Петр III

…Гребцы лихорадочно нажимали на весла, с трудом разворачивая галеру от Кронштадта на Ораниенбаум. А начиналось так.

Пятница, 28 июня. Покончив с утренними военными экзерцициями на плацу потешной ораниенбаумской крепости Петерштадт, император вместе со своей фавориткой Елизаветой Романовной Воронцовой, в сопровождении придворных дам и кавалеров выехал в Петергоф. Пока кортеж двигался по приморской дороге, Петр Федорович предавался размышлениям, что, конечно, было нелегко в общей обстановке веселья и предвкушения завтрашнего праздника. Ожидался торжественный обед и не менее торжественный ужин в присутствии супруги императора Екатерины Алексеевны, музыка, танцы, фейерверк.

Петр любил этот праздник, напоминавший ему и о его деде Петре Великом, и о сыне Павле. И конечно, о том, что торжественное празднование Дня первоверховных апостолов должно было произойти впервые с тех пор, как он, законный русский государь, занял прародительский престол. Было приятно и другое — в его присутствии должен был выступить Ломоносов с речью «Об усовершенствовании зрительных труб». И не в том дело, что тема эта императору была небезразлична, поскольку имела касательство к военным потребностям. Важно то, что Михаил Васильевич был давно ему известен и, как он слышал от Ивана Ивановича Шувалова, пользовался среди русских популярностью.

К этим мыслям примешивались и другие, все время его тревожившие. Как ко всему ожидаемому отнесется Она, все время отталкивающая своего мужа, но вместе с тем непостижимо влекущая его к себе. Он попытался отогнать тягостную мысль, которая, быть может, многое объясняла в истории взаимоотношений царственных супругов. Нет, скорее во взаимоотношениях двух людей — мужа и жены, мужчины и женщины. В последний раз они виделись 19 июня на спектакле в ораниенбаумском театре. А перед этим, 24 мая, состоялся званый обед по случаю мира с Пруссией. Тогда-то она в очередной раз вывела Петра Федоровича из себя настолько, что он во всеуслышание назвал ее дурой. И это слышали не только свои, придворные, но, черт их побери, и иностранные посланники. А Екатерина, отказавшаяся было стоя выпить за благополучие императорского дома, залилась слезами. О, это она умела делать превосходно! И откуда у нее только слезы берутся, да еще ко времени, — подивился Петр. Дядюшка, Георг Гольштейнский, тогда опять все напортил: заставил помириться. И нестерпимая обида вновь пронзила императора.

Дабы отвлечься, он стал гадать, какой музыкой порадует его в Ропшинском дворце любимый им композитор Арайя. Пожалел, что нужно еще подождать, пока партитура будет завершена. Зато завтра в Петергофе он встретит полк, которым командует Адам Васильевич Олсуфьев. Один из первых полков, возвращающихся в Россию после замирения с Фридрихом. Если в ближайшие дни не удастся договориться с датчанами, то сбудется то, о чем мечтал он многие годы: он осуществит завет покойного отца, герцога Гольштейн-Готторпского Карла Фридриха, возглавит поход российских и гольштейнских войск против датского короля, удерживающего уже несколько десятилетий Шлезвигское герцогство и значительную часть территории Гольштейна. И пойдут в этот поход под его, императора, командой не только армейские, но и гвардейские полки. Они давно отвыкли от настоящей воинской службы, погрязли в разгуле и дворцовых интригах. За всем этим, несомненно, чувствуется рука Екатерины. Он знал, что в гвардии его не любят. Правда, с преображенцами у него отношения хорошие: как-никак он шеф этого полка с давних пор! В прочих полках он уверен не был, а потому решил сейчас о том не думать. Все же по какой-то ассоциации в голове всплыло другое имя — Иван Антонович. С ним он недавно виделся в Шлиссельбурге. «Он Иван III, а я Петр III, кто же будет следующим?» — ухмыльнулся Петр Федорович. Впрочем, не свергни тетушка 21 год тому назад Ивана, не быть бы ему, Карлу Петеру, герцогу Гольштейнскому или, как почему-то говорят русские, Голштинскому, российским императором. Да, но в таком случае стал бы королем Швеции. Сидел бы спокойно в Стокгольме, а не терзался мыслями о своем будущем в этой огромной, непонятной России. Черт бы побрал тетушку, по приказу которой привезли его в начале 1742 года сюда словно кота в мешке. Наследником-то она его объявила, но за каждым шагом следила, от себя никуда далеко не отпускала без разрешения. Значит, судьба. А раз Россия, то он и здесь обязан выполнять свой долг. Так уж ему на роду написано. Но вот и Нижний парк Петергофа: громада Большого дворца, фонтаны, канал и Финский залив. Эту летнюю императорскую резиденцию он терпеть не мог. Она всегда напоминала ему смесь балагана с осиным гнездом. Потому стремился в свой Ораниенбаум. А вот супруга его чувствовала себя в Петергофе как рыба в воде. И в пику ему летнее время любила проводить здесь, но жила не в Большом дворце, а в новопостроенном павильоне Монплезира. К нему-то и направился император, сопровождаемый свитой. Но их ожидало нечто странное: двери павильона были затворены. Прислуга сообщила, что вечером, отправляясь на покой, Екатерина Алексеевна наказала ее не беспокоить до тех пор, пока сама утром не явится. Более того, государыня удалила из внутренних покоев всех, потребовав, чтобы ее оставили совершенно одну.

