Страница 112 из 125
— Прочесть сто раз «Аве Мария», двести «Отче наш», три месяца службы на кухне — и раскалывающийся череп.
— И вы ничему из того не научились?
Я хотел снова наполнить свой бокал, но она крепко держала его.
— Ваш отец поручил мне позаботиться о вас, Арман. Я отведу вас в вашу келью. Там вы сможете выспаться и подождать дикой головной боли.
По ее твердому взгляду я понял, что она не отступит. Было две добрых причины не ссориться с ней: первая — то, что напился, а вторая — она была женщиной и уже благодаря одному этому обладала бесспорной правотой. Итак, я последовал за ней по мрачным переходам, которые показались мне бесконечными и запутанными.
Келья была маленькой и без окон, так как находилась глубоко под землей. Рядом с простой кроватью с соломенным матрацем был только маленький стол и качающаяся табуретка. Я разыграл оскорбленного пьяницу, повернулся к Колетте спиной и начал расшнуровывать свой узелок.
— Ваш отец хорошо к вам относится, Арман. Утром, когда ваше опьянение пройдет, вы поймете это. Я была бы рада, если у меня тоже был отец, — после небольшой паузы она добавила:
— Все вещи, которые случаются с нами, болезненны и запутанны, но это не ведет ни к чему, если вы одурманены.
С гневом я бросился к ней и зарычал:
— Именно вы должны мне это сказать, Колетта! Вы, одурманившая себя, как никто другой. О, нет, не вином, не им! Вы делаете все совершенно на другой лад. Вы стали «чистой», отреклись от всех земных соблазнов, чтобы вам просто не нужно было этим заниматься. Я одурманил на пару часов мое сознание, вы же — навечно — свою душу!
Ее губы задрожали, как если бы она плакала, но слезы ее иссякли. Прерывающимся голосом она сказала:
— Вы должны принять мое решение, Арман. Нет смысла ругать меня.
— Почему вы тогда так взволнованы? — спросил я, воодушевленный триумфом пьяного, который рассмотрел слабости своего противника. — Но, пожалуй, лишь только потому, что я сказал правду. Ах, к черту — с вашими добрыми душами!
Я снова отвернулся прочь от нее, ковырялся в моем узелке с демонстративным презрением к ее персоне и почувствовал что-то твердое в руке. Это был свернувшийся дракон, с которого началась моя судьба.
Я захотел, наконец, избавиться от фигурки, которая не принесла мне счастья. Рывком я развернулся и швырнул ее под ноги Колетте в угол кельи.
— Вот вам ваша жалкая ананке!
За ударом последовал тихий хруст. Дерево треснуло, как сырое яйцо, которое из-за неловкости выскользнуло из рук. Только оуроборос распался нe на мелкие хаотичные кусочки, а на две равные половины. Что-то зеленое выпало и прокатилось немного по неровному полу, пока не осталось лежать в маленькой ямке.
Я не мог точно этого видеть. К тому же я думал, что винный перегар затуманил мне глаза. Лишь потом я осознал, что равномерное сияние исходило от предмета — зеленая аура. Я должен был испугаться, но это понравилось мне. Свет не резал глаза, я ощущал его как приятный, почти доверительный, словно внутри него находилось дружелюбно настроенное живое существо. Свет был как старый знакомый из далекого прошлого. Тогда… тогда… в Монсегюрс.
— Клянусь Отцом Добрых Душ, это солнечный камень! — тяжело дыша, сказала Колетта. — Смарагд из короны Люцифера! Арман, вы носили его с собой…
— Н-да, выглядит очень похоже, — сказал я с тяжелым языком и почувствовал в себе такую слабость, что скорее упал на кровать, нежели присел. — Не смешно ли это?
— Вы называете это смешным? Как вы могли…
— Ну, все носятся уже несколько месяцев за этим проклятым камнем, а я просто сижу на нем. Спал на нем, потому что вещь все это время лежала под моей кроватью, — мысль в моем оглушенном вином сознании позаботилась о непроизвольном облегчении, и я захихикал истерично. — Целестинец давно разгадал загадку. Вероятно, он шел к Вийону со смарагдом, когда попал в церемонию фламандского посольства и должен был поневоле идти вместе. И Годен что-то заподозрил — не то, что Аврилло нашел камень, а то, что он близок к решению загадки.
