Страница 66 из 68
— Быть может, эти знаки отличия не посыпались бы на меня с таким изобилием, если бы я не был внуком главнокомандующего! — возразил Михаил с легкой улыбкой. — С того момента, как ты открыто объявил о нашем кровном родстве, меня стали окружать особым вниманием, я это отлично почувствовал!
— Как бы там ни было, но все отличия добыты тобой в бою, а не просто получены, и Герта имеет полное основание гордиться своим героем. Кстати, столковались ли вы относительно срока свадьбы?
— Нет еще! Герта считается с такими вещами, с которыми, как ни тяжело, приходится считаться и мне. Для всего света ее обручение с графом Раулем не было уничтожено, а годовой срок траура только что истек. Мы хотели предоставить решение этого вопроса тебе, дедушка. Если ты находишь, что мы должны подождать еще несколько месяцев, то...
— Нет! — решительно перебил его Штейнрюк. — Ведь мы уже решили, что свадьба должна произойти в полной тишине, а мае хотелось бы самому соединить ваши руки. Через несколько месяцев это, пожалуй, окажется невозможным!
— Дедушка! — с упреком сказал Михаил.
— Неужели я не могу говорить об этом даже с тобой? Ведь ты мужчина и сумеешь взглянуть в лицо неизбежности!
— Но, тут еще нет никакой неизбежности. Стоит только тебе отогнать от себя уныние, подтачивающее тебя. Неужели Рауль унес с собой всю радость твоей жизни? Ведь мы с Гертой около тебя и поможем тебе преодолеть прошлое!
Генерал медленно покачал головой.
— Ты сам отлично знаешь, что представляешь собой для меня, Михаил, но мои силы надломлены, и ты знаешь час, когда они надломились. Удар топора пришелся старому дереву по главному корню, и оно не может уже оправиться!
Михаил промолчал; он не мог не сознавать правды этих слов. Пусть позднейшие разъяснения смягчили жестокость удара, все равно происшедшее нанесло слишком сильную рану самолюбию Штейнрюка. А ведь он был стариком, у него уже не было юношеских сил, помогающих выдерживать подобные удары.
— Значит, графиня Гортензия опять у своего брата и с твоего согласия? — спросил Роденберг, чтобы прервать томительное молчание.
— Да. До тех пор, пока продолжалась война, я не мог согласиться, чтобы вдова моего сына жила во Франции. Теперь подобные соображения отпали, и она вернулась к брату. Ведь здесь она всегда оставалась чужой, а со смертью Рауля порвалась последняя связывающая нас нить. Я обеспечил ей независимость, насколько это в моих силах. Ты ведь знаешь, в каком духе я изменил свое завещание. Майорат перейдет после моей смерти в другие руки, он составляет собственность старшего в роде по мужской линии. Зато замок Штейнрюк завещан тебе и вместе с приданым Герты объединит в твоих руках все владения нашего рода. Я хотел любой ценой объединить все владения в руках своего внука. Так и случилось, хотя и другим образом, чем я думал. Но это, пожалуй, и лучше: ты сбережешь и охранишь его, как сбережешь и охранишь своими сильными руками и Герту тоже, я знаю это. Да благословит Господь вас обоих!
* После победоносной для немецкого оружия франко-прусской войны 1870-1871 гг. прусский король Вильгельм I объявил себя германским императором и северогерманские государства объединились под гегемонией Пруссии.
Глава 33
Ганс Велау сопровождал своего друга совсем не случайно. С этим визитом он связывал коварное намерение привлечь в союзницы невесту Михаила ради последнего натиска на отцов. Этот натиск мог быть произведен только в Штейнрюке, ибо старый чудак Эберштейн больше нигде не бывал, и только здесь можно было свести его с профессором Велау, который в свою очередь гостил в данный момент у таннбергских родственников. Конечно, Герта с самого начала стала на сторону подруги своего детства и сделала все, чтобы переубедить старого барона. Но все было напрасно, как напрасно было сватовство, возобновленное Гансом сейчас же по возвращении из похода. Удо фон Эберштейн твердо намеревался сохранить во всей чистоте свое родословное древо и грозил скорее запереть дочь в монастырь, чем допустить ее брак с человеком без роду и имени. Он оставался непоколебим, и несмотря на настойчивость жениха и слезы Герлинды второе сватовство завершилось не менее решительным «нет», чем первое.
