Вопрос Финклера

— Я впервые… — Он не мог сформулировать мысль таким образом, чтобы она не прозвучала пошло. — Понимаешь…

— Ты впервые так однозначно наебал Сэмюэла? На твоем месте я бы не слишком переживала. Он при случае без колебаний сделает то же самое с тобой. Возможно, уже делал. Он полагает это своим droit de philosophe. [52]Как мыслитель, он мыслит себя вправе наебывать всех подряд.

— Я не об этом. Я хочу сказать, что ты моя первая…

Он чувствовал, что эти колебания начинают ее раздражать. Постель вокруг нее как будто похолодела.

— Первая кто? Скажи прямо. Замужняя женщина? Мать семейства? Жена телеведущего? Женщина без университетского образования?

— Ты разве не училась в университете?

— Сперва скажи, что ты имеешь в виду, Джулиан!

Он дважды не смог произнести это слово, но сейчас чувствовал, что должен это сделать. Это казалось ему почти столь же греховным, как сам поступок.

— Еврейка, — сказал он наконец.

Но тут же понял, что это не совсем то слово, которое он в действительности хотел употребить.

— Жидовка, — поправился он, позволив начальному «ж» смачно размазаться по языку.

Она повернулась и взглянула так, словно впервые за этот вечер им по-настоящему заинтересовалась. В глазах ее плясали насмешливые огоньки.

— Жидовка? По-твоему, я настоящаяжидовка?

— А разве нет?

— Это лучший вопрос, какой ты мог бы мне задать. И на чем основано это твое убеждение?

Ошарашенный, Треслав не знал, что сказать.

— Ну, на всем вообще, — только и смог выдавить он, вспомнив, как посещал празднование бар-мицвы [53]одного из сыновей Финклеров, однако он не был уверен, которого из них, и потому промолчал.

— Всё вообще — это вообще ничто, — сказала она.

Он был ужасно расстроен. Выходит, она не еврейка? Тогда что означала эта удивительная темная влажность, в которую он только что проник?

Она нависла над ним, едва не касаясь его лица одним из сосков. (И вот это— разве этоне было еврейским?)

— И ты всерьез думаешь, что Сэмюэл взял бы в жены еврейку? — спросила она.

— А почему бы ему этого не сделать?

— Выходит, ты очень плохо его знаешь. Его целью всегда было покорить гоев. Уж это-то ты должен знать. Он родился евреем, он один из них, и они не могут лишить его того, что дано ему от рождения. Так зачем еще тратить на них время? Если бы я только заикнулась, он венчался бы со мной в церкви. Он даже немного злился на меня за то, что я этого не сделала.

— А почему ты этого не сделала?

Она рассмеялась. Это был сухой, хрипловатый смех.

— Видишь ли, я противоположная версия того же Сэмюэла. Каждый из нас хотел покорить чуждый ему мир. Он хотел влюбить в себя нееврейку, а я хотела влюбить в себя еврея. И мне нравилась идея иметь еврейских детишек. Я думала, что они будут лучше успевать в школе. И тут они действительно молодцы!

(Когда она с гордостью говорила о детях — как по-еврейски это прозвучало!)

Треслав был озадачен:

— Но если ты не еврейка, разве могут твои дети считаться евреями?

— По мнению ортодоксов, не могут. В любом случае это очень трудно устроить. У нас была неортодоксальная свадьба, но мне все равно пришлось сменить веру. Два года я убила на то, чтобы научиться вести хозяйство и воспитывать детей на еврейский манер. Спроси меня что угодно про иудейские обряды и обычаи, и я отвечу. Как кошеровать курицу, как зажигать свечи в Шаббат, как совершать омовение в микве. Хочешь, расскажу тебе, как благочестивые еврейки узнают о завершении своих месячных? Да во мне этой еврейскости больше, чем во всех чистокровных еврейках Хэмпстеда, сваленных в одну кучу!

Треслав живо представил себе кучу, состоящую из всех чистокровных евреек Хэмпстеда. Но спросил он о другом:

— А что такое миква?

— Ритуальный бассейн. В нем ты очищаешься для своего еврейского мужа, которого может хватить удар, если он увидит хоть каплю твоей менструальной крови.

