Медуза

– Значит, труп пролежал там довольно долго?

– Исходя из состояния мышц и внутренних органов, патологоанатом приблизительно оценил время, прошедшее с момента смерти, в двадцать лет, но допускает, что оно может быть и гораздо больше. Однако этот человек не жертва войны. Его одежда была сделана из синтетического волокна, имела более современный покрой, определенно не относящийся к периоду Первой мировой, и состояла только из брюк, рубашки, белья и носков. Ни обуви, ни куртки. Более того, все ярлыки с одежды были срезаны, и ни в карманах, ни рядом с трупом не найдено никаких личных вещей.

– Иными словами…

– Иными словами, мы, очевидно, имеем дело со следующим сценарием: молодой человек – патологоанатом определил его возраст в момент смерти примерно между двадцатью и двадцатью пятью годами – вошел в туннель один, в легкой летней одежде без каких-либо товарных ярлыков, без обуви и разбился насмерть вследствие падения.

– Вы не заметили никакой отметины на его правой руке?

– На теле было множество поверхностных повреждений. Труп, как я уже сказал, находился в очень плохом состоянии.

– Нет, я имею в виду искусственные отметины. Например, татуировку.

Хаберль задумался.

– Теперь, когда вы спросили, я припоминаю, что было нечто в этом роде. Мы не обратили внимания на такую незначительную деталь при предварительном осмотре, но ее, конечно, можно будет увидеть на видеозаписи вскрытия.

– А где эта видеозапись?

Вместо ответа Вернер Хаберль обреченно вздохнул и закатил глаза.

– Очень интересно, – сказал Дзен, кладя на стол свою визитную карточку. – Здесь номер моего телефона – на случай, если вы припомните что-нибудь еще или если события получат дальнейшее развитие.

Вернер Хаберль взглянул на карточку, но не прикоснулся к ней.

– Мне кажется, если события получат дальнейшее развитие, то произойдет это в Риме, где, насколько я могу судить по вашей визитке, доктор, вы и базируетесь.

Почтительное обращение он выдавил из себя, как колбасный фарш из мясорубки.

– Вероятно, вы правы, – ответил Дзен, вставая. – Aber man ka

Человеку знать не дано. Спасительная народная мудрость. Сам Дзен, например, даже отдаленно не представлял себе сейчас, где находится. Станции мелькали за окном так стремительно и освещены были так скудно, что прочесть названия не представлялось возможным. Но то, что высокогорные ущелья Адидже остались позади, было ясно. Ясной стала и луна. Погода улучшалась, пейзаж сделался менее диким и более культивированным – с экономической точки зрения уже не добывающим, а производящим. Открылись дали, дороги стали прямыми и изобильно освещенными, с оживленным движением. Жизнь возвращалась. Дзен ощущал ее своевольное присутствие, исполненное обещаний и вызовов, в мягком воздухе, струившемся через окно.

Поезд немного сбавил скорость, прогрохотал по стрелкам и въехал под бетонную эстакаду, по которой бежало многополосное шоссе. Дзен вышел из купе в коридор. Да, это были огни Вероны, города, который подсознательно вызывал у него неприязнь и в котором он никогда не бывал. Белый город, вотчина священников и военных, бездушных предпринимателей и напоминающих сброд венецианской глубинки хамоватых мерзавцев, унаследовавших худшие качества как своих предков, так и австро-венгерских завоевателей, но не перенявших ни одной черты, искупающей их недостатки. Чувство было взаимным. Веронцы тоже всегда ненавидели аристократически надменных венецианцев.

Теперь поезд въезжал на пустынные просторы долины По. Дзен вернулся в купе за новой дозой кирша и сигаретой. Железнодорожная магистраль сузилась до одной колеи, словно подчеркивая неуместность претензий цивилизации на эти осушенные болота. Лунный свет, пробиваясь сквозь пласт тумана, предъявлял взгляду плоский пейзаж, размеченный приземистыми квадратными контурами «касчине» – некогда помещичьих хозяйств: некрасивых построек, в большинстве своем давно покинутых, где поколения сельских тружеников когда-то рождались, взрослели, женились, работали и умирали, не выходя за пределы своей изолированной и самодостаточной общины, затерянной среди невзрачных равнин, летом задыхающихся от жары и промозглых в зимнюю стужу.

