Доктор Z

Господину издателю Бирфринду.

Я прочитал о пожаре. Согласно договору, Вы обязаны или уплатить гонорар, или перепечатать поврежденное издание.

Так как Вы, наверное, предпочтете пустить печатный станок в ход скорее для «Мадонны спальных вагонов», чем для действительно ценной литературы, то прошу Вас приготовить мне мой гонорар.

Комиссар ударил одним своим кулаком по другому.

— Весь осмотр был, собственно говоря, излишним. Где он живет? Дайте мне его адрес — поскорее!

Тяжело дыша, как такса на состязаниях с двумя большими догами, доктор Циммертюр быстро пошел по пятам представителей правосудия и страхового общества.

5

Певец «Золота и огня» жил на Амстельстрат — совершенно верно, но его не было дома. Его никогда не бывает дома? О, нет, очень часто, но как раз сейчас его нет. В последний раз его видели вчера вечером часов в девять, но потом он удовлетворял свои какие-то другие желания — это слышали живущие в нижней квартире, а следовательно, он ночью заходил домой. Никто не обратил внимания ни на то, когда он вышел из дома снова, ни на то, куда он пошел, но можно было заполнить пробелы гипотезами, как это принято в каждой науке. Где он обычно ел? Ел ли он вообще? Вероятно, ел, но жильцам дома было так же трудно застать его за этим занятием, как увидеть живого белого единорога. Зато выпить он, без сомнения, любил, и все соседние кабачки пользовались его симпатией, но там вряд ли можно было узнать какие-либо подробности о его привычках, и во всяком случае, похвал там ему не расточалось.

Выйдя на улицу с такими сведениями, три разведчика расстались. Поверенный страхового общества передал дело в руки комиссара Хроота и отправился домой; комиссар пошел обследовать по очереди кабаки, которые ему указали, а доктор Циммертюр повернул к погребку Белдемакера.

— Это дело перестало интересовать вас?

— Вовсе нет, милый Хроот, но я составил уже себе теорию.

— И потому вы считаете дальнейшее расследование излишним?

— Да.

— Что же это за теория?

— Могу сейчас же рассказать вам ее. Вы читали письма Ибсена?

— Нет.

— В них говорится только об экономике. Он ввел экономический императив в отношения между поэтами и издателями. И все шло хорошо. Но когда издатель начинает… Так, значит, я иду в погребок.

Комиссар в недоумении посмотрел на него.

— Может быть, вы несколько поясните ваши слова?

— Нет, моя теория может оказаться ошибочной, и если бы я помешал вашим поискам, я мог бы нарушить ход правосудия. Мы встретимся с вами в погребке.

Так они и сделали. Часов около семи вечера Хроот застал своего приятеля за полбутылкой вина, а две бутылки были выпиты раньше, о чем свидетельствовали две свинцовые шапочки.

— Вы пришли вовремя, — сказал доктор, — так как это вино действительно возбуждает большой аппетит. — Если вы еще не нашли его, приглашаю вас пообедать со мной.

— Спасибо, — угрюмо ответил комиссар. — Ничего не имею против.

— А после обеда, — продолжал доктор, — мне будет очень приятно показать вам такое место, которого вы наверняка никогда не видели.

— Ну а как с вашей теорией?

— Вот там-то мы ее и обсудим!

Хрооту не удалось ничего больше выудить из своего приятеля, лицо которого сияло, как только что отчеканенная десятигульденовая монета. Они отобедали в «Трианоне», а после обеда поехали в автомобиле, причем доктор на ухо шепнул шоферу адрес. Оказалось, что таким необычным местом было не что иное, как королевский дворец.

— Вы хотите представить меня ко двору? — недоверчиво спросил комиссар. — Или просто издеваетесь надо мной?

— Подождите немножко, подождите, — успокаивающе сказал ученый и повел его мимо дворцового фасада через маленькие ворота, соединяющие Ниюве Форбюрхвал и Ниюве Дейк. Он остановился у старинного дома в одном из самых узких переулков, вошел в дверь, которая была не заперта, и показал путь вниз в погреб.

— Вот здесь, если не ошибаюсь.

— Разве вы никогда не бывали тут раньше?

