Страница 31 из 74
Вы должны согласиться со мной, что в последнее время кино разрослось до небывалых масштабов, популяция фильмов размножается взрывоподобно, они везде — в кинотеатрах, на телевидении, на пленках, на дисках, они всюду, и от них невозможно скрыться, эти фильмы — умные, невероятно хитрые и сложные твари, сумевшие убедить нас в том, что именно они суть манифестации нашей собственной культуры, обладающие индивидуальностью, но разделяющиеся на жанры, точно так же, как и мы, люди, являясь индивидуальностями, разделяемся на классы в зависимости от этнической принадлежности. Вы думаете, что я чокнутый, но я всего лишь хочу сказать, что вы должны хотя бы рассмотреть саму возможность того, что кино — это злокачественная форма жизни, явившаяся на землю около ста лет назад и постепенно захватившая власть не только над нашими чувствами, но и над мыслями, интеллектом, разумом. Кино паразитирует на нас, сначала оно заставило нас изобрести себя и обеспечить материалами для его существования — пленкой, а потом магнитной лентой. Может быть, вы знаете, как высказать это лучше, но я думаю, что кино — это чудовище, которое хочет высосать из нас все соки, подобно цепню, поселившемуся в наших кишках, с той лишь разницей, что кино — это планетарный цепень, поразивший внутренность Земли и паразитирующий на городах, селах, морях и горах.
Но я не настолько наивен, чтобы надеяться на ваше согласие со мной. Я понимаю, что вы обо мне думаете. Даже если я в доказательство приведу вам псевдонаучные фильмы ужасов, в которых персонаж, скажем, ученый, видит какую-то страшную угрозу, нависшую над человечеством, в существовании которой он не может никого убедить вплоть до того момента, когда едва не становится слишком поздно — я говорю о гигантском микробе, чуме, опасном биологическом виде, занесенном из космоса, или призраке чудовищной катастрофы, — то даже зная условность и просмотрев массу версий этого сюжета, вы все равно отказываете мне в способности обладать восприятием ученого — ужасное знание дано только одинокому герою да, может быть, его верной подруге, дочери выдающегося ученого, который погибает по ходу фильма, — отказываете, потому что думаете: он посмотрел слишком много фильмов!
Но я предлагаю в качестве доказательства мою собственную жизнь, которая так же, как и вы, привлекла внимание кинематографического чудовища, посмотрите: вот я сижу здесь с вами, и вы думаете, что я простой актер, читающий свой текст, что это роль, которую я, как вы считаете, должен играть, но так это или нет, я все же свидетельствую: я чувствую, что теряю свое трехмерное измерение, моральную опору, сложность, я становлюсь плоским, превращаюсь в тень, и это ужасно — чувствовать, что твои самые страстные переживания — а вы подозреваете, что так оно и есть, — это лишь напечатанные на бумаге слова, которые ты должен сыграть.
И я не могу сказать ничего больше, произношу ли я текст в первый, второй или в сотый раз. Что вы на это скажете? Я реальная личность или персонаж фильма? А вы? Я не знаю. И даже когда я закончу свой монолог и режиссер крикнет: «Стоп!» — то и тогда я не буду знать этого, ибо и сам режиссер скорее всего тоже не более чем образ, тень, информационное приспособление, загруженное единицами и нулями.
«Стоп!» — раздается голос из темноты. Парень слышит крики «браво!» и аплодисменты, но не может понять, настоящие они или заранее записанные на звуковую дорожку.
Доброй ночи, сладость моя, доброй ночи, малышка,
Я не могу поверить, что ты спишь одна, что бы ты ни лгала, говоря об этом,
Так пусть ночь будет доброй и для того, кто сейчас рядом с тобой,
Надеюсь лишь, что он не рассеет твой сон; я так хочу, чтобы в нем ты видела меня.
Я жду, что мы встретимся утром, когда настанет новый день, родившись с розовым рассветом.
Мы лежим, крепко сплетясь, рядом друг с другом.
Я не расскажу тебе, что видел я в своих пьяных сновидениях,
Если и ты не станешь рассказывать, чего не поведала ты мне
своим грудным голосом, сияющими глазами и сердцем, истекающим счастьем.
Доброй ночи, мисс,
Доброй ночи, боль так сладка,
Сердечко мое, доброй ночи.
(Аплодисменты.)
Ты — одна, ты знаешь, с кем я был, но это
что-то совершенно новое, очнуться от ночного сна ясным утром
наступающего дня и думать, что все это
обычная игра словами,
и что все вокруг погружено не в пурпурную дымку,
и за стеной всего лишь выложенная белым кафелем кухня,
тостер, мытье посуды…
ты изобретательна, и я люблю твои игры,
люблю обнимать тебя,
когда твои волосы еще влажны после мытья
и когда из-под распахнутого халатика видны покрытые
капельками воды твои прекрасные груди,
я люблю, когда ты
требуешь, чтобы мы были чистыми
и не болтали о серьезном, когда любим друг друга,
и чтобы все это происходило только здесь,
в этом доме,
так доброй тебе ночи, милая моя,
личико мое ненаглядное,
и на рассвете я пробужу тебя от сладкого сна,
и мы поведем с тобой ласковый, чистый разговор,
прежде чем обратиться к прозе жизни,
чтобы заработать денег на хлеб насущный,
чтобы заплатить за этот дом нашей любви,
покрасить здесь пол и стены свежей краской
и оборудовать детскую для малыша,
для нашей с тобой малышки.
Ты же знаешь, как я хочу, чтобы у меня была еще одна маленькая возлюбленная, похожая на тебя,
чтобы я мог и ей говорить:
Доброй ночи?
Ты знаешь об этом, любимая?
Доброй ночи!
(Смех, аплодисменты.)
Я стою коленопреклоненный перед Богом,
Бог — мой возлюбленный,
Но Он желает мне доброй ночи,
Мой возлюбленный покидает меня,
Он велит мне спать,
Отсылает меня в туманные пастбища,
Несчастье — не то слово, которым можно передать весь ужас моего горя,
Рыдание рвется из меня, глаза мои покрылись коростой.
Горе мне, Боже, мне тяжко, Боже, неужто я обречен на вечные муки?
Солнце превратилось в дождь, близь в даль, высокое в низкое, день в ночь.
Все не так, все не так.
Кто этот сладкоголосый Бог, чего хочет Он?
Он знает, что сон не прогоняет печаль, но умножает скорбь, является она вновь и вновь в полусонном мозгу, находит картины, чтоб сделать боль сильней.
И займется рассвет, и наступит новый день, но не принесет он с собой ни утешения, ни облегчения; и не станет ли каждый следующий день повторением предыдущего?
Поведет ли меня Твоя любовь, окутают ли меня сны Твои?
Дав мне пустое обещание вести меня, не покинул ли ты меня навеки, Господи?
(Недоуменное молчание.)
Она ушла. Все кончено.
У тебя нет больше никого.
Хоть сон обманчивый
Утешает тебя,
И на рассвете ты увидишь,