Страница 3 из 10
Ну что, пора делиться первыми впечатлениями. Познакомилась почти со всеми классами, в которых буду вести. Наша «методичка», преподававшая методику педагогики, любила повторять: первый урок — как первое свидание. Приходить надо готовым не на сто, а на двести процентов. Кажется, я с перепугу подготовилась на триста. Просто завалила детей планами, что и как будем делать; выходили они в легком шоке.
Мои себя пока никак не проявили. Похоже, тоже ошарашены. Сидят, слушают, присматриваются. Хотя лидеры себя уже обозначили. Из ребят — Рубин, из девчат — Яковлева. Рубин высокий, симпатичный, весь на понтах. Родители явно или в бизнесе, или чиновники не мелкого калибра. И сынок привык быть первым; в общем, золотая молодежь.
Яковлева, наоборот, сразу видно, из простых. Но гонора не меньше, а характера даже больше. Те, кто из грязи в князи, всегда жестче — слишком большая конкуренция.
Мальчишек в классе больше, и это хорошо: мне кажется, с ними легче. Дрязги и интриги — это по женской части, мужчины не так мелочны. Правда, до мужчин им еще расти и расти…
А в общем, дети как дети.
За всей этой школьной суматохой почти не заметила, как приезжал дядя Витя. Сюрприз, естественно, преподнес, причем совершенно неожиданный. Однажды зашел со своим коллегой Леонидом Петровичем, они вместе прилетели в командировку. Ничего себе, еще не совсем старый, моложавый, на вид лет пятьдесят. Я сначала не поняла, что это мама так нервничает: то у нее полотенце упадет, то салфетки рассыплются. Потом стукнуло: это же смотрины! Вот уж чего не ожидала! Ни от мамы, ни, тем более, от дяди Вити. Когда такое в кино или в книгах — одно, но когда на глазах у тебя, родной дочери…
Вмешиваться не стала, да и сидели они недолго. Может, ничего и не выйдет.
Маме ничего не говорила.
8 сентября
Сегодня поставила первые оценки. Пока только четверки и пятерки, пусть немножко привыкнут. Не уверена, правильно ли сделала, но за двойками дело, чувствую, не станет. В 9 «Д» трое подряд встали: не готовы — расписание перепутали. Врут, наверное. Хотя… кто их знает.
Не забыть спросить на следующем уроке.
12 сентября
После уроков заполняла журнал — домашние адреса, сведения о родителях. Похвастаюсь: насчет Рубина и Яковлевой оказалась права. Марина живет вдвоем с отцом, он водитель автобуса. Почему-то сразу подумалось: хорошо, что за рулем, — если и пьет, то в меру.
У Рубина совсем другая история. Мать домохозяйка, а вот отец — замглавы, депутат и прочая, и прочая… Не знаю уж, кто из них не поленился, выписал все папашины регалии, вплоть до грамот и юбилейных медалей, — новой классной на заметку. Чтоб знала, с кем имеет дело. Да оно и так понятно: у сыночка и замашки барские, и личная свита в виде охламонистого Хохлова — все как положено. Не знаю, как поладим, но предчувствие нехорошее.
Сегодня мы с ним уже столкнулись. После уроков осталась с классом на пятиминутку. Хотела проверить дисциплинарную тетрадь, но ее не оказалось, видимо, забыли на каком-то уроке. Или специально не взяли. Попросила дежурного пройти по кабинетам, тот уже направился к двери, и тут Рубин:
— А стоит ли, Елена Константиновна? Что мы, бедные? Уж как-нибудь наскребем на новый дневничок.
Открыто бросил мне пробный шар. Пришлось огрызаться:
— Щедрость, Максим, дело хорошее. Но рачительность по нынешним временам тоже не самая плохая черта, так что будем искать старый.
В классе недовольно зашуршали: уроки закончились, а тут намечается хоть и бесплатный, но, возможно, затяжной спектакль.
Дежурный послушно вышел, но я была уверена: дисциплинарку он не найдет.
Вернулся гонец минут через пять, пока я делала кое-какие объявления. И, конечно, пустой:
— На русском нет, а физика закрыта.
Впервые поняла: мало дать верное указание, нужно еще добиться его исполнения, а это гораздо труднее. Особенно если есть некто, кому сопротивление — в кайф.
