Страница 181 из 192
— Я покажу тебе, что я имею в виду. Овладеем их методами вместе.
— Какими методами?
— В первую очередь основным: добыть еду — столько, чтобы насытиться.
Келли откусила кусочек сочного бифштекса из какого-то местного травоядного, соответствующим образом обработанного и «приготовленного так, чтобы удовлетворить самый привередливый городской вкус», как рекламировало меню. Жуя с необычной для нее свирепостью, Келли посмотрела на мужа:
— Идет. Все, что может шимпанзе, я могу не хуже.
Келли помахала ему рукой Шилы. Начинаем соревнование.
Стая искала корм. Леон позволил Япану бродить просто так, не пытаясь натягивать поводья и волновать эмоциональную зыбь, плещущуюся в мозгу шимпанзе. При внезапном звуке или запахе Леон мог потерять контроль, а вести туповатый разум шимпанзе сквозь что-то сложное — все равно что управлять марионеткой резиновыми нитями.
Шила-Келли опять помахала, давая знак: сюда.
Они разработали код из нескольких сотен слов, передаваемых с помощью пальцев и гримас, и их шимпанзе, кажется, неплохо справлялись с таким «разговором». Обезьяны пользуются примитивным языком, он состоит из смеси фырканий, пожатия плечами и шевеления пальцами. Жесты эти имеют непосредственное значение, но не являются высказываниями в обычном смысле. В большинстве своем они основываются на ассоциациях.
Дерево, плод, идем, — передала Келли.
Они направили своих шимпанзе к многообещающим зарослям тонких деревьев, но кора их оказалась слишком гладкой, чтобы можно было по ним взобраться.
Остальную стаю эти деревья не заинтересовали. «Они обладают знанием леса, которого не хватает нам», — подумал Леон, приуныв.
Что там? — прожестикулировал он Шиле-Келли.
Шимпанзе подходили к каким-то холмикам, быстро оглядывали их, тянули руки и отгребали немного грязи, открывая крошечные туннели.
Термиты, — показала Келли.
Пока шимпанзе — никто из них не торопился — ковырялись в термитниках, Леон анализировал ситуацию. Шила подмигнула ему и вперевалочку направилась к дальнему холмику.
Очевидно, термиты выходили на поверхность по ночам, а на рассвете замуровывали входы. Леон позволил своему шимпанзе обнюхать большую желтовато-коричневую кучу, но теперь он настолько овладел разумом Япана, что реакции самого шимпанзе ослабли. Леон-Япан искал щели, бугорки, незаметные впадинки, и все же, когда он отбросил в сторону комок грязи, за ним ничего не оказалось. Другие шимпанзе быстро обнаруживали замаскированные проходы. Неужели они способны запомнить расположение ста или больше туннелей в каждом термитнике?
Наконец он открыл один. Помощи от Япана Леон так и не дождался. Человек мог взять контроль на себя, но это перекрывало родники глубинного знания обезьяны.
Прочие шимпанзе ловко орудовали сорванными прутиками или травинками, растущими около их холмиков. Леон тщательно повторял их действия, но у него ничего не получалось. Первые веточки оказались слишком гибкими, и, когда он пытался протолкнуть их в извилистый туннель, они гнулись и сминались. Он разыскал прутики пожестче, но они или упирались в стенки туннеля, или ломались. Япан по-прежнему ничем не помогал. Слишком уж хорошо Леон обуздал его.
Замешательство охватило человека. Даже молодые шимпанзе без труда выбирали нужные стебли и палочки. Леон заметил, как его сосед выронил свой прутик, и, когда этот шимпанзе отошел, поднял его. Он ощущал колышущуюся в Япане тупую тревогу, смешанную с разочарованием и голодом. Ученый буквально испытывалжелание шимпанзе насладиться вкусными, сочными термитами.
Леон приступил к работе, дергая Япана за эмоциональные нити. Дело пошло еще хуже. До него доходили смутные мысли примата, но сейчас Леон управлял мышцами. Это было серьезной ошибкой.
Он довольно быстро уяснил, что прутик следует засунуть внутрь сантиметров на десять, поворачивая кисть так, чтобы направлять его вниз по извилистому проходу. Потом нужно тихонько пошевелить палочкой. Опыт Япана подсказывал ему, что это привлечет термитов, заставит их вцепиться в ветку.
