Враг под покрывалом

Тейя Сингх поставил свою койку у «Гранд-отеля», готовый охранять постояльцев, посторонних обедавших и выпивавших, толстую женщину-начальницу, тощую темную женщину, развлекавшую бизнесменов из Пинанга и Бангкока. Зевнул, сел, любуясь новым подержанным автомобилем школьного учителя.

Картар Сингх с двумя блестящими нашивками на рукаве во всю бороду улыбался собрату по религии, склонившему тюрбан над толстой несложной ладонью, исследуя скудную линию ума, тонкий штрих счастья, пухлый бугор Венеры.

Виктор Краббе слабо улыбался с высокого табурета у стойки бара. Рядом с ним примостился Абдул Кадыр, моргая над галстуком, чистой рубашкой, брюками со складкой, потягивая маленькую бутылочку пива.

– По-прежнему не понимаю, – признался Абдул Кадыр. – Не то чтоб я был в самом деле хорош. Как мистер Дин, например, получивший в Индии степень, который не пьет и почти не потеет.

– Милость даруется по своему собственному усмотрению, – пояснил Краббе. – Тут уж ничего не поделаешь.

– Какой странный мир, – заметил Абдул Кадыр.

Краббе снова вгляделся в снимок на первой странице «Сингапур багл». Он изображал китайских террористов, садившихся на корабль, которому предстояло доставить их в свою Мекку, в страну тяжелого труда и однообразной серой униформы, отмеренного пайка и жалких развлечений, в их собственную недоразвитую Утопию. Забудь, забудь ее синий джемпер и записи Шостаковича, ее теплую белую шею, утешительность отзывчивого компактного тела, кипевшие в их квартире в духовке кастрюли, женщину, которую он не мог оставить одну. А вот это конкретное лицо, криво улыбающееся над коренастыми телами китайцев, честные глаза, стрижка ежиком; это лицо, разумеется, ему знакомо.

– Как вам дом? – спросил Краббе.

– Чертовски хороший. Я хочу сказать, – поправился Абдул Кадыр, – дом мне очень понравился. Только слишком хорош для мне подобных.

– Вы усвоили униженность нижней палубы, – заключил Краббе. – Ну, вступайте в права наследства и помните – это ваша страна.

– Только все это кажется несправедливым, – сказал Абдул Кадыр. – Что-то новенькое: белый мужчина отдает мне дом, а сам переезжает в маленький номер отеля. Этого я понять не могу.

– Дом принадлежит колледжу, – пояснил Краббе. – Это директорский дом. Вдобавок у англичан семьи маленькие или вообще нет семьи. Даже жены, – добавил он. – Не переживайте за меня. Мы на Западе усохли, как сушеные фрукты. И гораздо меньше привыкли к роскоши, чем вы думаете.

– Выпейте пива долбаного, – предложил Абдул Кадыр, и в совиных глазах его отразилось внезапное потрясение. – Я хочу сказать, мистер Краббе, пейте пиво.

Вошли две малайки-работницы с туго намотанными на головы тюрбанами из посудных полотенец. Заказали апельсиновый сок.

– Все еще тут, – сказала одна. – Белые паразиты все тут.

– И креветки в тюрбанах с дерьмом в голове. Только теперь недолго.

– Нет, недолго.

– А у той малайки родится ребенок. Пузо на нос лезет.

– Лучше сказать хамиль.

– Зачем тратить хорошее слово? Ребенок белого гада, который исчез.

– Навсегда исчез.

– Что знает чертов почтальон? Ему идут кипы писем из Англии. И телеграммы из Англии. Он прячется, от всех прячется, и от английских, и от здешних женщин.

– Говорят, он сгорел.

– Это раньше было, во Вторую мировую перанг.

– Его летающий корабль упал в холодной стране. Зачем бы иначе малайская женщина плакала? Что раз с мужчиной случилось, еще раз случится.

– Хороший конец для поганца.

Краббе вспомнил заключительную историю, рассказанную им малайцам на веранде. Историю о человеке из далекой страны, который старался помочь, обрел волшебные силы, убивал пиратов, бандитов, побеждал болезни, учил последним мировым чудесам. У него выросли крылья, непобедимый кулак, он стал неприкасаемым и перестал быть человеком из далекой страны, вошел в сонм героев в малайской Валгалле, стал собственностью крепких коричневых мужчин, сидевших на веранде с открытыми ртами. Скрестив ноги, стал одним из них. И последняя паитуна Краббе, пока его добро укладывали в грузовик:

– Переведите мне, Кадыр. Всему миру переведите.

– Если отправишься вверх по реке, – перезолил Кадыр с остекленевшими от выпивки глазами, – сорви меня, сорви меня… Мать твою, слово забыл.

– Как жасмин.

– Как жасмин. А если первым умрешь, жди меня…

– У врат рая.

– У врат рая. Мать твою, старина, чего вы плачете? Выпейте еще пива долбаиого.

– Выбирайте выражения, Кадыр.

– У вас очень счастливое лицо, мистер Краббе, – сказал Мохиндер Сингх. – У вас лицо очень счастливого джентльмена. Если вы вот тут минуточку посидите, я всегда за два доллара предскажу вам счастливое будущее.

Словарь

Ама –нянька; служанка (малайск.).

Amman– лачуга из пальмовых листьев (малайск.).

Безар– большой человек, начальник (малайск.).

Бинт –женщина (араб.).

Джамбан– уборная (малайск.).

Кампонг– деревня (малайск.).

Кедай –лавка, магазин (тамил.).

Майн– игра, играть (малайск.).

Макан– есть; пища (малайск.).

Малам– вечер, ночь (малайск.).

Мердека –свобода, освобождение. Боевой клич Национальной Организации Объединенной Малайи (малайск. от санскрит.).

Ми– вид макарон (кит.).

Нарака– ад (араб.).

Паванг– колдун, предсказатель (малайск.).

Сайя– я (малайск.).

Сакай– невежливое наименование аборигенов (буквально: раб) (малайск.).

Самсу –дешевый китайский рисовый спирт (кит.).

Сонгкок –круглая бархатная шапочка мужчин-малайцев (малайск.).

Сурат– письмо, завещание (малайск.).

Табек –малайское приветствие (малайск.).

Туан –господин, сэр. Европейцев именуют «туан», малайцев – «хаджа» и потомками Пророка (малайск.).

Тукай(английское произношение романской малайской транскрипции китайского слова «таук») – китаец: хозяин или владелец магазина.

Хаджа– человек, совершивший паломничество в Мекку (араб.).

Чарпой– постель (урду).