. Однажды он нашел где-то одного сопливого еврея — Wunderkind'а, на скрипке играет. Его родителей расстреляли, или угнали в Германию, или что-то в этом роде. Збых привел его к нам, и когда у него есть охота, он заставляет его играть на скрипке, а мы танцуем. Лично я недолюбливаю этого сопляка, он zydparch… [64]— Он сплюнул. — Не люблю жидов. Но когда мы ходим попрошайничать, берем его с собой, чтобы он играл на скрипке. Он такая умора. Збых раз был не в духе и решил, что пол слишком грязный, так знаешь, что он сделал?
— Нет.
— Взял Вундеркинда за шкирку и заставил его вылизать весь пол от одной стенки до другой. Нужно быть Збыхом, чтобы такое придумать.
— Да, — сказал Янек, — для этого надо быть Збыхом.
— На самом деле его зовут Монеком, но все называют его Вундеркиндом. «Эй, Вундеркинд, сходи за дровами! Поиграй на скрипке! Спляши, спой, встань на четвереньки». Он делает все, что ему скажут. Просто умора!
— Да уж, умора, — процедил Янек сквозь зубы. — Можно мне на него посмотреть?
— Можно, — сказал мальчишка, — если дашь мне еще пару картошек.
— У меня с собой нет. Но в следующий раз я мог бы принести вам целый мешок.
От удивления мальчишка разинул рот. У него пересохло в горле.
— Целый мешок? — пролепетал он.
— Да, если договоримся.
— Пошли, — сказал мальчишка.
И они отправились в путь.
— Все называют меня Песткой, — мимоходом сообщил сопляк. — А тебя как зовут?
— Ян Твардовский.
Они спустились по Погулянке до самой Завальны и повернули налево.
— Вон там, — сказал Пестка.
Здание, вероятно, раньше было заводом. Стены, правда, почернели и наполовину обрушились, но посреди двора все еще высилась нетронутая труба.
— Туда никто не заходит, — сказал Пестка, — потому что опасно. Говорят, стены могут рухнуть. А нам плевать.
Он показал Янеку дорогу. Они спустились по разрушенной лестнице, усыпанной мусором, и попали в подземелье. Там было темно, они спотыкались о валявшиеся под ногами камни, вокруг пахло гнилью и калом. Они услышали скрипку и дрожащий голос, певший с сильным еврейским акцентом:
Скрипка умолкла, и тотчас послышались требовательные голоса:
— Еще, еще! Tytyne!
— Tytyne! — закричали другие голоса, среди которых было несколько высоких девичьих.
Снова зазвучала скрипка, и детский голос запел:
— Збых Кужава в хорошем настроении, — робко сказал Пестка.
Большая половина подземелья была завалена камнями: в этом месте обрушился потолок. По ту сторону обвала горел костер, вокруг которого на мешках, ящиках и гнилых матрасах сидели мальчишки и девчонки. Старшему из них было не больше пятнадцати.
— Збых Кужава, — с глубоким уважением сказал Пестка.
Под копной белокурых волос — чахоточное лицо со странно расширенными ноздрями, словно бы им постоянно не хватало воздуха. Впалая грудь и узкие плечи. Скривившиеся губы и злобно сощуренные глаза.
— Еще, Вундеркинд! Еще, Tytyne!
Посередине стоял ребенок лет двенадцати. Он был некрасив: курчавые рыжие волосы, большой нос, толстые губы и глаза без ресниц, с алыми веками. Он сжимал в руках скрипку. Его губы задрожали, и он запел, аккомпанируя себе на скрипке:
Lezala pod kaktusem,
Jebala siez hindusem…
— Что ты умеешь делать, Вундеркинд? — закричала одна из девчонок.
— Петь, играть на скрипке, танцевать и стоять на четвереньках! — быстро ответил ребенок. Он продолжал петь:
Lezala pod cyprysem,
Jebala sie z tygrysem…
Пестка вышел вперед и представил Янека. Збых Кужава окинул его беспокойным взглядом: заметно было, что он ненавидит и боится ребят сильнее себя. Пестка шепнул ему что-то на ухо.
— Что ты хочешь за свою картошку? — спросил Збых.
— Сейчас скажу.
— Лично мне она не нужна, — сказал Збых. — У меня и так жратвы хватает. Спроси остальных. — Он повернулся к Вундеркинду: — Заткни свою пасть и нагрей воды.
Ребенок тотчас скрылся за грудой камней.
— Можно мне с ним поговорить? — спросил Янек.
Збых Кужава пристально посмотрел на него.
— Ты что, только за этим и пришел?
— Да.
— Ладно, валяй даром!
Янек нашел ребенка склонившимся над костром. Он кипятил воду и беззвучно плакал.
— Как тебя зовут?
Ребенок вздрогнул и повернул к Янеку испуганное лицо.
— Вундеркинд, Вундеркинд, — быстро повторял он, как автомат. — Я пою, играю на скрипке, танцую и стою на четвереньках! Не бейте меня!
— Я не буду тебя бить! Больше никто не будет тебя бить, если только ты умеешь играть на скрипке…
Вундеркинд недоверчиво посмотрел на него. Его скрипка стояла у стенки. Янек протянул руку…
— Не трогай! — закричал парнишка. — Збых Кужава тебе морду набьет, если ты до нее дотронешься!
— Я не собираюсь до нее дотрагиваться. И я не боюсь Збыха Кужавы.
— Неправда. Его все боятся.
— Так ты умеешь играть на скрипке или нет?
Ребенок внимательно посмотрел на него:
— Ты любишь музыку?
— Очень.
— Значит, ты не побьешь меня. Нельзя любить музыку и в то же время бить меня… Ты никому не скажешь?
— Никому.
— Тогда слушай…
Он взял скрипку… Одетый в грязное тряпье еврейский мальчик, родителей которого убили в гетто, стоял посреди зловонного подземелья и оправдывал весь мир и всех людей, оправдывал самого Бога. Он играл. Его лицо перестало быть некрасивым, а неуклюжее тело — смешным, и в его худенькой руке смычок превратился в волшебную палочку. Запрокинув назад голову, словно победитель, и приоткрыв рот в торжествующей улыбке, он играл… Мир вышел из хаоса. Обрел гармоничную, чистую форму. Вначале умерла ненависть, и при первых же аккордах, подобно темным личинкам, которых ослепляет и губит солнечный свет, бежали голод, презрение и уродство. Во всех сердцах пылал огонь любви. Все руки тянулись навстречу друг другу, и все груди дышали в унисон… Время от времени ребенок останавливался и торжествующе глядел на Янека.
— Еще, — шептал Янек.
Мальчик играл… И вдруг Янеку стало страшно, он испугался смерти. Хватило бы одной немецкой пули, холода или голода, и его душа исчезла бы, так и не вкусив из человеческого Грааля, сотворенного посреди чумы и ненависти, бойни и презрения, ценою кровавых слез и в поте лица, посреди великих физических и духовных страданий, гнева или равнодушия небес, неоценимого труда этих людей-муравьев, сумевших за несколько лет горемычной жизни создать красоту на века.
63
Мировой парень (польск.).
64
Жид пархатый (польск.).
65
Польская уличная песня на мотив французской «C'est топ Нотте»,весь смысл которой заключается в ее крайней непристойности.