Фарландер

Он отвернулся, но Лена схватила его за рукав.

— Я тоже серьезно. Если ты оказываешься, я сейчас же отправляюсь в порт. И мне наплевать, что там придется делать. Подыхать с голоду, как твой пес, не намерена.

Странно, но ее слова и этот жест подействовали на него как магическое заклинание. Желудок заворчал, подталкивая действовать, и он послушно кивнул.

Лена отпустила его рукав и подставила руки. Словно в тумане, плохо понимая, что делает, Нико скрипнул зубами и, воспользовавшись ее помощью, подтянулся.

Неуклюже, стараясь не шуметь, он пролез мимо кружевных штор, перевалился через нагретый солнцем оштукатуренный подоконник и спустил ноги на каменный пол. Потом, убедившись, что опора прочная, выпрямился и... замер от неожиданности.

На кровати лежал кто-то в темном.

Горло сдавило так, что он едва не задохнулся. Сердце заколотилось так, что слышно было, наверное, на улице. Человек на кровати, однако, не проснулся, грудь его поднималась и опускалась так же мерно и спокойно.

Присмотревшись, Нико заметил, что кожа у него черная. Фарландер, чужак из далекой страны и к тому же старик — на голове ни волоска, лицо худощавое, прорезанное глубокими морщинами. На щеке, перечеркнутой косым лучом, что-то блестело.

Старик плакал. Плакал во сне.

Из-за окна его подгоняла сердитым взглядом Лена. Но как пройти мимо этого странного старика с застывшей на щеке слезой? Нико сжал кулаки и, стараясь не обращать внимания на страх и взявшееся ниоткуда чувство вины, пробрался на цыпочках через комнату к стоявшему в углу стулу, на котором лежал кожаный дорожный мешок.

За окном осклабилась и махнула рукой Лена. Надо торопиться.

От пота щипало в глазах. Нико сунул руку в сумку. Из коридора донеслись голоса. Скрипнули половицы. Кто-то прошел мимо двери. Быстрее, быстрее... Неуклюжие поиски завершились наконец удачей — пальцы нащупали кошелек, тяжелый и пухлый от денег.

Лена снова махнула рукой, призывая поторопиться. Старик спал.

Нико уже шагнул к окну, когда взгляд зацепился за что-то свисающее со спинки стула. Некое ожерелье, только совсем не модное и не богатое — ни серебра, ни драгоценных камней. Грубоватое и даже уродливое, оно напоминало большой сморщенный орех, покрытый пятнами, похожими на засохшую кровь.

«Печать, — догадался Нико. — Старик носит печать».

Рука сама собой потянулась к подвеске, и в этот самый момент старик на кровати вдруг глухо застонал. Нико застыл на месте и медленно отвел руку. Надо же думать, что делаешь.

Повернувшись к окну, он от страха едва не выронил кошелек. Старик не спал, а сидел на кровати, глядя на него неподвижными глазами и как-то странно моргая.

Не будь пусто в животе, Нико наверняка наделал бы в штаны. Ноги словно приросли к полу. Он посмотрел на дверь, потом на окно. Облизал пересохшие от страха губы.

Фарландер медленно повернул голову, словно оглядывая комнату и ничего не видя. Похоже, он и впрямь был слеп.

— Кто здесь? — проскрежетал сухой, дребезжащий голос.

Оставаться на месте больше не было сил. Шесть коротких шагов, и вот он уже за окном.

— Там... проснулся... — прошипел Нико, пробираясь за сообщницей по скатной крыше — подальше от места преступления, под презрительно-злобными взглядами ящериц.

— Похоже, он слепой, — бросила через плечо Лена. — Поживей! Не отставай.

У Нико так быстро не получалось. Он шел осторожно, глядя под ноги, чтобы не поскользнуться. Лена первой подошла к краю, но, прежде чем спуститься на крышу соседнего здания, повернулась и протянула руку:

— Давай сюда.

Нико остановился, прижав добычу к груди. Он уже не хотел этих денег, но отдавать их Лене почему-то казалось неправильным.

Она попыталась выхватить кошелек. Он уклонился, отступил, и в следующий момент левая нога, не найдя прочной опоры, поехала по плитке.

Падая на бок, Нико еще успел увидеть тянущиеся к нему руки Лены — ее, конечно, интересовал только кошелек — и бросившихся врассыпную ящериц. От удара вышибло дух, а мгновением позже он уже скатился к краю крыши, царапнул ногтями по карнизу, сорвался и, перевернувшись в воздухе, полетел вниз.

Остававшийся в легких воздух вырвался наружу испуганным воплем. Зацепив плечом вывеску, он рухнул на растянутый внизу навес, пробил его и увидел летящие навстречу камни мостовой. В последний миг Нико успел закрыть руками лицо.

Лежа среди обломков столика и навеса, под падающим мусором, щепками и чешуйками краски, он на какое-то время лишился чувств, а когда очнулся, увидел заботливо склонившуюся полную старушку. Другие посетители таверны не оправились от шока, а некоторые все еще таращились на него, не донеся до рта чашки с прохладным чи.

Перевести дыхание получилось не сразу. Он никак не мог поверить, что остался жив, как не мог отвести глаз от лежащей рядом соломенной шляпы.

Но самое худшее было еще впереди. Падая с крыши, Нико в какой-то момент выронил кошелек, и тот, хотя и продолжил неумолимое сползание к карнизу, делал это с неторопливым достоинством. В тот миг, когда добросердечная старушка протянула Нико руку помощи, кошелек, описав в воздухе дугу, ударился о камень перед лицом юноши и словно взорвался, разбросав по мостовой добрую пригоршню золотых и серебряных монет, которые звонко запрыгали по плитам. Ошеломленная, старушка охнула и вскинула руку к губам. Прохожие обернулись, с изумлением взирая на мальчишку и обрушившийся с неба денежный водопад. Все было ясно без слов.

— Вор! — крикнул кто-то, и крик этот повторили десятки голосов. — Вор!

Лежа на спине, Нико видел над собой только край крыши. Лена, судя по всему, успела ретироваться, и теперь солнце смотрело на него сверху — без жалости и сочувствия.

В какой-то момент, еще не придя толком в себя, Нико ухватился за мысль, что все происходящее есть не более чем сон, жуткий кошмар, который вот-вот рассеется. Но рассеялся не кошмар, а надежда — две пары грубых рук бесцеремонно поставили его на ноги, встряхнули и вернули в жестокую действительность.

«О, Эрес... мне это не снится... это происходит наяву... со мной...»

И, осознав это, Нико провалился в темноту.

Глава 3

ПОСЕЩЕНИЯ

Первая ночь в тюрьме, которую он раньше даже не видел.

Внутри ограниченного высокими стенами пространства заключенные пользовались относительной свободой. Здесь даже была таверна — для тех, у кого имелись деньги. В столовой продавали кое-что получше жидкой овсянки, которую раздавали во дворе. Охранники, в большинстве своем из заключенных, держались незаметно, предоставляя товарищей по несчастью самим себе.

Нико устроился в углу камеры, одной из многих, составлявших подземный лабиринт под тюремным двором. Камеру освещала висевшая над входом масляная лампа, постелью служил заплесневелый, кишащий вшами тюфяк. Матрас пропитался стойким запахом мочи, в соломе шуршали шустрые тараканы.

Среди его сокамерников были и воры, и должники самого разного возраста, в том числе и ровесники Нико. На новичка внимания не обратили, приняли безразлично. В камере заключенные предпочитали не задерживаться, большинство приходило ненадолго и скоро уходило. Нико такая ситуация вполне устраивала. Он сидел в углу, прислушиваясь к жалобным стонам, а в голове, словно посланные мучить и терзать его черные птицы, кружили мрачные мысли. И как ни старался Нико, они все чаще обращались к дому и матери.

Что будет с ней, когда она узнает, кем стал ее единственный сын? А стал он заурядным вором, пойманным с поличным на месте преступления.

Конечно, она разозлится.

С другой стороны, мать ведь и сама не без греха. И путь к этой камере, если проследить его в прошлое, начался еще год назад. Так что виновата в случившемся, по сути, именно она. Это ей понадобилось заполнить свою пустую, бессмысленную жизнь чередой ни на что не годных любовников. Это она предпочла не замечать вражды между Лосом и собственным сыном, которому и пришлось в конце концов уйти из дому.