Страница 24 из 26
Само собой, такое предложение сбило полицейских с толку. Они переглянулись. Разочарование и даже нечто вроде легкой грусти появилось на их лицах, утративших вымученное свирепое выражение.
— Мы не склонны вас подозревать, — сказала женщина. — Но вы ведете себя странно.
Хорошенькое оправдание для ареста и допроса! Виргилий не был экспертом в этой области (на факультете он предпочитал конституционное право уголовному), однако сомневался, что необычность теперь относится к разряду правонарушений или преступлений.
— Вы у себя в доме не замечали ничего подозрительного? Все-таки семь лет уже там живете. Мы пытаемся выявить преступную сеть.
Он жил бок о бок с проститутками, он с ними разговаривал, однако жизнь дома мало интересовала его. Он был слишком погружен в себя, чтобы обращать внимание на окружающий мир. Даже если бы его соседки собрали ядерную подлодку, он вряд ли заметил бы это. Жаль, что он ничем не мог помочь полицейским, которые поднялись ни свет ни заря, оскорбляли, унижали и били стольких людей — и все это во имя благородной цели выявления сети проституции.
Внезапно, словно в религиозном озарении, у него появилась идея: а что, если сдать полицейским Клару? Сказать, что видел, как она крутилась в доме, разговаривала с проститутками, отбирала деньги. Выдать ее за главу мафии, всегда одетую в черное; описать бряцанье оружия под ее курткой и жесткий взгляд. Сыграв с ней шутку, он сравнял бы счет. Эта мысль позабавила его, но понятно, что о таком розыгрыше не могло быть и речи.
Лейтенант объявила, что он задержан на двадцать четыре часа (вполне законная процедура, и просто глупо пускать подобную возможность), вплоть до выяснения источников суммы, осевшей на его банковском счете. Кроме того, было бы неплохо, если бы он дал согласие на медицинское освидетельствование. Виргилий подписал соответствующую бумагу и завладел стаканчиком кофе, стоявшим на столе лейтенанта. Кофе был еще теплым. Он долго держал его во рту, не глотая, и прямо трясся от удовольствия.
Двое полицейских проводили его в судебно-медицинскую лабораторию на шестом этаже. Помещение с низким потолком, оснащенное неоновыми лампами, простиралось метров на пятьдесят. Свет отражался в белых стенах и полу. Компьютеры, микроскопы и пробирки выстроились плотными рядами вдоль трех проходов, по которым сновали врачи и биологи.
Подошел один врач, за ним трое студентов с открытыми блокнотами и ручками. Они проходили здесь практику. Не дав себе труда представиться Виргилию, врач воткнул иголку ему в вену на руке и выкачал немалое количество крови. Забранную кровь он отдал студентке. Виргилий был на грани обморока; он пожалел, что подписал согласие на анализы, не прочтя внимательно бумагу. Врач отстриг ему ноготь в металлическую ванночку. Трое студентов ринулись отстригать ногти с других пальцев. Врач махнул скальпелем, освободив его от пряди волос; Виргилий почувствовал свежее дуновение ветра оголившейся частью черепа. Студенты поделили его прядь и сложили волосы в маленькие пластиковые мешочки. Пока доктор скреб ему палочкой внутреннюю поверхность щеки, практиканты сняли отпечатки с его пальцев. Наконец, ему приказали помочиться в баночку. Врач поровну разлил желтую горячую жидкость по склянкам троих студентов.
Один из полицейских отвел Виргилия в подвальное помещение. Они спускались по каменной лестнице; стены сочились влагой. Большая часть лампочек перегорела. Виргилий шел осторожно, боясь оступиться. Тюремное отделение на набережной Орфевр состояло из ряда камер, выдержанных в самой мрачной традиции, восходящей к Джону Хэвиленду [27]и его Восточному пенитенциарию в Филадельфии; иначе говоря, изоляция была полнейшей. О том, чтобы вступить в контакт с другими задержанными или охранниками, и помыслить было нельзя.
В камере сидеть было не на чем. Жидкий свет проникал сквозь подвальное окно. Виргилий сел на бетонный пол. Несмотря на полумрак, он впервые в жизни ясно видел свое будущее — видел, каким он хочет стать и что ему придется сделать.