Сперва он держал прут слишком долго, и, когда вытащил его, половина палочки исчезла. Термиты просто отгрызли ее. Так что пришлось искать другую ветку. В животе Япана неистово урчало от промедления.
Остальные шимпанзе уже насытились, а Леон еще даже не попробовал лакомства. Нюансы охоты раздражали его.
То он выдергивал палочку слишком быстро, то не мог повернуть ее так, чтобы преодолеть повороты туннеля. Снова и снова совал он прутик в термитник, только чтобы обнаружить, что лишь давит сочных термитов, размазывая их по стенкам. Их укусы расщепляли его палочки так, что приходилось искать другие. Термиты пообедали лучше, чем он.
Наконец он освоил прием — скользящий поворот кисти, изящное извлечение прилипших к прутику термитов. Япан жадно слизал их. Леону понравилось ощущение, проникающее к нему через вкусовые сосочки шимпанзе.
Впрочем, добычи было немного. Стая, наклонив головы, с любопытством наблюдала за его скудным «урожаем», и он почувствовал себя оскорбленным.
«А, пошло оно все к черту», — подумал он.
Леон заставил Япана повернуться и пойти к лесу. Япан противился, едва волочил ноги. Леон отыскал толстый сук, отломил дубинку себе по росту и вернулся к термитнику.
Больше никакой возни со стебельками. Он от души треснул по холмику. Еще пять ударов — и в термитнике образовалась огромная дыра. Спасающихся бегством термитов он сгребал горстями.
«Вот вам и все хитрости!» — хотелось ему закричать. Он попытался накорябать на песке записку для жены, но дело оказалось слишком трудным: внезапно ставшие неуклюжими руки отказывались выводить буквы. Шимпанзе способны справиться с палкой, чтобы выкапывать червей и личинки, но талант марать бумагу — или что там есть под рукой — в них еще не развился. Леон сдался.
Появилась Шила-Келли, гордо неся тростинку, облепленную белобрюхими термитами — излюбленным лакомством шимпанзе-гурманов.
Я лучше, — сделала она знак.
Он пожал плечами Япана и показал:
Я добыл больше.
Получилось — ничья.
Позже Келли сообщила ему, что в стае он теперь известен как Большая Палка. Имя это безмерно польстило ему.
За обедом Леон чувствовал себя воодушевленным, но уставшим и был не в настроении беседовать. Пребывание в шимпанзе словно подавило его речевой центр. Потребовалось некоторое усилие, чтобы спросить главспеца Рубена о технологии погружения. Обычно он относился к чудесам техники как к чему-то обыденному, но понимать шимпанзе означает понимать, как ты проникаешь в них. И воспринимают ли они тебя?
— Аппаратура погружения помещает вас в извилину в задней части головного мозга шимпанзе, — . объяснил Рубен за десертом. — Для краткости будем называть ее просто «извилиной». Это мозговой центр передачи эмоций и воплощения их в действие.
— Мозговой? — переспросила Келли. — А как же наш мозг?
Рубен пожал плечами:
— Общая планировка такая же. Но мозг шимпанзе меньше.
Леон подался вперед, не обращая внимания на дымящуюся чашку кофе.
— Эта извилина, она не дает прямого контроля над моторикой?
— Нет, мы пробовали, но это слишком дезориентирует шимпанзе. Когда вы освобождаетесь, обезьяна долго не может прийти в себя.
— Значит, мы тоньше организованы, — заметила Келли.
— Волей-неволей. У самцов шимпанзе в нейронах, ответственных за действия и агрессию, всегда горит сигнальная лампочка…
— Потому-то они и больше склонны к насилию? — спросила она.
— Мы думаем, да. В нашем мозгу тоже имеются аналогичные структуры.
— Правда? Мужские нейроны? — усомнилась Келли.
— У мужчин уровень активности лимбических систем [152]выше, и располагаются они глубже в мозгу — эти структуры эволюционно древнее.
— Так почему бы не отправить меня сразу на этот уровень? — поинтересовался Леон.
152
Лямбическая система — комплекс структур среднего, промежуточного и конечного мозга, участвующих в организации висцеральных, мотивационных и эмоциональных реакций организма.