Страница 11 из 21
— Эй, погоди секунду, Джой. Господи Исусе, да я просто пришел повидаться с тобой. При чем тут лечь или отсосать. Честное слово.
— Ну, вообще-то говоря, я имела в виду, что этот вариант можно и обсудить.
— Чего.
— Да-да, ты только в обморок не падай. Я могу дать тебе, могу отсосать. Если ты выложишь на стол пятьсот долларов. И при условии, что все займет не больше двадцати минут. Ну, может быть, двадцати пяти. Но лишь после того, как я увижу пятьсот долларов. Только после этого я подумаю, стоит мне в это ввязываться или не стоит.
— Эй, мать честная. Брось, Джоселин, чего ты такое несешь. Что с тобой. Такая была хорошая женщина. Мать честная. Да тебе помощь нужна.
— Давай, мать честная, ближе к делу — чего ты больше хочешь: чтобы я тебе дала или чтобы отсосала. Потому что, если ты не хочешь ни того, ни другого или если у тебя нет пятисот долларов, так я лучше спать лягу. Время позднее.
— Черт, господи, ты же училась в лучших школах. В Брин-Море. Пятьсот долларов.
— Какое отношение имеет Брин-Мор к моей цене. Или она кажется тебе заниженной.
— В Брин-Море девушек такой арифметике не учат.
— Откуда ты знаешь.
— Зачем ты так, Джоселин. Да еще прямо здесь, в Скарсдейле, господи боже. Ну скажи, зачем.
— Если быть географически точным, это не Скарсдейл. Это Йонкерс.
— Черт, ладно, если не Скарсдейл, то почти самая его граница.
— Хорошо, Скарсдейл там или Йонкерс, но я готова дать тебе, потому что нуждаюсь в деньгах. И без них ты мне не вставишь и ничего другого от меня не получишь.
— Черт, погоди секунду. Я хочу сказать, господи, ты меня просто потрясла. Можно я присяду. Надо все это обдумать. Черт, выходит, я просто покупаю тебя, ни больше ни меньше.
— Совершенно верно. Может, и не больше, но уж точно не меньше. Пятьсот долларов за двадцать минут. Извини, я, кажется, сказала двадцать пять. Даю тебе пятнадцать секунд на размышление. Только не устраивайся здесь как дома. Вообще-то хватит с тебя и пяти. Тем более что я торчу тут с тобой в одной пижаме. Одна. Две. Три. Четыре. Пять.
— Черт, Джой, а ты здорово выглядишь в этой пижаме. Правда. Фигурка у тебя все еще прямо спортивная.
— Я сказала: пять секунд. Мы не на базаре.
— Ну да. Ладно. Ладно. Черт, а я-то всегда считал тебя леди.
— Что же, этому и учили меня мама, бабушка и гувернантки. И курс обучения включал основные принципы учтивого отношения к джентльменам, какового наименования мужчины, возможно, уже не заслуживают. Я, впрочем, не нахожу, что моя прямота сколько-нибудь отменяет учтивость. Просто теперешние мои обстоятельства требуют, чтобы джентльмен за это платил.
— Нет-нет. Все нормально. Раз тебе нужны деньги. Но, черт, пятьсот баксов.
— Вот именно.
— Ну, по правде, Джой, я нынче малость на мели.
— Ах, черт, по правде, мне так жаль, Клиффорд. Видишь ли, если ты леди или притворяешься ею, то обязана запрашивать высокую цену, таков закон рынка. До свидания. Я хочу лечь. Мне завтра ранним поездом в город ехать.
— Черт, может, дашь мне глоточек чего-нибудь. Стопочку “Джим Бима” или водки, вон они у тебя стоят. С кусочком льда. А я пока посчитаю, чего у меня с собой есть.
— Если у тебя нет пяти сотен, лучше и не считай. А выпивка обойдется тебе еще в пятерку. И повторяю, не устраивайся здесь как дома.
— Эй, ну брось, Джой, у тебя все-таки не публичный дом с правом продажи спиртного. Ты ж меня знаешь, я не нахал какой-нибудь. Черт, ну и ночка, такой безумной у меня еще не было. И должен тебе сказать, ты меня просто, черт дери, потрясла. Я к тому, что ты же любила искусство, спортом занималась. Стреляла, как снайпер. Помнишь, как мы по куропаткам палили, когда охотились со Стивом и прочими на здоровенной плантации старины Джона в Джорджии.
— К нынешнему нашему делу это никакого отношения не имеет.
