Страница 60 из 85
С трудом ворочая тяжелой головой, он огляделся. Из интерьера русской крестьянской избы монголо-татарского периода выбивалась только засиженная мухами лампочка, прицепленная к потолочной балке, правда не горевшая. Полумрак избы разгоняла семилинейная керосиновая лампа, да и та смотрелась диссонансом на фоне древней прялки, стоявшей рядом с огромной русской печью, темных образов с лампадкой, лавок вдоль стен, самодельного поставца с посудой. В довершение с полатей торчали две белокурые детские головки, чьи владельцы с интересом разглядывали незнакомца.
Успев уловить эти детали, Юрий закрыл глаза и снова погрузился в целительный сон.
Когда он проснулся, в окно вовсю стучался день, первый по-настоящему солнечный день в эту осень. Филатов чувствовал себя жутко слабым, и, если бы так не хотелось на двор по известной причине, он и не пошевелился бы. Но пришлось вылезти из-под тулупа, накинуть его на плечи – Юрий был в одном пропотевшем белье, – влезть в валенки, стоявшие у дверей, и выйти в мир.
Чистый холодный воздух ворвался в легкие, расправил их и Юрий зашелся кашлем. Вскоре окончательно пришел в себя, исполнил настоятельное требование организма и только тогда огляделся вокруг.
Дом, приютивший его, был стар, приземист и покрыт почерневшей дранкой. Юрий удивился этому обстоятельству, но потом разглядел, что большинство домов невеликой деревеньки были такими же; стояла она, эта деревенька, в окружении тайги, и было тут тихо, но эта тишина никак не могла сравниться с тишиной вымерших Божьих Сестер.
Тут жили люди, а как жили – это уже второй вопрос. Из труб шел дым, но, помня внутреннее убранство дома, Юрий не удивился бы, узнав, что топят тут по-черному.
Из конуры выглянул лопоухий пес, дружелюбно посмотрел на незнакомца, подошел к нему, ткнулся носом в колено и завилял хвостом. Филатов погладил барбоса и вернулся в хату, пустую в этот час.
Впрочем, не успел он натянуть одежду, найденную рядом на табуретке, как на крыльце затопали ногами, отряхивая снег, и в горницу вошла женщина, одетая в ватник. Из-под темной юбки выглядывали ватные штаны. На голове ее был темно-серый платок, завязанный так, как завязывают актрисы на киностудиях, готовясь играть роли крепостных крестьянок. Но тут дело кинематографом и не пахло.
– Ожил небось? – с улыбкой на обветренном лице спросила хозяйка. – Лежал бы еще, слаб ты.
– Спасибо вам, хозяюшка. Как звать вас?
– Марьей зови, Огибаловы мы.
– Ну а меня Дмитрием зовите. Как нашли-то меня?
– Да в стогу, Ванька мой третьего дня за сеном ездил, что в Лесной Ложнице. Чуть тебя вилами не проткнул...
– Ну и поделом мне – нечего было пешком отправляться...
Марья поглядела на него исподлобья:
– Куда и откуда идешь – твое дело, спрашивать не буду. Но доктор рану твою заметил, что на груди у тебя. Если есть чего за душой, грех какой или что – учти, он участковому сказать обещался. Вот, чтоб знал...
Филатов присел на сундук.
– Рана... Ну где у нас сейчас рану молодой мужик получить может?
– Да ты, никак, из «крутых»? – сообразила женщина.
Юрий, прямо не отвечая, сказал:
– Иду вот на север, воевал много, с головой неладно сделалось. Решил попутешествовать.
Марья допрашивать не стала – видать, народ тут нелюбопытный. Она только кивнула, перекрестившись на иконы, и стала собирать на стол.
– Твой-то где? – спросил Юрий.
– Придет, – коротко ответила хозяйка.
И точно, едва она успела нарезать крупными ломтями хлеб, в горницу вошел невысокий худощавый мужик. С первого взгляда на него Юрий отметил застывшее в глазах равнодушное спокойствие, какую-то покорность, которая была даже в том, как он ел, – словно выполняя обязанность перед организмом, зачерпывал самодельной деревянной ложкой пустые щи и отправлял в рот. С поданной на второе кашей, слегка сдобренной постным маслом, он справился так же, не проронив ни слова. Спросил только:
– Тимка с Катькой не приходили?
– Их бабка накормит, там же и ночевать будут. Чего ради за пять верст переться? Из-за пустых щей?
Мужик что-то проворчал (Юрий не расслышал что) и, проявив полнейшее равнодушие к незваному гостю, отправился куда-то по своим делам.