С резонирующим грохотом поезд промчался под чередой длинных арочных перекрытий, возвышавшихся над тучно раскинувшейся По. Огни вагонов заскользили по руинам сооружения, сложенного из кирпича и каменных глыб. Арки центрального пролета были выворочены бомбами. Еще одна война, еще один разгром, еще один провал. Начальник штаба Муссолини, маршал Бадольо, как утверждают, бросил свои войска под Капоретто и благополучно удрал в тыл. Четверть века спустя, после падения дуче, он ловчил и изворачивался, когда его обвиняли в том, что он затянул сдачу своих войск союзникам ровно настолько, насколько было нужно, чтобы немцы заняли весь полуостров, кроме его самой южной оконечности, и таким образом способствовал разрушению большей части национального наследия и инфраструктуры, включая мост, по которому они сейчас ехали.

Мимо проплывала какая-то станция. Поезд замедлил ход, и Дзен смог прочесть название. Мирандола. Пара домишек, расположившихся по бокам сельской дороги. Он никогда не узнает о Мирандоле ничего больше, как не узнает ничего больше о деле, которое ему поручено расследовать. Это было совершенно нормально. Истории – одно, История – другое. Первых имелось в изобилии, вторая оставалась непознаваемой. Несмотря на экономическое процветание Италии и безупречный европейский мандат, не говоря уже о парадном фасаде нынешнего режима как режима «открытого управления», общественная история страны оставалась изрешеченной тайными событиями, которым в общественном сознании был присвоен титул misteri d'Italia [16]. Политическое тело страны было изъедено червоточинами, однако «червей» никто так и не нашел, не предъявил им обвинение и не осудил.

Так уж повелось. Причины существовали, но здравый смысл, дискредитированный эксцессами, совершавшимися от его имени, во внимание не принимался. Даже настоящее было не более чем дизайнером, расцвечивавшим полотно лжи, которое ткалось беспрерывно. Но и это нормально. Ни один из методов, с помощью которых мы исследуем мир, и близко не подводит к научной истине о нем. Наши догадки не только неизменно оказываются неверными, но мы даже не можем себе представить, какими могли бы быть верные догадки.

Нужно переквалифицироваться в судьи, подумал Дзен. Антонио ди Пьетро, вдохновенный судья-следователь, почти в одиночку обрушивший бывший режим, так называемую Первую республику, раньше был полицейским. Потом прошел заочный курс и сдал экзамен на судью, потому что понял: только независимый орган может обеспечить ему власть, необходимую для того, чтобы раскрыть хотя бы некоторые из самых вопиющих «итальянских тайн». Я никогда не был столь амбициозен, грустно признался себе Дзен. Я лишь следовал по своей накатанной колее, всегда выбирая путь наименьшего сопротивления, старался делать то, что в моих силах, а потом удивлялся, почему в конце концов вся моя работа сводилась на нет.

Перестук колес на стрелке вернул его к действительности. Дорога снова стала двухколейной, поезд приближался к скоплению оранжевых огней, расплывавшихся в легком тумане, который поднимался от дальней окраины топи. Еще одна сигарета, еще один солидный глоток кирша. Они медленно тащились мимо вокзала Болоньи с мемориальной доской, напоминающей еще об одной непроницаемой тайне. Второго августа 1980 года здесь взорвалась бомба, убившая восемьдесят четыре человека и на всю жизнь искалечившая еще двести. Как левое, так и правое крылья общественного мнения обвиняли в этом экстремистов противоположной стороны. Последовала лавина расследований, было арестовано несколько подозреваемых, но ничего так и не выяснилось. Получалось, что эти ежедневно творящиеся злодейские преступления ниспосылаются Богом, как ураганы или землетрясения. Жалко людей, конечно, ужасная трагедия, но поделать ничего нельзя.

15

Но человек знать не может (нем.).

16

Тайны Италии (итал.).