Ораниенбаумские гости нерешительно остановились у дверей, а император отправился бродить по потешному садику около Монплезира. Но время шло, а государыня продолжала почивать, хотя было уже два часа пополудни. В нетерпении Петр Федорович подошел к дверям и попытался их открыть. Прочно закрытые створки не поддавались, на стук никто не отзывался. Вне себя от возмущения, император приказал взломать дверь. И когда вошел в покои супруги, то обнаружил пустоту: Екатерины Алексеевны нигде не было. Начавшиеся поиски ничего не дали, служители тоже толком ничего не могли объяснить. Но каким-то образом, неизвестно откуда и как, разнесся слух, будто бы рано утром, то ли в пять, то ли в шесть часов, от Монплезира отъехала карета, в которой находилась императрица-супруга.

Что сие означало? И что надлежит предпринять? Петр был решительно в недоумении: стройно задуманный план праздника рушился, падал в какую-то пустоту. Переполох грозил перерасти в скандал. Вместе со своими приближенными император решил выяснить, зачем отбыла супруга в Петербург. Может быть, ее увезли силой? Или она поехала по своей воле? Но в таком случае зачем? На разведку вызвались отправиться трое: фельдмаршал князь Никита Юрьевич Трубецкой, канцлер граф Михаил Илларионович Воронцов, Дядя фаворитки императора, да граф Александр Иванович Шувалов. На последнего Петр Федорович рассчитывал, пожалуй, более всего. Как-никак, много лет этот Шувалов возглавлял Тайную канцелярию, которую император несколько месяцев назад сам же ликвидировал! Мимолетно пожалел: рановато, сейчас пригодилась бы. А он еще вольность дворянскую провозгласил! Вольность без страха — возможно ли такое в благоустроенном государстве? А тем более — в неблагоустроенном? Но теперь размышлять об этом неуместно: поздно.

Едва троица добровольных разведчиков отбыла в столицу, как около трех часов пополудни к петергофской пристани причалила шлюпка. Она доставила из Петербурга поручика бомбардирской роты Преображенского полка Бернгорста. Он как-то бестолково сообщил, что часу в девятом утра, когда отплывал из столицы, слышался из казарм преображенцев сильный шум. Солдаты как угорелые носились с обнаженными тесаками и кричали здравицы в честь Екатерины. По недостаточному знанию русского языка Бернгорст решил, что Екатерину славят как супругу императора — а кому же это запрещено? А потому значения всей этой шумихе не придал. Тем более имел несравненно более важное задание: благополучно и на радость императору доставить фейерверк, который Петр намеревался запустить в саду дворца Елизаветы Романовны в Санс-Эннуи, что неподалеку, к западу от Ораниенбаума.

Косноязычная информация добросовестного служаки усилила неопределенность, но все же некоторое действие возымела. По всем дорогам к Петербургу были срочно посланы верхами адъютанты, ординарцы и рядовые гусары. «Разузнайте, что происходит в городе!» — напутствовал император. Люди отбывали, а назад не возвращались. Почему — никто не знал. Но вот пронесся слух: якобы в столице мятеж. И во главе его якобы стоит малороссийский гетман и по совместительству президент Академии наук граф Кирилл Григорьевич Разумовский. Для проверки были посланы гонцы к его брату, Алексею Григорьевичу, жившему летом неподалеку, в имении Гостилицы.