Московские обыватели

— Горюшкин! — хочется крикнуть в двухвековое прошлое. — Мы еще не доросли до твоих параграфов. Повремени еще малость. Уж и то хорошо, что дыба и кнут отошли в прошлое.

Агония русского барства. Князь Николай Борисович Юсупов (1750–1831)

В двадцатипятитомном Русском биографическом словаре, изданном в предреволюционные годы и ныне переиздающемся, больше всего внимания уделено родовитым графам и князьям. Многие из династий Голицыных, Нарышкиных, Долгоруковых приумножили славу России, но не меньшее число вельмож отличилось исключительно спесью, обжорством да придворными интригами. «В преданиях и усадьбах старых русских бар, — писал историк В. О. Ключевский, — встретим следы приспособлений комфорта и развлечения, но не хозяйства и культуры; из них можно составить музей праздного баловства, но не землевладения и сельского управления».

Современники по-разному относились к образу жизни своих богатых соотечественников…

«Отличаясь, таким образом, от массы народа, — писал основоположник финансовой науки в России Н. И. Тургенев, — преимуществами, образом жизни, костюмом и языком, русское дворянство было наподобие племени завоевателей, взявшего на себя всю силу нации вносить другие инстинкты, стремления, иметь другие интересы, чем большинство».

Зато писатель Ксенофонт Полевой искренне грустил о вельможных домах, наполненных няньками, мамками, пленными турчанками, арапами, карлицами, горничными и сенными девками: «Прежде все, казалось, для того только и жило, чтобы пировать и веселиться, и всех жителей можно было разделить на угощаемых и угощающих, а остальные, мелкие москвичи, были только принадлежностью их».

Но право же, современному человеку должно быть ближе к сердцу мнение провинциального чиновника Гаврилы Добрынина, посетившего Москву в 1785 году, когда екатерининский «век просвещения» был в самом разгаре: «Проживши там недели с три на чужом столе и в бесплатной квартире, возвратился в Могилев, довольствуясь иногда воспоминанием виденных там предметов, которых смешение нельзя было не видеть, то есть обилия и бедности, мотовства и скупости, огромнейших каменных домов и вбившихся в землю по окна бедных деревянных хижин, священных храмов и при них торговли и кабаков, воспитания и разврата, просвещения и невежества. Получивших богатое наследство видел бедными, гордыми и подлыми. Там подпора Отечества занимается с вечера до утра важными пустяками, названными игрою, и за игру вызывает на поединок, а от восхождения до захождения солнца спят».

Самым известным московским вельможей был князь Николай Борисович Юсупов, всю жизнь усердно бегавший от скуки, на что тратил гигантские суммы денег, нажитые его расчетливыми предками. Скапливалось колоссальное богатство Юсуповых постепенно — службой у Лжедмитрия и Тушинского вора, участием в суде над цесаревичем Алексеем, следствиями над богатейшим князем Иваном Долгоруким и «полудержавным властелином» князем Меншиковым, особым расположением и родством с Бироном, выдачей скаредных приданых дочерям и множеством мелких поручений, начиная от вполне пристойных и кончая арестом «за дерзость» Ломоносова.

Богатства казненных и опальных вельмож, перешедшие к Юсуповым, князь Николай Борисович укрепил, женившись на племяннице знаменитого князя Г. А. Потемкина-Таврического — Татьяне Васильевне Энгельгардт. Она была чрезвычайно скупа, но обладала страстью коллекционировать драгоценные камни, среди которых были известные своей величиной и красотой алмазы «Полярная звезда» и «Альдебаран», серьги Марии-Антуанетгы, жемчужная диадема королевы Неаполитанской, жемчужина «Перегрина» короля Филиппа II и т. д.

