Страница 46 из 49
Прочло несколько часов, прежде чем я смог встать. Я побрел туда, где мы расстались с доном Хуаном, примерно в миле отсюда, и лишь к полудню достиг опушки леса. Дальше идти не было сил. Вспомнив о хищниках, я попробовал залезть на дерево, но не смог. Я понимал, что пума или другой зверь может меня растерзать; у меня не было сил даже швырнуть камень. Ни голода, ни жажды я не испытывал. Вскоре добрел до какого-то ручья и напился, но сил от этого не прибавилось. Все стало мне безразлично, страх исчез. Я прилег возле ручья и заснул.
Проснулся я оттого, что кто-то меня тряс. Это был дон Хуан. Он помог мне сесть; дал воды и кукурузную лепешку. Со смехом заявил, что я похож на покойника. Я хотел рассказать о случившемся, но он велел молчать. Сказал, что я метров сто не дошел до места, где мы договорились встретиться. Потом почти поволок меня вниз с холма. Объяснил, что ведет к ручью. По пути он заткнул мне уши какими-то листьями из своей сумки, на глаза прилепил по листу и примотал тряпкой. У ручья помог раздеться, велел закрыть глаза и уши руками, потом натер листьями тело и окунул в воду. Ручей был глубокий, я не доставал до дна. Дон Хуан поддерживал меня за руку. Сперва я не чувствовал холода, но мало-помалу озяб. Холод стал невыносимым. Дон Хуан вывел меня на берег и растер остро пахнущими листьями. Я оделся, мы пошли дальше и миновали порядочное расстояние, прежде чем дон Хуан снял листья с моих глаз. Он спросил, хватит ли у меня сил дойти до машины. Я чувствовал себя на удивление бодрым и, чтобы доказать это, пустился по холму бегом.
Несколько раз я спотыкался, и каждый раз дон Хуан смеялся. Я заметил, что чем больше он смеется, тем лучше я себя чувствую.
На следующий день я поведал дону Хуану о вчерашних событиях начиная с того момента, как мы расстались. Слушая, он заходился от хохота, особенно когда я признался, что заподозрил во всем его.
— Тебе всегда кажется, что тебя дурачат, — сказал он. — Ты слишком полагаешься на себя и ведешь себя так, будто все знаешь. А ведь ты ничего не знаешь, друг мой, ровным счетом ничего.
Дон Хуан впервые назвал меня другом, и я смутился. Заметив это, он улыбнулся. В его голосе была удивительная теплота, и я совсем загрустил. Сказал, что как был тупицей, так и останусь, ибо таким родился на свет. Мне никогда не понять его учения. Дон Хуан заверил меня, что на этот раз я вел себя отлично.
Я спросил о смысле происшедшего.
— А никакого смысла и не было, — ответил дон Хуан. — Такое может случиться со всяким. Особенно с теми, у кого, вроде тебя, щель уже открылась. Обычное явление. Любой воин, ходивший на поиски гуахо, многое может рассказать о его проделках. С тобой еще мягко обошлись. Щель открыта, вот и нервничаешь. Но за одну ночь все равно воином не станешь. Так что поезжай домой и не возвращайся, пока не придешь в себя, пока щель твоя не закроется.
17
Несколько месяцев я не был в Мексике, посвятив все свое время обработке полевых записей. Впервые за десять лет учение дона Хуана стало обретать для меня смысл. Я понял, что долгие перерывы в учебе оказались для меня полезными: они позволили пересмотреть собранный материал и расположить новые сведения в определенном логическом порядке. Однако то, чему я стал свидетелем во время последней поездки к дону Хуану, пошатнуло мою уверенность в том, что я стал что-то понимать.
Последняя запись помечена 16 октября 1970 года. События этого дня я воспринял как рубеж в ученичестве; они завершали один круг наставлений и открывали новый, настолько не похожий на предыдущий, что я понял: здесь я должен поставить точку.
Подъехав к дому дона Хуана, я увидел старика на обычном месте на веранде. Я вылез из машины, вытащил портфель и сумку с продуктами и направился к нему со словами приветствия. Только сейчас я заметил, что он не один — за кучей хвороста сидел какой-то мужчина. Оба оглянулись. Дон Хуан махнул рукой, незнакомец тоже. Судя по одежде, это был не индеец, а мексиканец: джинсы, светло-коричневая рубашка, шляпа с широкими полями, ковбойские сапожки. Я заговорил с доном Хуаном, а потом глянул на незнакомца. Он улыбался.
— Вот так Карлос! — обратился он к дону Хуану. — Не хочет со мной разговаривать. Наверное, сердится.
