Страница 4 из 65
Вы подумаете, наверное, что человек, названный в честь ангела, не должен опасаться присутствия в своем имени какого бы то ни было отрицательного или угрожающего скрытого смысла. И вы ошибетесь. Потому что ангелы ужасны. Они присутствовали в моих ночных кошмарах. Я понял, что от Интернета в этом вопросе пользы мало, поскольку на всех сайтах сообщается об ангелах «нового времени», так обожаемых в среде хиппи, а также о самопровозглашенных целителях и медиумах. Эти ангелы были всепрощающими и любвеобильными, они озаряли людей лучами золотистого света, одаривали своим расположением и добротой, пробуждая ощущение благополучия и покоя. О, хотел бы я найти таких ангелов!
Однако подлинные ангелы — библейские — совершенно иные. Габриель объединяет несколько религий: христианство, иудаизм, ислам. Согласно Мухаммеду, Габриель — автор Корана. Мухаммед медитировал в пещере, когда перед ним возникло видение Габриеля. Своей враждебностью и неистовством он поверг Мухаммеда в такой ужас, что даже подумал о самоубийстве. Меня эта история крайне обеспокоила. Она вновь и вновь приходит мне в голову. Ангелы не должны быть жестокими.
С происхождением моей фамилии — Антеус — у меня тоже возникли затруднения. Возможно, она французская? Однако по паспорту я англичанин. И еще мое произношение… Не то чтобы я когда-либо говорил вслух, ибо мне не с кем беседовать, а, пребывая в полном одиночестве, я не разговариваю сам с собой, как это делают некоторые люди в подобных ситуациях. В моей квартире всегда царит молчание, независимо от того, нахожусь я в ней или нет. Может, мне надо начать говорить вслух, когда я делаю записи в этом дневнике?! Мне ненавистно ощущение, что мой голос все еще кажется мне незнакомым, что он все еще заставляет меня вздрагивать, если я начинаю говорить без предварительной мысленной подготовки. Да, наверное, я начну делать это. Только писать — этого мало. Мне нужен кто-то, с кем я мог бы еще и разговаривать.
Словом, так или иначе, я очутился в тупике. Что дальше? Мне слишком страшно идти в больницу. Вся эта боязнь… Неужели я — самый последний трус? Я не могу пойти в больницу или в полицию, потому что они начнут задавать вопросы, а у меня на руках огромная и не имеющая объяснений куча наличных денег, для которой я устроил тайник в полу, под кухонным посудным шкафом. Каким образом я их раздобыл? Я не могу допустить, чтобы они их обнаружили. Мне нельзя попадать в тюрьму. По крайней мере сейчас, когда я должен кормить столько рыбок.
Надеюсь, я просто украл эти деньги. Я мог бы жить, сознавая себя вором. Есть гораздо худшие прегрешения, чем воровство, хотя и такое преступление отвратительно… Я думаю, что, возможно, все произошло под воздействием стресса. Но прошло уже больше двух недель, а я так ничего и не вспомнил, и это совсем скверно! Мне осточертело быть чужим по отношению к самому себе. Но наверняка теперь уже скоро кто-то из тех, кого я знаю, свяжется со мной — какой-либо старый приятель, который захочет чем-нибудь удивить меня, одолжить что-то или попросить моего совета… В общем, что-нибудь в этаком роде. Сам я не могу выйти на них, потому что их не помню. Но вскоре один из них обязательно найдет меня, и тогда вся эта нелепая ситуация разрешится. И найдется разумное объяснение относительно денег, и я вспомню все остальное. А тем временем я не буду выходить из дому, чтобы не обидеть еще кого-нибудь. Бить детей — это неправильно. Несправедливо. Я не должен был делать этого. Я буду заказывать доставку еды прямо в квартиру и не покину своего жилища до тех пор, пока не сочту это безопасным. Ну а сейчас мне должно быть достаточно этого дневника.
29 августа
Пять дней прошло с тех пор, как я сделал предыдущую запись. Сейчас почти час ночи. Я сижу, насквозь промокший, моя одежда забрызгана кровью, а на затылке у меня глубокая кровоточащая рана.
Свое решение не выходить из дому я выполнял четыре дня. Но сегодня утром я подумал, что, наверное, придал слишком большое значение инциденту с тем мальчишкой и бабочкой. А кроме того, мне надоело питаться всухомятку. И еще, я не люблю есть в одиночестве — это меня угнетает. Поэтому я отправился в ближайший ресторан «Pest Buda Vendèglö».