— Нет, мне только говорили об этом месте.

— А что тут такое?

— Сейчас увидите.

— Есть у него какое-нибудь название?

— Даже очень замечательное — «Желтая лихорадка».

Доктор открыл дверь и потянул за собой комиссара. Хроот невольно вскрикнул.

Он очутился в подвале со сводами, подпираемыми толстыми столбами. На стенах, естественно сочившихся сыростью, были намалеваны в стиле самого крайнего экспрессионизма целые полчища водных обитателей — угри, стенные клещи, водяные пауки и тому подобное. Здесь же было изображено, чем питались все эти твари. Посетителями были владельцы художественных магазинов, комиссионеры и издатели. Столбы разделяли все помещение на своего рода «пещеры». В одну из таких «пещер», у входа в которую извивался пучок огромных щупальцев каракатицы, доктор ввел своего спутника, предварительно бросив осторожный взгляд в другие «пещеры».

— Да что же это за место? — спросил Хроот.

В сущности, это было в высшей степени банальное заведение. Несколько неудовлетворенных последователей Ван Гога пожелали иметь такое пристанище в Амстердаме, где они чувствовали бы себя как дома, и вот они сляпали это в стиле лучших парижских образцов. Здесь собираются для того, чтобы проклинать климат, который символически изображен на стенах, проклинать владельцев художественных магазинов и всех других художников. Здесь встречаются с писателями, которые приходят сюда для того, чтобы проклинать других писателей, издателей и климат. Посмотрите-ка на здешних официантов!.. Дайте-ка нам бутылочку белого бургонского!

Кельнер в одежде, похожей на костюм водолаза, принял заказ. Некоторое время комиссар осматривал ресторан, но затем постепенно начал нервничать.

— Для чего мы, собственно, здесь? — нетерпеливо спросил он. — Местечко здесь веселенькое, но у меня найдется другое дело, кроме…

— «Наше время не его время», — ответил доктор. — Но я допустил бы большую промашку, если бы сегодня вечером «наши пути не были его путями».

— Чьи? Портальса? В чем другом, а в том, что он при данном положении дела постарался улепетнуть за границу, — в этом я готов поклясться!

— Ну, не очень-то клянитесь!.. Чшш! Чшш!

В «пещере» рядом с ними вдруг послышались шумные голоса. По всей вероятности, это были гости, пришедшие сюда через задний вход, но не подлежало сомнению, что это были постоянные посетители. Они говорили наперебой, но один голос покрывал все остальные.

— «Quamquam sunt sub aqua, sub aqua maledicere temptant!» Мы, которые находимся в царстве лягушек, неужели мы будем хуже лягушек! Ночью сгорело издательство, и мне наконец-то заплатят за мои стихи! Доббельман! Доб-бель-ман!

Доктор успокоительным жестом взял комиссара за руку. Кельнер в костюме водолаза подошел на зов, но без особенной поспешности.

— Выкладывай товар! Доббельман! — заорали голоса. — Издательство, где печатал свои стихи Портальс, сгорело сегодня ночью, и ему заплатят за них. Повезло разбойнику! Тащи сюда все, что есть!

— Пожалуйста, деньги вперед, — твердо заявил кельнер.

— Давай деньги, Портальс!

Наступила пауза, во время которой поэт Портальс, видимо, безрезультатно обыскивал свои карманы.

— Я еще не получил денег, но завтра, — послышался затем его явно нерешительный голос, — завтра мой враг обязан будет выложить их, и вот тогда я уплачу, Доббельман, тогда! Так написано в договоре, он обязан, Доббельман!

— Тогда и подождем до завтра, — спокойно, но решительно заявил Доббельман и пошел по своим делам.

Целая буря поднялась в «пещере». Одни голоса убеждали Доббельмана принести угощение, другие — Портальса достать деньги; взывали к благоразумию Доббельмана и звали Портальса уйти в такое место, где еще никогда не появлялась сырость. Но вдруг голоса стихли. Послышались удаляющиеся шаги. Комиссар с бледным лицом поднялся с места, но доктор держал его за руку. Они оба наклонились вперед, чтобы заглянуть в соседнюю «пещеру».