Вызвать профессора Велау в Штейнрюк было вовсе не трудно. Он с удовольствием последовал приглашению Михаила, а Герта «случайно» пригласила на тот же день обитателей Эберсбурга. Впрочем последнее приглашение было принято только наполовину. Сам барон приехал, чтобы повидать генерала после войны, но свою дочь он предусмотрительно оставил дома. К такой мере предосторожности его вынуждала возможность встретить в замке «субъекта», вбившего себе в голову желание стать его зятем и, к сожалению, поддерживаемого Герлиндой в этом святотатственном намерении. Тем не менее на первых порах визит обошелся без всяких осложнений. Враг, грозивший навязать роду Эберштейнов мещанское имя, не показывался нигде, и барон, вдосталь наговорившись с генералом о прежних временах, обретался в чудесном настроении.
В конце разговора графа Штейнрюка отозвали зачем-то на минутку, и барон остался один. Вдруг он услышал позади себя шум шагов и обернулся в полной уверенности, что это возвращается Штейнрюк. Но тут же в ужасе отступил назад: перед ним был собственной персоной сам профессор Велау!
Последний тоже был немало изумлен, так как и он не имел понятия о присутствии здесь барона. В первый момент Велау остановился в нерешительности, раздумывая, не следует ли ему обойтись со старым чудаком так же грубо, как и год тому назад. Но в конце концов более человеческие чувства взяли верх и профессор буркнул:
— Здравствуйте, господин фон Эберштейн!
— Господин профессор Велау! — воскликнул Эберштейн, кивая в ответ. — Надеюсь, вы не прихватили с собой сына?
— Нет, Ганс остался в Таннберге.
— Это меня радует. Моя дочь осталась в Эберсбурге.
Велау небрежно дернул плечом при этом заявлении.
— Тут совершенно нечему радоваться! Готов биться об заклад, что они торчат где-нибудь вместе с того самого момента, как мы отвернулись!
— Этого не может быть! — важено заявил барон. — Я строжайше запретил Герлинде видеться с господином Велау!
— Что же из того? Вы ей запретили также писать ему, а у моего Ганса целый вагон ее писем, да и у девицы наверное имеется тоже не меньшее количество писем Ганса!
— Но это возмутительно! — воскликнул старик, впервые узнавший об акте неповиновения. — Почему вы не употребите в дело своего отцовского авторитета? Почему вы вообще позволили сыну приехать сюда?
— Да потому, что ему двадцать шесть лет, и он — не дитя, — сухо ответил Велау. — В таком возрасте с замком и запором ничего не поделаешь. Вы вот держите свою дочь под замком, а я дорого бы дал, чтобы иметь возможность сделать то же самое со своим упрямым мальчишкой. Впрочем, с ним и это не помогло бы. Он способен вылезть через окно и очутиться в Эберсбурге, даже если бы для этого ему понадобилось пролезть через дымовые трубы. Нет, так не может продолжаться, необходимо принять какие-то меры!
— Да, совершенно необходимо! — подхватил Эберштейн, энергично постукивая палкой по полу. — Я отправлю Герлинду в монастырь, посмотрим, сумеет ли этот молодой человек пролезть туда через дымовую трубу!
— Это — удивительно разумная мысль! — воскликнул профессор, и чуть-чуть не впал в искушение дружески пожать руку своему врагу. — Держитесь крепче, барон! Я прямо-таки радуюсь, что вы способны проявить подобную энергию в вашем состоянии!
Старик, не подозревавший об оскорбительном предположении профессора и подумавший, что дело идет о его подагре, глубоко вздохнул:
— Да, мое состояние! К сожалению, оно день ото дня становится все хуже и хуже!
— Вы сами видите это? — спросил Велау, подвинув стул и мирно усаживаясь. — А от какой болезни, собственно говоря, умер ваш батюшка, барон?