Александр Пушкин с восторженностью писал об Н. Б. Юсупове:

Может быть, эти строки Пушкин писал с грустной завистью, ведь он — гений русской поэзии, блестяще образованный дворянин — имел придворный чин 9-го класса (камер-юнкер), никогда не получал дозволения попутешествовать за границей, почти всегда был в долгах. Герой же его стихотворения еще юнцом служил чрезвычайным посланником при Сардинском дворе, в Риме, Венеции и Неаполе, позже — при императорах Павле и Александре — стал министром Департамента уделов, президентом мануфактур-коллегии. Верховный маршал, действительный тайный советник, сенатор, член Государственного совета, главноуправляющий Оружейной палатой и театральными зрелищами — всех чинов и должностей и не перечислишь. Николай Борисович Юсупов, обласканный четырьмя российскими монархами, имел столько орденов и прочих наград, что, когда уже не знали, чем еще пожаловать блистательного потомка князька Ногайской орды, преподнесли ему жемчужную эполету. Он объехал полмира, в Ватикане встречался с папой Пием VI, гостил в Версале у последнего короля Франции Людовика XVI, в Вене был представлен императору Иосифу II, в Неаполе — королю Фердинанду I, в Берлине — Фридриху Великому, подолгу живал в Фернейском замке у Вольтера, в Лондоне познакомился с Бомарше, был принят в Париже Наполеоном и т. д. В своем московском доме у Харитонья в Огородниках и подмосковных усадьбах не раз принимал российских императоров.

И все же когда речь заходила не о сказочных чертогах Юсупова, а о нем самом, москвичи без особого почтения говорили об этой достопримечательной особе…

«Только что князь сел со своими гостями, загремел оркестр, и вскоре поднялся занавес. Давали балет «Зефир и Флора». Я в первый раз увидел театральную сцену и на ней посреди зелени и цветов толпу порхающих женщин в каких-то воздушных нарядах… Мне и в голову не приходило, что этот гостеприимный вельможа…

Я видел только, как сотни зрителей любовались танцами и дружно хлопали при появлении Флоры. Когда упал занавес, артистку позвали в княжескую ложу, где она выслушала что-то от своего властителя и поцеловала ему руку.

— Как ей не стыдно? — сказал я.

— А не поцелуй, так, пожалуй, высекут.

— Большую-то и такую хорошенькую?

— Да ведь она крепостная девка!

Это возмутило меня, и стали мне противны и этот великолепный князь, и его великолепный театр».

«Великим постом, когда прекращались представления на императорских театрах, Юсупов приглашал к себе закадычных друзей и приятелей на представление своего крепостного кор-де-балета. Танцовщицы, когда Юсупов давал известный знак, спускали моментально свои костюмы и являлись перед зрителями в природном виде, что приводило в восторг любителей всего изящного».

«В передней комнате встречал князя экзекутор и столоначальник. Обязанность столоначальника состояла принять от князя в передней шляпу и трость с золотым набалдашником, украшенным бриллиантами, и нести за ним в присутствие, положить на приготовленный для этого стол и идти к своим занятиям. Когда же князь подымался со своих кресел для выезда из присутствия, тот же столоначальник подавал ему в руки те же трость и шляпу».

«Князь Николай Борисович Юсупов всеми силами поддерживал свою сановитость. Ездил всегда в четырехместном ландо, запряженном четверкой лошадей цугом, с двумя гайдуками на запятках и любимым калмыком на козлах возле кучера. Князь сам не выходил из кареты, а его вынимали и выносили гайдуки».

Милая древняя Москва, отставная столица! Ты стала инвалидным домом для всех, кто был «в случае» при императорском дворе XVIII века, а теперь забавлялся лишь лестью крепостных лакеев. Ты до поры до времени была хлебосольной для тех, кого приглашали на званые обеды очумевшие от скуки и азиатской роскоши старики-вельможи «века просвещения». Ты присутствовала при последней агонии екатерининского барства, когда блестящее самодурство владельцев мраморных палат и крепостных танцовщиц стали сменять купеческие загулы в загородных ресторанах с непременным цыганским хором. Но ты ощутила и другие изменения. Все чаще на дворянских особняках стали появляться надписи: гимназия, больница для чернорабочих, благотворительный комитет. Пусть нечасто, но уже появился такой обычай, что представители привилегированных сословий стали обращаться к простолюдину как к человеку, притом почти как к равному себе. Изменились даже Юсуповы. Единственный сын князя Николая Борисовича стал благодетелем своих крестьян, щедро помогал им во время неурожая, самолично ухаживал за больными во время холеры. В этом самом привилегированном роду вопреки всем правилам медицинской науки после агонии началось выздоровление.