Франсуаза Саган

Однажды в тяжкий час Франсуаза Саган вскрыла себе бритвой вены на кистях рук:

«Гнет безнадежности. Но я не хотела умирать, ведь я здесь. И потом — это отвратительно, везде кровь, жжет. Люди убивают себя, чтобы допечь других. Элегантные самоубийства редки».

Самоубийство Ромена Гари 2 декабря 1980 года — одно из них, как свидетельствует последняя фраза его прощального письма: «Я наконец высказался вполне» [395].

Под именем Эмиля Ажара он осуществил потрясающую литературную мистификацию, которая восхищала Франсуазу Саган, часто мечтавшую скрыться под псевдонимом.

«Но написать книгу, — говорит она, — это не шутка. Был риск, что все пойдет прахом, что она не будет замечена ни читателями, ни критиками, что она ничего не принесет. С другой стороны, если мистификация раскроется, мне попадет. Это великолепный акт альтруизма, поскольку у каждого писателя есть лицо, имя, привычки. Он должен подняться на подмостки, а там его заставляют изображать ученого медведя. И, если он не пытается воспользоваться образом, который представляет, его в этом жестоко упрекают. В конце концов его обвинят в мошенничестве. Так зачем эта маска? Это так утомительно — выпутываться из этого маскарада, даже если это очаровательная вуалетка».

В 1976 году Франсуаза Саган перенесла операцию в связи с острым панкреатитом, в госпитале Бруссэ, и была уверена, что пришел ее последний час, — она думала, что у нее рак поджелудочной железы.

«В смерти нет ничего романтического. Это пошло, тускло, это ужасно пугает; в этом есть какая-то драматическая конкретность, ничтожность…»

Ничего общего с тем, что она написала: «Должно быть, смерть — это всего лишь голубоватый туман, нетрудное падение в провал» («Смутная улыбка»); «я вижу смерть… облаченной в черный бархат, черные перчатки, неотвратимой, бесповоротной, совершенной» («Душа, покрытая синяками»).

Еще один раз Франсуаза проснулась живой, теперь ей, однако, строго противопоказан алкоголь. На самом деле воспаление не удалось излечить операцией, и малейшее излишество доставляет мучительные страдания. Содовая, фруктовый сок и время от времени бокал белого вина — вот все, что она себе может позволить. Это действовало ей на нервы, но страсть писать и жажда счастья не оставляют ей времени жаловаться.

Ей необходимо продолжать сочинять истории, живя спокойно свою собственную жизнь. В обществе стилиста Пегги Рош и секретарши Мари-Терез Бартоли, верных друзей, она продолжает идти по жизни, прислушиваясь «к подлинным проблемам времени». Вместе с Жаком Лангом она отправилась в Польшу, в Гданьск, и нанесла визит Леху Валенсе: «Это невероятная сила души. Он сопротивляется всему. Его невозможно не уважать. Мы договорились поохотиться во Франции».

Ее в данный момент также занимает политическая деятельность на стороне Франсуа Миттерана. Внимательный читатель ее произведений констатирует: «Ее талант один из самых искренних в ее поколении, и его регистр гораздо шире, чем казалось в начале ее творческого пути». Франсуаза Саган — историческое лицо. Весной 1980 года ее пригласили в Японию, где она обнаружила, что символизирует «свободу» для трех четвертей японских женщин, что там существуют «клубы Саган».

«Пока вы пишете, вы свободны, — утверждает она. — Сартр говорил: “Быть свободным не значит делать то, что хочется, это значит хотеть то, что возможно”. Пока я пишу, у меня есть чувство, что я делаю именно то, для чего я родилась» [396].

Последняя глава

Реальность и легенда слились воедино в образе Франсуазы Саган. Спустя полвека после появления мирового бестселлера «Здравствуй, грусть!», который вызвал в обществе эффект электрошока, не угасает интерес к личности его автора. Действительно ли восемнадцатилетняя девушка, названная некогда Франсуа Мориаком на первой странице «Фигаро» «очаровательным монстром» французской литературы, явила собой образ-миф? Словно храбрый корсар бурных волн литературной повседневности, она бороздит неверные волны жизни, как истинный пират презирая порой опасность, бередя интерес хроникеров, заставляя пристально следить за своим рискованным путешествием.

