Хроника одного задания

«Если придётся схлестнуться не на шутку, если пойдёт что-то не так, пацанам некуда даже будет отходить! — с тревогой рассуждал оглядывающий склон хребта Прищепа. — Быстро спуститься невозможно, к тому же отступи командир, и вся остальная часть группы превратится в мишени. Вот хрень-то».

Сашкин взгляд метнулся вправо-влево, вдоль только что покинутого ими хребта. Увы, на всём протяжении, куда только за вершинами деревьев пробивался взгляд, скат хребта представлял собой крутой обрыв. Ни подняться, ни спуститься. Быстрый отход не получался никак, разве один — другой разведчик мог успеть съехать по верёвке, удерживаясь за неё перчатками, дабы не обжечь руки. По уму следовало бы уже давно начать отход в глубину леса, но любое движение, случайно произведённый шум могли привлечь внимание противника и навредить оставшимся на вершине спецназовцам.

«Вот завяжется бой, тогда и отведу», — оценив обстановку, Прищепа выбрал для себя, как ему показалось, наиболее правильное решение и, немного успокоившись, застыл в ожидании.

Худой, сгорбившийся под тяжестью рюкзака безбородый, но отнюдь не молодой чех как раз миновал меня, когда у кого-то из лежавших слева бойцов буркнуло в животе. Звук был негромким, но безбородый дёрнулся, словно споткнувшись, замер и начал медленно разворачиваться в нашу сторону. Ствол его автомата качнулся вверх — вниз и замер точно перед моим лицом. А может мне это только казалось? Нет, это именно так и было — чёрный провал ствольного канала и я — глаза в глаза. Зрачок смерти, нацеленный в мою жизнь. Я сцепил зубы и почувствовал, как покрываюсь потом. Мой палец, оттопыренный чуть в сторону (чтобы не потерять чувствительность), мгновенно лёг на холодный металл спускового крючка.

Времени я не отмечал, но те одна — две секунды, что он пялился в мою сторону, тянулись неестественно долго. Вся моя сущность подсказывала: нажми курок, убей его первым, но разум, привыкший подчинять себе чувства, сдерживал, не давал пойти на поводу у чувств. Нажми я курок, и всем нам, лежавшим здесь на краю обрыва, не миновать смерти, нас слишком мало. А если ещё и спустившиеся вниз бойцы вместо того, чтобы делать ноги, ввяжутся в бессмысленную сечу (а в том, что они ввяжутся, я не сомневался), то трупов с нашей стороны станет ещё больше. И я, напряжённо согнув палец, ждал. Ждал, когда чех уйдёт или у меня не останется выбора…

Какой-то неестественный для леса звук донёсся до слуха шедшего в середине колонны Вахи Шамхалова. Вздрогнув, он остановился, развернулся влево и прислушаться. Тщетно. Столь напугавший Ваху звук не повторился. Слышались только шлепки подошв по ссохшейся глине да приглушённое сопение идущих.

— Что встал? — буркнул шедший следом за Вахой угрюмый моджахед Далхан Алхазуров по кличке Шрам, прозванный так из-за большого, тянувщегося через всё лицо шрама. Сам Шрам говорил, что это «подарок» от схватившегося с ним в рукопашную русского спецназовца, но хорошо знающие Алхазурова люди утверждали, что шрам этот оставлен тюремной заточкой в бытность Далхана обыкновенным зеком. Но даже если это и соответствовало истине, то сейчас, годы спустя, сомнительно, что кто-нибудь прилюдно решился бы бросить Далхану в лицо обвинение во лжи. Шрам давно заматерел и славился своей лёгкостью на расправу со вставшими у него на пути. Без разницы, будь то свои или чужие.

— Да, вот… да тут, — залебезил Ваха, тыкая стволом прямо в куст, за которым сидел старший прапорщик Ефимов. — Показалось… может, русские?

Далхан не дал ему договорить.

— Топай давай, не задерживай других. Если так любопытно, ступай и посмотри, может что и найдёшь, мину ногой, например, — Алхазуров усмехнулся.

Ваха судорожно сглотнул. Напоминание о мине заставило его забыть о только что сделанном предположении. Русские… влезет же в голову. Да откуда здесь им взяться? Да они бы уже со всех стволов…

— Пошёл, пошёл! — снова поторопил Далхан, и едва не врезавшись в сгорбатившегося Ваху, встал, ожидая, когда тот стронется с места. Шахмалов ещё раз судорожно сглотнул и, решив не искушать судьбу, двинулся прочь.

Я не расслышал, что сказал один чеченец другому, хотя, похоже, говорили они на русском. Но после сказанных слов «горбатый» ссутулился ещё больше, тем не менее, упершийся мне в лицо ствол дрогнул, уполз в сторону, а державший его бандит отвернулся и подталкиваемый всё тем же шедшим следом бандитом, заторопился нагнать всё более и более удаляющуюся спину впереди идущего. Я же, когда грозившая непосредственно мне опасность миновала, убрал палец с курка, но ни мгновение на раздумывая, сместил мушку вправо, прицеливаясь в следующего.

А банда всё шла и шла. На четвёртом десятке я сбился со счёта и перестал считать. И так было ясно, что их много больше, чем нас. И каждый проходящий мимо пронизывал скрывающие нас кусты взглядом. И казалось, что многие замечают распластавшихся за ними разведчиков, но, не желая связываться, идут дальше. Я же видел каждый брошенный в нашу сторону взгляд, и мой палец, снова и снова ложившийся на спусковой крючок, немел в ожидание крика: «Русские»!

Это ожидание вымотало меня гораздо больше, чем свистопляска боя. И когда бандиты, наконец, прошли, и в лесу воцарилась небывалая тишина, я почувствовал себя абсолютно разбитым. Но привычка и необходимость действовать оказались сильнее изнурившей меня усталости. Мои обязанности за меня никто выполнять не собирался. Привстав, я повернулся к своему радисту.

— Костя, связь! — начав говорить, я почувствовал, что мои губы ссохлись. Шёпот сразу же поглотила окружающая листва, но меня услышали. Каретников, не поднимаясь на ноги, отполз в глубину кустов и, подтянув к себе рюкзак с радиостанцией, начал спешно готовить её к работе. Я же повернулся к Батуре, и чтобы быть наверняка услышанным, чуть повысив голос, скомандовал:

— Наблюдать! — после чего пополз к уже расправившему антенну Каретникову, и уже там, в кустах орешника поднялся на ноги. Фешник, добравшийся следом, встал рядом.

— Что собираешься передавать? — как будто невзначай поинтересовался он, и я ответил, даже не задумавшись над причиной этого вопроса.

— Надо вызвать артуху, — я уже успел снять координаты местности.

— Нет! — твёрдо возразил он. Чем заставил меня едва ли не вздрогнуть от дикости такого требования.

— Чёрт возьми, что происходит? — вознегодовал я, недоумевая от непонимания причины столь странного поведения этого навязанного мне в спутники «товарища».

— Нас… Здесь… Нет… — едва ли не по слогам произнёс он, и я едва не скрипел зубами от злости.

— Да и хрен с ней! Не расстреляют. Костя, передавай…

— Не надо, — КЯ оказался в руке фешника раньше, чем я закончил фразу. Фешник улыбался, я улыбнулся в ответ и скосил свои глаза вниз на уровень пояса. Я стоял к фешнику боком, но ствол моего автомата совершенно случайным образом уже был повёрнут в его сторону, указательный палец правой руки покоился на спуском крючке.

— Ты не выстрелишь, — спокойно возразил на мой «аргумент» этот шустрый «товарищ».

— Первым нет, — я и не собирался отрицать очевидного. — Но ты уверен, что я не успею сделать этого после того, как выстрелишь ты? — спросил и тут же подумал: А если даже и не успею, долго ли останется после этого жить тебе?

— Извини, — нет, он не чувствовал себя проигравшим, скорее вовремя отступившим. А что ему оставалось делать, если в подтверждение моих мыслей в нашу сторону уже разворачивал свой ствол наконец-то сообразивший что к чему Батура? Тем же самым занимался и Юдин. А вот лежавший в десяти метрах правее Довыденко этот ожесточённый диалог если и слышал, то всё равно слов разобрать не смог, поэтому оставался безучастным.

«Фешер, мать его! Может дать ему за такое в морду?» — удивительно, но я почему-то на него не злился. Даже оружие, только что направленное мне в грудь, воспринималось как нечто несерьёзное.