Я заказал там традиционное венгерское блюдо — печенку гуся, поджаренную на его собственном жиру, и бокал сухого «Пино Нуар». Поскольку я не большой сладкоежка, то обычно пренебрегаю десертом, но в «Vendèglö» готовится самая вкусная Gundel Palacsinta, и к тому же мне не хотелось слишком быстро возвращаться домой, так что я заказал ее на десерт, чтобы продлить ужин.
Однако состояние умиротворенности нарушила ссора, которую затеяла пара за соседним столиком. Сначала они спорили тихо, но затем мужчина начал повышать голос, и женщина вскоре заплакала. Лица других посетителей выражали смущение и неловкость, но все делали вид, что ничего особенного не замечают.
В конце концов мужчина поднялся и стремительно покинул ресторан, а женщина, оставшаяся за столиком одна, выглядела растерянной и несчастной. Я должен был бы испытывать к ней сочувствие, как и все остальные. Однако все, что я ощущал, была зависть. По крайней мере, у нее есть с кем поругаться. Счастливая, зараза! Они должны быть далеко не безразличными друг другу, чтобы спорить так яростно. Я готов был возненавидеть их за это.
Аппетит у меня пропал, и я оттолкнул от себя остатки сладких блинчиков. И тут я увидел ее. Она уставилась на меня снаружи, через окно, из темноты улицы. Ее лицо слегка искажала волнистая поверхность стекла, но мне стало ясно, что, увидев меня, она была буквально потрясена. Она меня узнала. Я знаю это точно. Охваченный волнением, я инстинктивно вскочил на ноги. Это была дама средних лет, на мой взгляд в районе сорока. И у нее были красивые каштановые волосы. Она увидела, что я заметил ее, и в ту же секунду отпрянула от окна.
Я окликнул ее, когда она быстрыми шагами стала удаляться, и хотел уже последовать за ней, но, вспомнив об ужине, вернулся, бросил на столик несколько свернутых в рулон купюр — наверное, гораздо больше, чем следовало, — и выбежал из ресторана.
Очутившись на слабо освещенной улице, я стал напряженно вглядываться в темноту, надеясь, что ненамного отстал от нее. Моей единственной мыслью было догнать ее и заставить рассказать то, что она знала. А в том, что она что-то знала обо мне, я был совершенно уверен. Я понял это, когда наши взгляды встретились.
На какой-то момент мне показалось, что я потерял ее из виду. В столь позднее время этот район малолюден, и когда я остановился под аркой на выходе из ресторана, то не увидел вокруг ни единого человека. Но потом заметил ее фигурку, скрывающуюся в боковой улице, и, подавив вызванный нахлынувшим возбуждением возглас, бросился вдогонку. Во время преследования предвкушение того, что должно произойти, вызвало у меня нервную дрожь. Висевший в воздухе туман окутал меня, мои волосы и одежда уже были влажными к тому времени, когда начался дождь, приглушивший своим мягким шорохом все другие звуки.
Теперь одежда промокла насквозь, ноги заскользили по мокрым булыжникам. Я повернул за угол и устремился по узкой улочке вслед за убегающей женщиной. Внезапно меня охватил гнев, и я уловил злобное рычание, исходившее из моего перекошенного рта. Черт ее побери, почему она убегала от меня? Я же не собирался ее обидеть. Мне просто хотелось узнать то, что знает она. Сведения, воспоминания, ответы — вот все, что мне было от нее нужно.
Однако она была проворна и, очевидно, хорошо знала, куда стремится попасть, углубляясь в лабиринт глухих переулков. Я бегаю быстро, но почему-то все время находился в нескольких ярдах позади этой шатенки. Это приводило меня в бешенство. Несколько раз я почти терял ее из виду за пеленой дождя и тумана, поскольку единственными источниками света здесь были скрытая за тучами луна да зарево отраженного освещения центральных районов города.
Она бежала удивительно быстро, как будто была перепугана до потери сознания. Поэтому для меня стало полной неожиданностью, когда она внезапно остановилась посреди темного закоулка. Я тоже остановился, скользя подошвами по камням, задыхаясь и пытаясь восстановить дыхание. В этот момент она обернулась ко мне, тень наполовину скрывала ее лицо. Она вовсе не выглядела запыхавшейся, и в течение некоторого времени мы просто молча смотрели друг на друга, а вокруг лил дождь, образуя лужицы между булыжниками у нас под ногами. Я уже хотел спросить ее, кто она, как ее зовут, откуда она меня знает… но меня остановило выражение ее лица. Его прокрывали резкие, глубокие складки, а в устремленных на меня глазах застыл неподдельный ужас. Потом она заговорила: