Петр III

Спустя несколько дней в «Санкт-Петербургских ведомостях» появился своего рода репортаж об этом празднике. Он назывался «Письмо из Санкт-Петербурга к приятелю от 19 июля 1757 года». Автор, скрывавшийся под инициалом О., писал: «Государь мой! Среди военных беспокойств, подающих человеческому роду повод к печальным размышлениям, позвольте мне теперь писать к Вам об одних токмо увеселениях. Мы часто чувствуем приятности оных; но кажется, будто бы оне для всегдашнего своего пребывания избрали Ораниенбаум. Там одна забава следует за другою, со всегдашнею по отменному вкусу переменою. 17 числа сего месяца представлена была опера „Беллерофонт“, преложенная на музыку господином Франциском Арая, капельмейстером ея императорского величества. Сия опера имела служить якобы вступлением в последующия великолепный торжества, которыя ея императорское высочество, государыня великая княгиня в новом Своем саду отправить вознамерилась. Оныя учреждены были все для светлейшаго ея супруга. Сначала был в саду богатой вечерней стол, несколькими тысячами восковых ламп украшенной. Против того места, где сидел его императорское высочество, государь великий князь, представлена была перспектива, которая всех присутствующих наиприятнейшим образом увеселяла. Но удовольствие их еще более умножилось, когда, не знав наперед ничего, увидели вдруг при конце сей перспективой, великую, на подобие торжественной колесницы, зделанную машину, которая везена была 24-мя богато убранными и венками украшенными волами. Сия колесница, римским образом устроенная, убрана была цветами, фестонами и другими украшениями. На ней сидели музыканты и певчие, все в одинаковом платье, представляя разных гениусов. На самом верьху машин являлась муза Урания, сидящая на множестве блистающих небесных сфер и глобусов. Она отличалась от протчих не токмо возвышением места, но и весьма богатым своим убранством. Госпожа Гарани, камерная певица ея императорского величества, представляла персону сея музы. Колесница подъезжжала тихо и пышно, пока наконец к столу приближалась. Пред нею шел многочисленной хор певчих и танцовщиков, производящих прекраснейшие балеты со всегдашнею переменою. Как машина, подошед блиско к столу, остановилась, то Урания запела преизрядную арию; причем согласовал с нею хор певчих, а танцовщики между тем танцовали балеты. Не может никогда показаться что зрению в приятнейшем виде, как сие нечаянное явление; и нельзя было сказать подлинно, великолепию ли или изобретению приписывать преимущество. После ужина раздаваны были безденежно билеты на две лотереи, которыя ея императорское высочество, государыня великая княгиня разыгрывать приказала, а потом начался бал в масках. При сем бале сияющее повсюду великолепие приводило всех в восхищение, а приятная погода сего вечера усугубляла общее удовольствие, при столь великолепном празднестве.

В самое время бала явилась паки новое позорище. Зажжен был фейерверк особливаго изобретения, которой щастливо и окончился. Сии увеселения продолжались до утра. Порядок притом был равен великолепию, и все разошлись с приятным чувствованием того, что видели.

Господин Арая заслужил себе особливую честь своим изобретением и сочинением музыки. Господин Дензи, придворный стихотворец, сочинил стихи. Балеты вымыслил господин Фоссано, ея императорского величества балетмейстер; а украшения господин Валериани, первой императорской театральной и перспективной живописец. Господин Ринальди, архитектор ея императорскаго высочества, государыни великия княгини, приобрел себе общую похвалу чрез надзирание, порученное ему над всем тем от ея императорскаго высочества.

Удивление всех знатоков и охотников до художеств побудило меня сообщить вам, государь мой, сие описание. Невозможно, чтоб оно вам приятно не было и чтоб не имели вы отчасти такого же удовольствия, какое чувствовали смотрители. Впрочем, пребываю. О.».

Праздник и в самом деле получился впечатляющим. И легко представить, сколько очков в свою пользу заработала в тот день умная и предусмотрительная претендентка на российскую корону!

Ораниенбаумский праздник, получивший широкий общественный резонанс, спустя год был повторен. Екатерина, которая по собственному признанию, «не пожалела издержек» в 1757 году, теперь пошла на это вынужденно. А объяснялось это не ее любовью к музыке — то был политический расчет. В феврале 1758 года был арестован и сослан ее партнер по закулисным интригам и противник наследника канцлер А. П. Бестужев-Рюмин. Правда, ему удалось уничтожить бумаги, связанные с получением «пенсиона» от английского правительства и участием в его афере великой княгини (всего этого в воспоминаниях Екатерина и не скрывала). Все же несколько месяцев ее судьба висела на волоске. И только ценой умелого притворства, лести и угодничества перед Елизаветой Петровной великой княгине удалось вернуть расположение императрицы и сохранить шаткий, но столь необходимый ей (пока!) баланс во взаимоотношениях с Петром Федоровичем как с наследником, которого она уже тогда решила не допускать до престола.

Между тем летние сезоны в Ораниенбауме шли своим чередом. По утрам Екатерина вставала рано, переодевалась в мужскую одежду и вместе с егерем отправлялась по болотистому берегу залива к воде. «Пешком с ружьем на плече, — пишет Екатерина, — мы пробирались садом и, взяв с собою легавую собаку, садились в лодку, которою правил рыбак. Я стреляла уток в тростнике по берегу моря, по обеим сторонам тамошнего канала, который на две версты уходит в море [8]. Часто мы огибали канал, и иногда сильный ветер уносил нашу лодку в открытое море. Великий князь являлся часом или двумя позже, потому что ему всегда нужно было иметь с собой завтрак и всякую всячину. Если он встречал нас, мы отправлялись дальше вместе; если же нет, то стреляли и охотились порознь. Часов в десять, иногда позже, я возвращалась домой и одевалась к обеду. После обеда отдыхала, а по вечерам у великого князя была музыка либо мы катались верхом» [86, с. 46]. То, что инициатива музыкальных вечеров принадлежала Петру Федоровичу, его супруга, как видно, не отрицала.

И в самом деле, на сценах Ораниенбаума во второй половине 1750-х годов давались концерты, ставились оперные и балетные спектакли. К сожалению, далеко не обо всех сведения сохранились, а некоторые известны лишь по названию. Таково, например, представление «Народные увеселения в Петербурге на Масленицу», сыгранное в 1761 году. Исследователи этого периода в истории русской музыкальной культуры чаще всего из других постановок упоминают оперы Арайи «Александр Македонский в Индии» (1759) и В. Манфредини «Узнанная Семирамида» (1760). Либретто этих опер принадлежали итальянскому поэту и драматургу Пьетро Метастазио (1698–1782), длительное время работавшему в Вене при дворе Марии Терезии и получившему широкую известность в Европе [66, с. 29]. Сразу же по восшествии на престол Петр III назначил капельмейстером придворной итальянской труппы Винченцо Манфредини, освободив от этих обязанностей немецкого музыканта Германа Фридриха Раупаха.

Пока же, во второй половине 1750-х годов, Ораниенбаум превратился в яркий музыкальный и театральный центр. Конечно, его не следует противопоставлять художественной жизни Петербурга и Москвы. И там, и здесь собственно русская тема занимала еще малое место — хотя именно во времена Елизаветы Петровны и при ее поддержке на базе возникшей в Ярославле любительской труппы Ф. Г. Волкова в 1756 году в Петербурге был организован первый отечественный постоянный театр. Но в целом сохранялась мода на итальянскую музыку и исполнительское мастерство в стиле «бель канто». «Протяженное дыхание, огромный диапазон, совершенное владение всеми регистрами голоса и, наконец, чисто инструментальная его гибкость и внутренняя подвижность — вот комплекс качеств, необходимых певцам итальянской оперы-сериа, и вне этой культуры bel canto немыслимо их воспроизведение» [162, с. 29].

На фоне этой общей и для Ораниенбаума типичной картины просматриваются некоторые черты, отразившие личность Петра Федоровича. Репертуар исполнявшихся здесь опер, балетов, ораторий и других музыкальных произведений не был провинциальным, он вполне отвечал европейским стандартам. Сам великий князь выступал в роли не только заказчика музыки, не только слушателя и зрителя, не только исполнителя, но даже (упаси нас Господь от возмущенных протестов недоверия!) и постановщика спектаклей. Во всяком случае, уже упоминавшийся Мозер обращал внимание на любопытный факт: постановка оперы Арайи «Пленник любви» шла в 1755 году под руководством великого князя [220, с. 343–344].

8

Эти слова свидетельствуют, что в XVIII веке береговая полоса отличалась от современного расположения.