Оба громко засмеялись, и только теперь до меня дошло, что незнакомец — не кто иной, как дон Хенаро.
— Что, не узнал? — продолжая смеяться, спросил он.
Я признался, что его одежда сбила меня с толку, и спросил:
— Как тебя сюда занесло, дон Хенаро?
— Приехал подышать суховеем, — ответил за него дон Хуан. — Верно?
— Именно, — поддакнул дон Хенаро. — Ты даже не представляешь, что жаркий ветер выделывает с моим дряхлым телом!
Я уселся между ними.
— Что же он выделывает с твоим телом, дон Хенаро?
— Сообщает ему удивительные способности. Верно я говорю? — повернулся он к дону Хуану. Тот кивнул головой.
Я признался, что период, когда дует суховей, для меня отвратительное время года; странно, что дон Хенаро приехал специально ради него.
— Карлос не выносит жары, — пояснил дон Хуан. — Когда жарко, он задыхается.
— Зады — что?
— Зады — хается.
— Ах он бедняжка! — с притворным состраданием воскликнул дон Хенаро и состроил гримасу отчаяния.
Дон Хуан объяснил, что я долго не появлялся потому, что не мог оправиться после встречи с гуахо.
— Неужто встретился с ним? — удивился дон Хенаро.
— Похоже на то, — с сомнением подтвердил я. Оба старика покатились со смеху. Дон Хенаро шлепнул меня по спине.
Прикосновение было легким, и я воспринял его как дружеский жест. Он положил мне руку на плечо, и тут произошло что-то непонятное. Вдруг показалось, что он взвалил мне на спину что-то увесистое, вроде огромного булыжника. Тяжесть лежавшей на моем плече руки была такой, что я согнулся и стукнулся лбом о землю.
— Надо помочь нашему Карлосу, . — сказал дон Хекаро и с видом заговорщика глянул на дона Хуана. Тот смотрел в сторону, будто ему нет до меня дела.
Дон Хенаро молча посмеивался, словно ожидая, как я отреагирую на его проделку. Я попросил его снова положить руку, но он отказался. Тогда я попросил объяснить, как он это сделал, но дон Хенаро только ухмыльнулся. Я повернулся к дону Хуану и пожаловался, что дон Хенаро едва не сломал мне кости.
— Ничего не знаю, — отмахнулся дон Хуан. — На меня он рук не накладывал.
И оба зашлись от хохота.
— Дон Хенаро, что ты со мной сделал? — не унимался я.
— Всего-навсего положил руку на плечо, — невинным тоном ответил он.
— Положи еще раз.
Он отказался. Тут вмешался дон Хуан и попросил меня рассказать дону Хенаро о моих ночных странствиях по холмам. Я решил изложить ход событий как можно подробнее. Но чем серьезнее становился мой рассказ, тем громче они смеялись. Два-три раза пришлось даже остановиться, но старики требовали продолжать.
Когда я кончил, дон Хуан обратился ко мне:
— Тебе не придется приманивать гуахо, он явится нежданно-негаданно. Сидишь себе, поплевываешь в потолок или думаешь о женщинах. Вдруг — кто-то хлоп тебя по плечу. Оборачиваешься, а это гуахо.
— Что мне в таком случае делать?
— Погоди-ка! — воскликнул дон Хенаро. — Не так спрашиваешь. Сам ты ничего не сделаешь. Спроси лучше, что в таком случае может сделать воин.
Он вытаращился на меня, высоко подняв брови и склонив голову набок.
Я взглянул на дона Хуана, чтобы по его виду узнать, не разыгрывают ли они меня, но его лицо оставалось серьезным.
— Хорошо, — согласился я. — Что в таком случае делать воину?
Дон Хенаро сморщился и зачмокал губами, словно подыскивал верное слово.
— Воину следует немедленно наделать в штаны! — проговорил он с самым серьезным лицом.
Старики затряслись от смеха: дон Хуан закрыл лицо ладонями, а дон Хенаро согнулся в три погибели. Наконец оба успокоились, и дон Хуан сказал:
— Одолеть страх невозможно. Если воина застигли врасплох, он не раздумывая бежит от гуахо прочь. Воин не поддается чувствам и не умирает от страха, он позволяет гуахо являться к нему лишь тогда, когда сам полон сил и готов к встрече. Если воин готов к схватке, он открывает свою щель, бросается на гуахо, хватает его, прижимает к земле и смотрит на него, не отводя взгляда, столько, сколько необходимо, а потом отпускает. Воин, друг мой, — всегда воин.