В 1998 году появились ее мемуары «Страницы моей жизни» («Derrière l’épaule» — «Через плечо»). Она взглянула на свое прошлое сквозь призму перипетий своего жизненного и творческого пути, представив свою жизнь чередой кинокадров. Но это не автобиография. «У меня никогда не возникало желания написать историю своей жизни», — говорит она вначале. В самом деле, «проказница Лили» — Жан-Поль Сартр шутливо называл ее как героиню комиксов — любила иногда пооткровенничать. Однако деликатность ее сдерживает. Она всегда отказывалась судить что бы то ни было в принципе, она слишком уважает свою собственную свободу, чтобы в какой-либо мере препятствовать проявлению свободы окружающих. Потому биографы и эссеисты оказываются ни в коей мере не стесненными в своих интерпретациях, хотя и ограниченными требованием некоторой моральной элегантности. Пусть каждый обходится как может, убежденный в том, что, как ему кажется, знает. В любом случае они останутся при своих мнениях, даже если мудрость сердца заставит их погрузиться в хаос неуверенности и противоречий. Алан Вирконделе, автор книги «Очаровательный маленький монстр» («Un charmant petit monstre») скажет: «Миф живуч. Настолько живуч, что Франсуаза Саган сама однажды решила не пытаться его разрушить: это залог внутреннего равновесия и комфорта. Раз ее любят и желают видеть под вуалью ее легенды, она будет носить свою легенду, “как носят вуалетку”».

Пол Вандромм в книге «Франсуаза Саган, или Элегантность преодоления» («Françoise Sagan ou l’élegance de survivre») отметил: «Опыт страдания, это постоянное испытание на ее жизненном пути, оказался благотворен для творчества. Нельзя сказать, что это новое слово в литературе, но она привносит чистоту и глубину в душу тех, кто открывает для себя ее мир. Ее звучание тонко, но, преисполненное милосердием, оно обретает значительность».

Сама Франсуаза во вступительном слове к собранию своих произведений в серии «Букэн», издаваемой ее бывшим мужем Ги Шеллером, удостоила меня следующего посвящения: «Жану-Клоду Лами — этот увесистый труд, который он изучил до последней страницы с неизменным вниманием и пониманием, с дружеским расположением и огромной гордостью быть героиней его книг».

Франсуаза Саган в восемнадцатилетнем возрасте попала в жуткий водоворот большого успеха, в котором она рисковала захлебнуться. Несчастные случаи, приступы безумия, алкоголь, наркотики, случайные связи, судебные процессы, приговоры, любовь, смерть, — все это штрихи к портрету отчаянной женщины, избравшей судьбу писателя вне закона, идущего по краю сумрачной бездны.

Филипп Бартеле так закончил предисловие к тому серии «Букэн»: «Франсуаза Саган обладает качеством, которое Мальро ставил превыше всего и называл “милосердием разума”». Отсюда ее неспособность к гримасам, любым — по отношению к другим и по отношению к себе самой. «Когда некого больше целовать и одиночество напоминает работу, в которой больше никто не нуждается…» Она говорила так в двадцать два года, и эта «работа, в которой больше никто не нуждается», — быть может, самое приемлемое определение ремесла писателя, обратившегося в призрачный облик «феномена», «мифа». Не так давно Антуан Блондэн, сказав, что она оставалась вопреки всему «верной своему лирическому призванию», отметил, что ей свойственно «смиренное и страстное чувство преклонения, которое она испытывает по отношению к литературе». Не совсем ясно, при чем тут «очаровательный монстр» и почему некоторые настаивают на этом определении. Быть может, они не умеют читать… Машина времени уносит меня в прошлое, и я обращаюсь к статье, которую она опубликовала в «Экспресс» в октябре 1956 года и которая была перепечатана в «Марбр», сборнике статей Франсуазы Саган, Ги Дюпре и Франсуа Нурисье, собранных Жан-Марком Паризи. В двадцать один год романистка анализировала свое положение с исключительной проницательностью. Это называлось «Советы молодому писателю, добившемуся успеха» и теперь может быть прочитано с не меньшим интересом. Речь идет о правилах поведения, которым автор «Здравствуй, грусть!» следовала всю жизнь.

395

«Romain Gary» par Dominique Bona (Mercure de France, 1987).

396

Франсуаза Саган написала в программе показа ее коллекции 1985–1986 годов: «Пегги Рош не столько заботится о моде, сколько об элегантности: она ею просто одержима. Это, вероятно, единственный человек, обращающий внимание на форму тюрбана и линию колодки ботинок героини в тот момент, когда на экране ее с дикой жестокостью закалывают кинжалом. Она одна из немногих в этой профессии, кто полагает, что каждая женщина способна создать свой образ сама».