Страница 52 из 66
Из Кембриджа прилетела Бронсвин, чтобы быть подружкой невесты. Питер, наш новозеландский друг, режиссер с телевидения, помог украсить машину розовой лентой и вызвался отвезти нас в церковь. Питер вел автомобиль по булыжным улочкам, таким узким, что на них трудно было бы разъехаться двум лошадям, а водители-швейцарцы на встречной полосе вовсю дубасили по своим клаксонам. Питер так нервничал, что чуть не лишился сознания. «Что за дела, что им от меня надо?! Я что-то не так делаю? Может, еду не по той стороне?» Позднее мы узнали, что салют был приветственным: это швейцарская традиция сигналить при виде свадебного кортежа.
Я нисколько не покривлю душой, сказав, что это была лучшая свадьба из всех, на каких я в жизни побывала. Медовый месяц, а точнее, уик-энд тоже прошел прекрасно. В сопровождении матери новобрачной, детей и еще пары гостей мы отправились на сказочное побережье озера Маджоре на севере Италии. Для полного счастья не хватало только маленькой черной кошки.
После того как гости разъехались, Филип вернулся к своим потогонным занятиям. Золотую осень сменили серые слякотные дни. Булыжные улочки, летом поражавшие яркими красками, теперь напоминали рисунки углем.
— Идет дождь из цветов! — воскликнула Лидия, увидев первый снег.
Пришлось объяснить, что снежинки — это не весенние цветы. Мы так и не смогли привыкнуть к суровым европейским морозам. Какие толстые носки ни надень, пальцы все равно оставались ледяными.
Когда закончился наш год в Швейцарии, я уезжала без сожаления. По-моему, чувство было взаимным. В Женевском аэропорту наша троица показалась служащим настолько неприятной, что в нас заподозрили террористов. Попросив отойти в сторонку, нас подвергли допросу. Как могло оказаться, что мы женаты? Чей это ребенок? Когда я поклялась, что мы не везем с собой оружия, они с радостью поняли: преступников удалось уличить. Нас сопроводили в комнату, где меня попросили открыть чемодан, и торжественно извлекли грозное оружие минимального поражения — мой зонтик.
По пути домой мы на несколько дней задержались в Нью-Йорке, у моего старого друга Ллойда. Он, как оказалось, знал наперечет все места, куда можно было повести девочку. А разве не все мужчины-геи таковы? Лидию до глубины души потрясла эта рождественская феерия, включавшая выступление «Рокеттс» [19]в «Радио-Сити», конькобежцев, кружащихся в сказочном танце под гигантской елкой в Рокфеллер-центре, и новый диснеевский мультик «Красавица и Чудовище».
В какой-то момент я взяла тайм-аут, заглянула в аптеку и купила тест на беременность. Дома у Ллойда я резво поднялась по лестнице, пронеслась мимо коллекции африканских масок и заперлась в ванной. Когда я подносила полоску к свету, руки у меня так дрожали, что я не сразу рассмотрела результат. Вот это да! Полоска окрасилась в синий.
28
Терпение
Ждать означает всего-навсего перетерпеть плохую погоду.
— Сколько-сколько лет Клео? — переспросила Рози по телефону.
— Десять, — ответила я.
— Потрясающе! — сказала Рози. — Никогда не думала, что она проживет так долго.
— Проживет с нами, хочешь сказать?
— Ну если честно, да. Похоже, ты все делала правильно.
Одно из серьезных преимуществ представителей кошачьего племени по сравнению с людьми — это их умение мастерски управляться с временем. Не пытаясь расчленять годы на месяцы, дни на часы, а минуты на секунды, кошки избегают многих бед. Свободные от этой кабальной потребности отсчитывать каждое мгновение, кошки не боятся опоздать или прийти слишком рано, не переживают, что слишком юны или слишком стары, не задумываются, что Рождество прошло полтора месяца назад, — просто наслаждаются настоящим во всем его многомерном величии. Они никогда не переживают из-за начал и концов. С их парадоксальной точки зрения, конец нередко оборачивается началом. Удовольствие греться на солнышке, возможно, кажется им вечным, хотя в человеческом исчислении все это заняло каких-нибудь презренных восемнадцать минут.