В классе повисла напряженная тишина: что дальше? Все выжидающе смотрели на меня, и в какой-то миг даже показалось — натянулся невидимый канат, один конец которого держу я, а в другой вцепились эти сидящие за партами двадцать с лишним человек. Вдруг всем своим нутром поняла: уступать нельзя ни шагу, иначе меня тут же, как пушинку, одним отработанным рывком вынесут за красную линию.
— Хорошо, в кабинет физики зайдешь завтра перед первым уроком.
Дежурная фраза дала десять секунд передышки.
— Если тетрадь не найдется, заведем новую…
Мгновенно зашуршали пакеты, загрохотали отодвигаемые стулья: все, концерт окончен. Бенефис, как и предполагалось, с треском провалился. От освистания и закидывания гнилыми помидорами зрители на первый раз воздержались. Но в дальнейшем подобное послабление не гарантировалось.
Ну уж нет, оставьте свои тухлые овощи при себе!
— …подойдешь с ней ко всем учителям, которые вели уроки, — пусть восстановят сегодняшние записи, вчерашние мы с вами уже обсуждали, — продолжила я, и вскочившие было с мест мальчишки снова присели на стулья. — Завтра после уроков проверю. Ну а если дисциплинарка возьмет дурную привычку пропадать систематически, будем хранить ее в учительской. Я предупрежу преподавателей; думаю, они найдут время и возможность регулярно ее заполнять. И документ будет в полной сохранности, и любой желающий всегда сможет с ним ознакомиться. Выход — он есть из любой ситуации; главное — хотеть его найти.
Я почти не скрывала: последняя фраза адресовалась Рубину. Все это время он сидел с косой ухмылочкой, и так захотелось его умыть! Знаю: он — ребенок, я — учитель, непедагогично… Все знаю. Но не лебезить же перед ним, еще подумают, что из-за его начальственного папаши!
Через пару минут в классе остались только дежурные. Сев за стол, я открыла журнал и стала его просматривать, правда, скорее машинально. И только тут заметила, что по спине идет неприятный холодок: между лопаток бежала тонкая влажная струйка.
Есть выражение: «Семь потов сойдет». Если и дальше так пойдет, эту цифру перекрою многократно.
Зато не потолстею!
17 сентября
Днем затеяла уборку и провозилась до вечера. У меня такое иногда случается. Надо-то квитанции или журналы в ящик положить, но вдруг глаз за что-то цепляется, и — все, часа на два выпадаю из реальности.
Сегодня наткнулась на старые фотографии. Не те, что в парадном альбоме, а которые лежат в целлофановом пакете. Мы их достаем редко, и я на них мало кого узнаю: большинство снимков из времен маминого девичества. Но есть и мои. Вот наша группа перед институтом, вот в аудитории между лекциями…
Из пионерского лагеря, куда мы ездили на практику после второго курса, всего четыре фотографии. А Он — только на одной. И то на заднем плане и в профиль: мы с девчонками хохочем, обнявшись перед камерой, а Он, проходя мимо, случайно попал в кадр.
Это было мое не единственное, но точно самое сильное увлечение. Я уже почти не помню его лица. Не помню голоса. Помню только, как предательски начинали гореть щеки, когда я видела его хотя бы мельком. А в основном так и получалось: Он числился в охране лагеря, и каких-то общих дел у нас не было. Других девчонок, конечно, это не останавливало, и они вились около него, словно мухи у теплого повидла. Понятно: взрослый парень после армии, симпатичный, на гитаре играет — что еще девчонке надо? Может, если бы я была посмелее, все сложилось бы иначе. Но почему я? Пусть это старомодно, но не девушка — мужчина должен делать первый, самый трудный, шаг. Мама говорит: иначе потом все остальное тоже придется брать на себя.
Наверное, поэтому я никогда еще по-настоящему и не дружила с парнем.
И все-таки: если бы?..
На прощальном костре в какой-то момент мы оказались рядом. Танька убежала в туалет, попросила покараулить место. И тут Он: «Свободно?» Я и ответить-то ничего не смогла. Сидела, оглохшая, онемевшая от счастья, и боялась только одного: вдруг выключат музыку, и Он услышит, как размашисто и глухо, словно тугой барабан, стучит мое сердце. Тогда оно точно выпрыгнет… А Танька — молодец. Слова не сказала, присела на дальней скамейке и только иногда искоса поглядывала в нашу сторону. И потом не лезла в душу, да я бы ей ничего и не сказала. Не люблю случайных откровений. Что знают двое, знает и свинья.