— Ладно, ладно. Я ж понимаю, когда и в теннис уже не поиграешь, и в бридж, и не постреляешь, и вообще уйдешь из загородного клуба, хорошего мало. Но только, без шуток, я и не знал, что тебя так приперло. Тебя, наверное, в последнее время никто пообедать там или на свидание не приглашал.
— Послушай, козлик, меня даже на задрипанные прогулки никто больше не приглашает.
— Но, господи, Джой, может, все дело в том, что в нынешнем современном обществе никто просто не понимает, куда ему податься. Вон ведь чего кругом творится. Я к тому, что друзьям, которые уже давно знакомы, лучше друг друга держаться. Мужчине же надо думать, как бы какую заразу не подцепить.
— Женщине тоже.
— Ну, понятное дело. Поэтому и приходится искать для интимных отношений порядочного человека, которому ты доверяешь, на которого положиться можно.
— Аминь, козлик.
— Эй. Господи, смотри, пошарил по карманам, а там только позолоченная пуговица от блейзера. Ладно. Вот. Сто тридцать пять баксов восемьдесят шесть центов. Все, что у меня с собой есть, кроме карточки “Америкэн экспресс”. Не, карточек-то у меня навалом. Видишь. А почему ты меня козликом называешь.
— Девушки называют так своих клиентов, потому что они для них все на одно лицо. И хоть ты с твоими ста тридцатью пятью долларами на клиента не тянешь, звания козлика ты все же заслуживаешь. Так что давай отправляйся домой. Заодно и сэкономишь.
— Черт, ну ты и даешь. Пожалуйста, черт, налей мне еще стопочку, видишь, какой снаружи дождина льет. Господи боже, Джоселин, без шуток. Прямо не знаю, как все это понимать. Это у тебя, наверное, отрицательная реакция такая, извращенная поза девушки из Брин-Мора, привыкшей к жизни в Южной Каролине.
— То, к чему я временно привыкла, находится прямо за границами Северной. Однако я училась не только в Брин-Море, но еще и в снобистской женской школе, и там у меня была склонная к бесцензурным беседам учительница-лесбиянка, которую, к сожалению, уволили после того, как она объяснила своим подопечным, что им следует заставлять мужчин платить за все, что те от них получают, и самый памятный ее афоризм был таким: снобизм даст вам все, что вы захотите иметь, и потому оберегайте его, умнички мои.
— Черт, Джоселин, это уж не снобизм, а проституция. Тебе бы найти мужика да выбраться из этой ситуации.
— А тебе пора бы уже допить то, что я налила.
— Ладно, хотя, может, тебе лучше на йогу походить или обратиться в хорошее агентство знакомств.
— Уже обращалась.
— Правда.
— Да, правда. И познакомилась с сокровищем, а не мужчиной.
— То есть небось с каким-нибудь треклятым богачом.
— Ну, денег у него определенно было больше ста тридцати пяти долларов, однако, что гораздо важнее, он оказался человеком добрым и участливым. При этом еще и вдовцом, потерявшим жену и четырех детей в авиакатастрофе, а поскольку и мои дети знать меня не хотят, отношения у нас с ним сложились почти похоронные. Собственно, и не почти. Мы расстались в слезах. Впрочем, к сегодняшнему дню я уже привыкла к любым экзистенциальным ситуациям, которые возникают, когда имеешь дело с мужиками.
— Господи Исусе, Джой, после такого замечательного замужества да еще при твоем хорошо мне известном происхождении ты превратилась, прости за такое слово, в женщину легкого поведения.
— По-моему, ты имел в виду слово “потаскуха”. Которую тебе приспичило отодрать. Но только, должна тебе с искренним сожалением сообщить, что твое “приспичило” меня нисколько не заводит. Я просто вежливо назвала тебе цену, по которой готова тебя обслужить.
— И ничего не приспичило. Вот уж не думал, что когда-нибудь услышу такие слова от женщины вроде тебя. Я мог бы получить все что хочу, ничего, кроме времени, не потратив, от любой из десятка девушек, сидевших в баре, из которого я недавно ушел, им только мигни.
— Ну так и возвращайся к ним с твоими ста тридцатью пятью зелеными. Потому что здесь тебе, козлик, недостает трехсот шестидесяти четырех долларов и четырнадцати центов. Так что я тебе мою старушку и понюхать-то не дам. Даже оттуда, где ты стоишь. И кстати, где стоишь, там и стой.