Если бы только люди смогли как-то себя перепрограммировать, чтобы забыть о времени, какое море удовольствий и возможностей открылось бы перед ними. Исчезли бы сожаления о прошлом, а также и тревоги о будущем. Мы бы стали обращать внимание на цвет неба и освободились настолько, чтобы ощутить эту радость, просто быть живыми — здесь и сейчас! Если бы могли больше походить в этом на кошек, жизнь казалась бы нам вечной.
Я не представляла себе, какой прием нам окажет Клео. Год — большой срок для разлуки с теми, кого любишь. У меня было подозрение, что кошка нас просто не узнает. Наверняка за это время она подружилась с Андреа, привыкла к ней. Что ж, если она ее предпочтет, это можно будет понять. Нас где-то носило, пока Андреа ее кормила.
Такси остановилось на улице у ворот нашего дома, и я с облегчением увидела, что он все такой же: светлый и широкий, будто улыбка за белозубым штакетником. Кусты в палисаднике немного вытянулись вверх. Глициния сильнее прежнего душила в объятиях столбики веранды. Я пробежала глазами по окнам и крыше, ища следы черной кошечки. Ничего. Андреа (она съехала накануне) убеждала меня, что наша кошка жива-здорова. Может, она тактично решила не упоминать, что Клео убежала?
С тяжелым сердцем я помогала Филипу и Робу выгружать чемоданы из багажника. Со знакомым жалобным скрипом приоткрылась калитка. Ветер, ерошивший красные цветы-ершики, затаил дыхание.
— Клео! — окликнул Роб хриплым мужским голосом, который нет-нет да и вырывался в последнее время из его горла.
Черная фигурка трусила от дома в нашем направлении. Я совсем забыла, какая она крошка. Она бежала с деловым видом, как если бы собиралась обследовать почтовый ящик на предмет пауков. Затем притормозила, навострила уши и сердито уставилась на нас. Мне показалось, что сейчас она подожмет хвост и нырнет под дом.
— Мы вернулись, Клео! — крикнула Лидия.
Кошка ликующе мяукнула и галопом понеслась к нам. Побросав на дорожке багаж, мы бросились к ней, отталкивая друг друга. Каждому не терпелось подержать и осыпать поцелуями мурлычущий комок. Она помнила каждого из нас, несмотря даже на то, что Роб и Лидия за год сильно вытянулись.
Когда мы вошли в дом, настроение Клео изменилось. Кошка решила наказать нас холодностью за столь долгое отсутствие. Она попросилась наружу и несколько часов провела на крыше. После того как мы распаковались, я сманила ее вниз, наполнив мисочку любимым лакомством — куриной грудкой, поджаренной на гриле. Опустошив миску наполовину, она подняла голову и подмигнула, точно хотела сказать: «Что, опять беременна? Неужели вы, люди, не способны себя контролировать? Ну да ладно. Придется потерпеть еще несколько лет, пока меня будут одевать в кукольные одежки и катать в игрушечной колясочке».
Мы никогда не были сторонниками домашних родов. На раннем сроке беременности я была у врача и спрашивала, нельзя ли мне рожать четвертого ребенка с полным обезболиванием с самого начала до конца. Он разрешил. В свои тридцать восемь лет я обзавелась титулом: «старая повторнородящая» (на латыни последнее слово звучало еще внушительнее: Multigravida — превосходное, между прочим, название для начинающей рок-группы). Я и так всего боялась, но, чтобы запугать меня еще больше, доктор познакомил меня со статистикой, согласно которой число детей с врожденными дефектами у матерей в возрасте около сорока лет намного выше. Я покинула его кабинет, чувствуя себя глубокой старухой. Старая и больная. Я последовала его совету и прошла разные обследования, в том числе инвазивные, одно из которых вызвало у меня сильные схватки. Обследования показали, что ребенок здоров. И что это девочка.
Как-то вечером, сидя с Клео на коленях, я позвонила Джинни в Веллингтон. Я ждала, что она посмеется и развенчает мое отношение к родам с применением высоких технологий, ко всем этим ярким огням и скальпелям. Вместо этого Джинни порекомендовала потрясающую акушерку, Джилин.
19
Постоянный ансамбль кордебалета, выступающий перед киносеансами в киноконцертном зале «Радио-сити».