— Сэм хотел, чтобы ты это делала?

— Не Сэмюэл — этого хотела я сама. Сэмюэлу на это наплевать. Он считает варварством так беспокоиться из-за менструальной крови, которая ему, напротив, очень даже нравится. Извращенец. Я омываюсь в микве ради себя, — как оказалось, на меня это действует умиротворяюще. Из нас двоих я куда евреистее его, хотя и родилась католичкой. Я — та самая еврейская принцесса, о которой говорится в сказках, только вот по крови я не еврейка. Ирония в том…

— …что он трахается с нееврейками?

— Это было бы слишком просто. Я для него по-прежнему нееврейка, так что запретный плод он может сорвать и дома. Ирония в том, что он трахается с еврейками. С этой жирнючей блядью Ронит Кравиц, ассистенткой режиссера. Я не удивлюсь, если он заставит ее сменить веру.

— Я думал, она и так иудейка.

— Сменить иудейство на христианство, тупица.

Треслав временно утратил дар речи. Как много всего он не понимал! Он чувствовал себя так, будто получил приз, о котором долго мечтал, и тут же этого приза лишился, не успев даже пристроить его на каминной полке. Тайлер Финклер была не из финклеров! Выходит, он так и не познал влажную темную загадочную сущность финклерской женщины?

Она начала одеваться.

— Надеюсь, я тебя не разочаровала, — сказала она.

— Разочаровала меня? Ничуть. Ты придешь смотреть вторую серию?

— Подумай об этом сам.

— А о чем тут думать?

— Ты должен знать, — сказала она.

При прощании она его не поцеловала, но, уже выйдя за порог, обернулась:

— Один полезный совет: не произноси в их присутствии слово «жидовка». — Она растянула звук «ж», подражая тому, как он сделал это ранее. — Им это очень не нравится.

Вечно им что-нибудь не нравится.

Однако Треслав не пренебрег ее рекомендацией «подумать самому».

Он думал о своем предательстве по отношению к другу и о том, кто в этом более виновен — он или Финклер? Он думал: можно ли считать отдельным удовольствием саму мысль о проникновении вслед за Финклером в лоно его жены? Во всяком случае, эта мысль была существенным дополнением к физическому удовольствию. И еще он думал: не могла ли Тайлер в результате долгого сожительства с Финклером «кошероваться изнутри», и тогда он, Треслав, через нее познал-таки тайную сущность евреек — или жидовок (используя раздражающий их термин)? А если нет, значило ли это, что он нисколько не продвинулся в их познании и должен вернуться к исходной точке?

Он продолжал ломать голову над этими и другими загадками религиозно-эротического свойства и после трагической смерти Тайлер.

Обычно Треслав спал крепко, но в последнее время он ночь за ночью лежал без сна, снова и снова прокручивая в голове обстоятельства нападения.

Что же такое произошло? Как бы он описал случившееся в полиции, если бы туда обратился? Итак, он провел вечер с двумя старыми друзьями, Либором Шевчиком и Сэмом Финклером, оба они недавно овдовели («Нет, офицер, сам я не женат»). Они говорили о личных утратах, о музыке и о ситуации на Ближнем Востоке. Он ушел от Либора около одиннадцати часов вечера и немного постоял перед решеткой парка, вдыхая запах листвы («Часто ли я это делаю? Нет, офицер, только когда я хочу успокоить нервы»), а затем проследовал пешком мимо Дома вещания — чтоб ему провалиться в тартарары! («Это шутка, просто шутка, офицер») — до того места, где его отец когда-то держал магазин табачных изделий («Уверяю вас, офицер, я твердо стоял на ногах и не впадал в пьяную ностальгию»), и вдруг откуда ни возьмись…

Именно «откуда ни возьмись» — вот что его особенно потрясло. У него не было предчувствия опасности, тогда как обычно эти предчувствия возникают по малейшему поводу.

Хотя…

Хотя, сворачивая на Мортимер-стрит, он как будто заметил фигуру в тени на противоположной стороне улицы — довольно крупную, смутно различимую, но, вполне возможно, женскую…

52

Правом философа (фр.).

53

Достижение ребенком религиозного совершеннолетия согласно законам иудаизма (13 лет для мальчиков и 12 лет для девочек).