~ ~ ~
На следующий день в восемь часов утра Виргилий, выйдя из ворот главного полицейского управления, тут же угодил в объятия Армель. Она прервала свой уикенд в Страсбурге, чтобы его встретить. За сутки в тюрьме одежда Виргилия провоняла плесенью и мочой, и липла к телу. Свет ослепил его, он щурился. Они взяли такси. По пути Виргилий объяснил, почему его задержали; Армель хохотала, как безумная.
Она приготовила ему гостевую комнату. Виргилия отправила в душ, а его одежду — в стиральную машину. Армель одолжила ему старые тренировочные штаны, черную толстовку с капюшоном и пару алых кашемировых носков. Виргилий позавтракал в гостиной. Армель купила булочек. Чай, восхитительный лонг жинг, был куплен в Марьяж Фрер. Армель преподнесла ему коробку эльзасских кексов (подарок от Анн-Элизабет) и рассказала, как провела выходные. В девять часов они расстались. У Армель начался рабочий день.
Виргилий чувствовал свободным как никогда, но вовсе не потому, что вышел из тюремной камеры. Он надкусил кекс с сухофруктами, побродил по квартире, постоял перед полупустым книжным шкафом, полистал какую-то книгу по ботанике и каталог выставки работ Хокусая. [28]И принял важное решение: он подкинет в библиотеку Армель свой экземпляр «Размышлений» Марка-Аврелия. Пришла пора освободиться от старой ноши. В конце концов, Виргилий далеко не римский император, и не стоит молиться на эту книгу, как на библию.
Он прилег на диван, потом повалялся на своей кровати, и наконец переместился на кровать Армель. На столике стояла фотография девушки. Это была Анн-Элизабет. Он поднес фотографию к губам и подышал на нее. Лицо исчезло. Протер запотевшее стекло рукавом, и Анн-Элизабет появилась вновь.
Нежиться в доме, где исправно работает электричество и отопление — это ли не счастье? К тому же, квартира по-настоящему жилая: на окнах цветы, и холодильник набит до отказа.
Он открыл окно, полюбоваться на канал Сен-Мартен. Квартал как нельзя лучше подходил спокойному образу жизни: вода, машин немного, на каждом шагу кафе. Здесь все располагало к медитации. Он стал думать, что ему делать с работой.
Неожиданно в голове у него возникла странная ассоциация. Антигона ослушалась Креонта, который запрещал ей похоронить брата. В результате — заточение и смерть в одиночестве. Мифы, сказки, литература, да и все искусство в целом учит нас, что за любой мятеж надо платить.
Если принять предложение «Свенгали», можно избежать конфликта, и сохранить гомеостатическое равновесие и гармонию в душе. Человек покоряется, чтобы выжить. Такова религия послушных детей: слушайся старших, тогда получишь хорошие отметки, работу, дом, жену, и никто — ни ты, ни те, кого ты любишь, — никогда не умрет. Потом до нас доходит, что все это басни, однако теорема работает удивительно долго.
Нет, он не уволится. Не сейчас. Он пойдет к Симоне и согласится на повышение в должности и увеличение зарплаты. Какое-то время он будет безропотно плыть в предназначенном ему течении. И тайно готовить побег. Все-таки он не настолько уверен в себе и в окружающем мире, чтобы броситься в авантюру без страховочной лонжи. Риск — привилегия тех, кто вырос в комфортных условиях; этот мир создан для них, подсознательно они уверены, что всегда найдут в нем место для себя. Виргилий не привык к беспечности. И вряд ли уже привыкнет. Бедные, слабые, ранимые и гонимые должны молчать и хитрить.
Виргилий рассматривал прохожих. Много тысяч лет назад, в эпоху плиоцена, здесь наверняка бродили слоны. Они опускали хоботы в воду, поливали себя, мыли своих детенышей; они резвились вместе. А ведь человек — тот же слон, только стройный и хрупкий. Слоны-люди прогуливались, взявшись за руки, катались на скейтах и бегали по тротуарам. Виргилий загрустил, потому что судьба слонов была ему известна. На них охотились, их приручали, чтобы на них ездить, таскать грузы и воевать. И главное, их повсюду истребляли ради драгоценных бивней. Он задался вопросом, что в человеке равно по цене слоновой кости, какие сокровища способны оправдать истребление рода человеческого?
27
Джон Хэвиленд (1792–1852) — архитектор, автор проекта радиальной (звездообразной) тюрьмы. Восточный пенитенциарий в Филадельфии по его проекту построен в 1829 г.
28
Кацусика Хокусай (1760–1849) — японский художник, иллюстратор и гравер.