Я разразился громогласным хохотом. Что мне оставалось? Плакать о пролитой столько бессмысленно крови? Ни Люцифер, ни Бог не были тронуты слезами и судьбой.
— Мы должны немедленно отнести камень епископу! — сказала Колетта.
Ее голос доставил мне головную боль, как всякий шорох. Проклятое сладкое вино! Я чувствовал себя бесконечно усталым и тяжелым, словно был оловянным.
— Отнесите камень моему отцу. Скажите ему, теперь я больше не нужен ему. Я выполнил свою миссию.
Колетта колебалась недолго, прежде чем она наклонилась и прикоснулась к смарагду. Свет погас, и она держала зеленый камень в руках. Ничто не указывало на то, что в нем жили особенные силы, могущество творения и разрушения.
Я закрыл глаза и последнее, что я еще слышал, как Колетта покинула мою келью и тихонько закрыла за собой дверь. А потом глубокий сон освободил меня от груза, быть ответственным за судьбу человечества, за судьбу моего бедного брата и за судьбу прекрасной Эсмеральды. Я был свободен ото всего хотя бы на пару часов.
Глава 2
Болезненное пробуждение
Вино избавило меня от дурных снов, это была его приятная сторона. Но когда-то оно должно было показать и свою неприятную сторону: я пробудился с тысячью звезд в глазах и стуком молота по черепу — такова цена краткого забытья. Я допустил, что уже утро, впрочем, в моей комнатушке без окон все было едино. Маленькая лампа на столе чадила последним остатком масла и отгоняла смерть. Масло ежевики наполнило келью бодрящим, сладким ароматом, и я почувствовал, как болезненно заурчало у меня в пустом животе. Опьяненный вином, он не был наполнен едой.
Бесконечно долго я поднимался. Всякое, даже малое движение как молот ударяло с новой силой по моей голове. Неуверенными шагами я пошел к двери, когда споткнулся правой ногой обо что-то и пнул по маленькому помещению. Это была часть деревянного оуробороса.
Солнечный камень!
Итак, это не был мираж моего затуманенного сознания. Я действительно обнаружил, пусть даже совершенно случайно, смарагд, который так долго искали все. Вийон и его люди, должно быть, находятся в радостном возбуждении, возможно, даже в порыве триумфа. Они опередили дреговитов; теперь они смогут найти мировую машину.
Я поднял обе половинки деревянной фигурки и увидел на одной окантовке восемь шипов, а на другой — восемь дырок, предназначенных, чтобы плотно закрыть оуроборос, футляр для солнечного камня. Так плотно, что для меня осталась скрытой его тайна.
К моему удивлению, стражник на посту сказал мне, что уже вторая половина дня. Мерзкое вино! Я хотел передать моему отцу расколотый футляр и сообщить ему, что я покину катаров, чтобы искать своего брата. Часовой отвел меня в большое помещение, в котором многие мужчины и женщины под присмотром Вийона и троих итальянцев возились с различным инструментом и другими приборами, цель которых была для меня загадочна.
— Засоня проснулся, — крикнул Леонардо и усмехнулся мне в лицо. — In vino spoor, инертность — в вине…
Я скривил лицо:
— Зато вы вдвойне прилежны.
— По хорошей причине, — сказал мрачно Вийон. — Наконец можно найти мировую машину, прежде чем дреговиты обнаружат солнечный камень.
— Вы еще беспокоитесь об этом? — удивленно я почесал свой гудящий череп. — Теперь, когда у вас есть такое преимущество перед дреговитами?
Вийон и итальянцы посмотрели на меня недоуменно, и Аталанте заметил:
— В вине находится причина не только для инертности, но и для беспорядка в голове.
— Скорее — для головной боли, — прорычал я. — Но я могу еще ясно мыслить, чтобы вспомнить, что было вчера.
— И? — спросил Вийон, который смотрел на меня с некоторой смесью из любопытства и замешательства. — Что было вчера вечером?
— Вы делаете такой вид, словно вам совершенно безразлично, что принесла Колетта.
— Колетта? — свистящее дыхание, перешедшее в легкий кашель, заставило моего отца задержать дыхание. Потом он продолжил: