Страница 40 из 58
Микке ждал. Он вымыл посуду, протер плиту — в общем, навел красоту. Теперь они пили кофе и снова «Бейлиз» — на этот раз из рюмок.
— Пожалуйста! — Она протянула одну ногу к сыну.
— Ладно.
Придвинувшись ближе, Микке положил ее ступню к себе на колени и принялся массировать искривленные пальцы, ощущая слабый запах пота. Нетта в наслаждении закрыла глаза.
— Не понимаю, почему женщины носят эту пыточную обувь.
— Чтобы нравиться мужикам, зачем еще.
— Хм.
— Нет, ну правда, представь себе девушку в старых и разношенных кедах. Очень сексуально!
Оба рассмеялись.
— Хорошо, — сказала она наконец, — твой папаша. Конечно, у него были свои плюсы, куда без этого. Он был красавец. Такого не стыдно показать людям. Идешь рядом и думаешь: этот красавчик — мой и только мой! Такое было чувство, когда другие на него заглядывались. Подходишь так, обнимаешь, чтоб все видели… Мы познакомились в пабе — его уже закрыли — на Флеминггатан, рядом с больницей «Санкт-Эрик». Я ходила туда с Вильмой, если помнишь ее. Которая потом переехала в Мальмё. Черные волосы, сильно накрашенная.
— Ага, — неуверенно отозвался Микке.
— Ну ладно. В общем, он тоже туда ходил. Вместе с другими парнями, они всегда сидели за одним и тем же столом у окна. Ну и как-то мы разговорились, так все и сложилось.
— Понятно.
— Он бывал таким романтичным. На каждое свидание приносил розы. Темно-красные, дорогущие. На длинных стеблях. Я считала, что это лишнее: в воду не поставить, мы же сразу куда-нибудь шли. Но приятно, конечно, когда за тобой так ухаживают.
Микке опустил ее ногу на пол и занялся второй. На мизинце был натоптыш, даже воспаленный.
— Он тогда был женат на Анн-Мари, но это не мешало ему встречаться с другими. Он был бабником по природе.
— По природе?
— Да, с этим ничего нельзя было поделать. И дети у него с Анн-Мари есть, твои единокровные, Анн и Мари. Им было семь и пять, когда родители развелись. Оставить женщину — это одно, но бросить ее с двумя детьми… — Нетта внезапно вскрикнула: Микке добрался до натоптыша.
— Тебе бы к ортопеду… или как он называется. — Микке попробовал пошутить: — К ножнику.
— Ты знаешь, сколько это стоит?
Ой-ой, снова опасная тема. Микке погладил мать по лодыжке.
— А после тебя была эта Барбру? Мать Йенни.
— Да, насколько мне известно. Хотя он, наверное, и к другим залезал под юбку. Ну что, хватит? Все выведал?
Нет, подумал Микке, толком не зная, какой вопрос задать следующим. Он пожал плечами, погладил лодыжку еще раз и опустил ногу на пол.
— А почему у тебя девушки нет, Микке? — протянула она, доставая сигарету. — Если уж ты мне задаешь вопросы, то и я могу порасспрашивать. Не обидишься?
— Нет, — буркнул Микке.
— Я уже начала удивляться — ну, знаешь, как мать. Катрин тоже спрашивала. Ты же симпатичный, Микке. Похож на него. Мускулы, все такое. Девушкам такие нравятся.
Микке чувствовал, что краснеет. Жар распространялся от груди вниз и вверх, до самых ушей.
— Катрин даже спросила как-то раз: думаешь, он это самое? Я сказала — нет, только не Микке. Он не такой.
Микке мог бы разозлиться. Мог бы выйти из себя. Имел полное право. Но это стало бы тактической ошибкой. Он хотел, чтобы Нетта побольше рассказала о Натане. Посоветовала бы, что нужно делать дальше, — сама о том не зная.
— Перестань, — сказал он.
— Прости, что спрашиваю, но ты… вообще с девушками спал?
— И не раз, а что?
— Ничего, просто спросила. Беспокоюсь. Не то чтоб я тебя выставила за дверь — ну, если б ты сказал, что гей. Юнас Гардель — гей. И ничего, достиг в жизни успеха. Не говоря уже о его жене… или муже… или как сказать — ну, Марк Левенгуд. У него вообще денег до фига.
— Я не гей.
— Точно?
— Блин, мам…
— Нет, ну я бы ничего… но Натан — он бы поморщился.
— То есть?
— Ну, его единственный сын… — Нетта визгливо засмеялась.
— Ну и что?
— У него были планы насчет тебя. Если у мужика один сын и пять дочерей, сам понимаешь… Тогда на сына вся надежда.
Микке почувствовал прилив гордости.
— Он… обрадовался, когда я родился?
— Конечно, еще бы. Четыре дочери — и вдруг бэбик с краником. Да еще и похож на него. Ты бы видел его детские фотки, где ему три-четыре года. Ты и он — одно лицо.
— Правда?
— Угу.
— А где эти фотографии?
— Не знаю. Он все личные вещи забрал с собой, когда переезжал к Барбру.
— Но… почему он переехал? Он что, влюбился в нее, пока вы…
Нетта поднялась и, пошатываясь, изобразила несколько танцевальных па.
— Жизнь — сложная штука, — произнесла она уже заплетающимся языком. — Твой отец был… у него были и хорошие стороны, это да… но он был ненадежным, неприкаянным. Он был бродягой — и физически, и… как это называется… психически.
Глава 9
Тор ждал ее у подъезда. Она появилась в четверть седьмого утра. У стены к этому времени выросла кучка окурков. Йилл слезла с велосипеда и изумленно уставилась на него. Он смущенно засмеялся. Шагнул вперед, взялся за руль велосипеда, покачал его из стороны в сторону.
— Прости, — сказал он. — Я скоро уйду, просто проезжал мимо и остановился — размяться.
— Я тебе звонила. Ты куда-то спешишь?
— Ну…
— Тогда заходи! — Йилл поставила велосипед под навес и пристегнула.
— Йилл, ты всю ночь работала, тебе надо поспать.
— Не болтай чепухи. Пойдем.
— Ладно, ненадолго.
Постель была не убрана, в комнате царил беспорядок. Раскрытый чемодан лежал посреди комнаты.
— Я хочу чаю, а ты?
— Я тоже, спасибо.
Йилл включила чайник, достала банку чая с черной смородиной.
— А поесть у меня нечего.
— Я не голоден.
Йилл поставила на стол чашки — большие, цветастые, подаренные Берит.
— Прости, что помешал своим звонком сегодня ночью.
— Ты не помешал.
— Конечно, помешал. Но мне было так…
— А сейчас лучше?
— Да, поездил на машине. Теперь лучше. — Тор улыбнулся, глядя на Йилл.
С озера доносился рокот мотора. Йилл знала расписание: это был «Балтик Викинг», направляющийся в Чёпинг из Польши с грузом жидкого аммиака. Большое оранжевое судно из Осло. Однажды она была на борту, с лоцманом Билли. Почти весь экипаж был с Филиппин. Билли перешучивался с ними, один раз махнул рукой в ее сторону, она услышала слова «second wife»[10]. Все понимающе ухмыльнулись. У многих иностранных моряков была семья дома плюс жена в Швеции.
Чай был готов. Йилл наполнила чашки и поставила на стол мед, масло и вазочку с сухарями. Тор грел руки над своей чашкой. Худые, жилистые руки с заусенцами и пятнами никотина.
— Тебе часто снится… она? — осторожно спросила Йилл. — Когда мы жили в той синей гостинице, тоже…
— Теперь реже. Раньше, сразу после исчезновения, она снилась мне каждый раз, как удавалось уснуть. А теперь почти никогда. И самое ужасное — все труднее вспомнить ее лицо.
— Шесть лет — это много.
— Шесть лет и семь месяцев.
— Да.
— Сегодня ночью я несколько часов ездил на машине, не знаю почему. Просто так получилось. Доехал и до Хэссельбю.
— Правда? — недоверчиво переспросила Йилл.
— Там многое изменилось. Ты видела? У метро все перестроили…
— Нет, я там давно не бывала.
— Дом стариков снесли, ты знала? Все теплицы, все, что он настроил за свою жизнь, исчезло. Теперь там типовые коттеджи.
Все, что настроил за свою жизнь. Все, что было важно для него, включая его дочь. Йилл вспоминала, как они играли между ящиков с рассадой, сырой запах земли и перегноя. Мокриц, живших под каменной плиткой. Однажды Берит поскользнулась и упала на стекло, которое тут же разбилось. Порез на локте пришлось зашивать в больнице. Отец страшно рассердился: «Я же говорил, что там играть нельзя!» Не помогло: парник и пахучие, подвязанные к потолку растения так и манили. Иногда Берит срывала огурец или несколько помидоров. Вкус у них был яркий, непривычный, теперь такого не найдешь. Сейчас в магазинах только голландские овощи без запаха.