– Что-то он у тебя, Марья, заторможенный какой-то, – удивленно сказал Филатов.
– У нас тут все мужики такие, – не обижаясь, ответила та. – Слова клещами не вытянешь...
– И что, тут все так живут?
– Как это «так»?
– Ну... Небогато.
– А с чего богатеть, мил человек? Хоть и золото под боком, а живем вишь как...
Да завели бы хоть свинью какую... Кур вот тоже не заметил я...
– Нету кур-то. Откуда им быть? Он же по осени всех со двора снес, пропил... – Сказала это Марья с такой отрешенностью, что Юрию стало все понятно. – Ездит тут один на машине, спирт привозит, вот мужики и несут ему с хат... Самогон опять же...
– А что, ты его удержать не можешь?
– Так сильный он, мужик все-таки. Как удержать? Он на прииске работал, много получил, так в Магадане все за месяц пропил. В дом ничего не принес. Да и другие так.
Юрий не стал больше ни о чем расспрашивать. Миски щей и тарелки каши его выздоравливавшему организму явно не хватило.
– Слышишь, Марья, а сумка моя где?
– Вон, у сундука стоит...
Юрий, у которого в поклаже был такой банк, что его с лихвой хватило бы всем жителям Выми на год разгульной жизни, расстегнул сумку и с облегчением убедился, что в нее никто не заглядывал. Подивившись такой честности (или полному отсутствию любопытства?), Юрий на всякий случай переложил в карман пистолет, достал из пачки стодолларовую купюру и позвал хозяйку, которая возилась в пристройке:
– Марья! У вас тут магазин есть?
– Есть магазин, хлеб там покупаем. Только в нем больше, почитай, и нету ничего.
– Ну, хоть консервы есть какие-нибудь?
– Есть консервы, только где ж их купишь на наши деньги...
– Ты вот что, Марья, вы с мужиком меня, можно сказать, от смерти спасли. Деньги у меня есть, возьми вот сотню да потрать на продукты. И вам что есть будет, да и мне сил надо поскорее набраться.
Женщина, которая, судя по всему, была ровесницей Филатова, но выглядела лет на десять старше, посмотрела на протянутую бумажку:
– Это что за деньги такие?
– Я же говорю, сто долларов. Или не видела таких?
– Видала... Давно, когда Ваня не пил так. У нас все больше русские...
– Ладно, Марья, купи там чего посытнее, коньяку достань. Надо будет – доплачу. А сам лягу, а то опять что-то знобить начинает.
Юрий забылся в полудреме, Марья отправилась в деревню. Когда на небе высыпали звезды, она разбудила Филатова:
– Встанешь? Я тебе суп куриный сварила.
Юрий, спросонья не разобравшийся, что к чему, только замычал, заворочался на сундуке. Хозяйка еще раз потрясла его за плечо, и тогда он проснулся окончательно.
В избе собралась вся семья. На лавке сидел Иван, хмуро дымя беломориной. Двое вернувшихся малышей примостились на печи. На столе стоял чугун, из которого аппетитно пахло курятиной.
Филатов поднялся с сундука:
– А вы что к столу не садитесь?
– Да не, – протянул хозяин. – Чего мы будем... Не наше...
– Ну что за церемонии такие? – поморщился Юрий и заметил, какими голодными глазами смотрели на стол дети, которых, как видно, у бабки не накормили, а если и накормили, то теми же пустыми щами. – Вот что, уважаемые. Говорить мне трудно, грудь болит. Чтобы много слов не тратить, прошу всех к столу, – на слове «прошу» он сделал ударение.
– Ну, спасибо, коли не шутишь, – отозвался хозяин и с таким же непроницаемым видом сел за стол.
Юрий снял с печи детишек, приласкал мимолетно, и тоже устроил за столом.
– Марья, а что-нибудь... этакое есть?
– Не нашла я коньяку, – виновато потупилась женщина. – Самогон только...
– Так давай его сюда!
Через несколько минут все сосредоточенно ели. Марья поделила довольно упитанную курицу, купленную, как оказалось, у одного из немногочисленных непьющих, а потому зажиточных соседей, выделив лучшие куски Юрию, который, в свою очередь, заставил ее не обделять и свою семью, детишек в особенности. Пили тоже без церемоний, только чокались, ничего не говоря. И когда трапеза уже подходила к концу, в избу вошел высокий молодой мужик в тулупе с милицейскими погонами и валенках. Филатову он сразу же напомнил колодезный журавль.