Страница 67 из 90
– Нехорошо, что мы об этом говорим. Лучше просто любить. По-моему, о любви говоришь, когда боишься ее потерять. Не забывай, я индеец.
– А я негритянка, – ответила Кармен, – мне об этом можно ведь говорить и можно иногда бояться. Коку сегодня будем готовить?
Аурелио кивнул:
– Я принес ракушки.
Кармен отправилась на маленькую плантацию, потому что собирать коку могут только женщины, а Аурелио развел костер – подготовить раковины разрешено только мужчинам. Едва он разложил их на тлеющих ветках, уложенных крест-накрест, и стал посасывать коку через пестик с дырочкой, как Парланчина подошла сзади и волосами закрыла ему глаза.
– Смотри-ка, папасито, – сказала она, – ночь настала.
Волосы попали Аурелио в нос, он чихнул, и Парланчина с притворным негодованием вытерла у него с плеча воображаемые сопли.
– Ну что, дочка, хочешь сказку послушать или будешь играть в надоеду? – спросил отец.
– У меня для тебя две новости, – ответила Парланчина, – но ты ни одну не получишь, пока не расскажешь мне про коку.
– Опять?
– Да, опять.
– Пачамама дала нам коку и научила, как ею пользоваться, – начал Аурелио. – У Пачамамы много разных имен. Она дала нам коку, чтобы мы перестали быть зверьми и стали культурными. Тот, у кого нет коки, – некультурный человек. Дионисио мне рассказывал, что когда-то жили люди, назывались «греки», им для культуры дали вино, и у них некультурные те, у кого нет вина, так что, может, вино – та же кока, но в другом виде, кто знает? Мы превратились в культурных, поселились на горе из серебра – Потоси, научились делать разные серебряные штучки и стали еще культурнее. Но потом пришли испанцы и отобрали у нас гору, обидели Пачамаму и сделали ее слабой, а потому снега на горах теперь меньше, чем раньше, а горные озера высохли, превратились в соль, и люди навсегда ушли оттуда, а те, что не ушли, стали глупыми. Понимаешь, в горе живут духи моего народа, они не хотят выходить на свет, поскольку жизнь трудна, но и возвращаться во тьму не хотят, ведь и смерть тяжела. Когда испанцы отобрали гору, духи переселились в другие горы, а мой народ рассеялся по разным местам.
Парланчина сидела на земле; оцелот свернулся у нее на руках, лапы торчали наружу.
– Пожалуйста, расскажи еще про Пачамаму.
– Она велела нам почаще ходить босиком, потому что ей приятно чувствовать на своем теле наши ноги. Вначале Пачамама была океаном в пустоте, она помнила будущее, и от нее все произошло. Пачамама спряла девять миров, вот почему женщины прядут – хотят походить на нее, и вот отчего я кружусь, когда думаю, – я пряду мысли. У Пачамамы потекла кровь между ног, она сделалась плодовитой, а кровь ее стала золотом, хоть некоторые говорят, что золото – пот солнца, и Пачамама родила нас, чтобы мы о ней заботились, как дитя вечно печется о престарелой матери.
Она дала нам коку, вот почему только женщины могут ее выращивать. А теперь я расскажу тебе о попорро. – Аурелио поднял пузатую бутыль для коки – на длинное узкое горлышко налипла желтоватая корка извести и толченых листьев. – Думаешь, она похожа на кой-какую мужскую часть, и потому только мужчине дозволяется курить или жевать коку? Ошибаешься. Выпуклая бутылка – это чрево женщины, а горлышко – ее влагалище. А вот пестик – член, потому что ходит туда-сюда и творит чудеса внутри. И вот женщины чтят Пачамаму, когда прядут, а мужчины – когда вгоняют коку в бутылку. Без коки мужчина не может жениться, она его успокаивает и укрепляет для трудов, чтобы он заботился о своей женщине, не искушался бить ее, это большой грех, и вот почему кока делает нас культурными. Но когда бледнолицый жует коку, он не понимает главного и теряет разум. Ну вот, раковины готовы – смотри, совсем побелели.
Парланчина смотрела, как Аурелио выхватывает ракушки из углей и совком ссыпает их в большую бутыль со снятым горлышком. Потом он налил воды из другой бутылки, и наружу вырвался дымок химической реакции.
– Этому нас научила Пачамама, – сказал Аурелио. – Нет извести – и кока бесполезна. Ну, теперь расскажи свои новости.
– Нет уж, сначала давай еще сказку, – поддразнила Парланчина. – Расскажи, как у ягуара появились пятна.
Понимая, что дочка нарочно тянет время, Аурелио сказал:
– Лучше я расскажу тебе историю про двух червяков. Жила-была червячиха в подполе моей домушки, и вот встречает она подругу, и слышу я, как они разговаривают. Одна другую спрашивает: «Где твой муженек?» – а та отвечает: «Да с мужиками на рыбалку пошел».
Парланчина сморщила нос, вникая в суть, а потом сообразила, что отец шутит. Она взяла лапу спящего оцелота, сжала ее, чтобы вылезли коготки, и царапнула ими Аурелио по физиономии. Оцелот выдернул лапу и недовольно заворчал. Аурелио двумя пальцами защемил дочке нос.
– Гвубба, не выпущу, пока свои новости не расскажешь.
Парланчина попыталась укусить отца за ладонь, но не тут-то было.
– Ладно, ладно, отпусти, я расскажу.
– Поклянись.
– Клянусь!
Аурелио разжал пальцы.
– Федерико умирает, – сказала Парланчина. – С каждым днем все больше расплывается.
– Он ведь уже умер.
– Но вот опять умирает. Что мне делать?
– Он не умирает, он перерождается. В один прекрасный день Федерико совсем пропадет, и ты поймешь, что он появился на свет и стал ребенком. И с тобой такое может как-нибудь произойти. А где твоя дочка?
– Я оставила ее с мамой на плантации коки. Хочу, чтоб знала свою бабушку. Папасито, мне так грустно.
Аурелио погладил ее по щеке:
– Ну, а какая еще новость?
– Послание от богов жителям Кочадебахо де лос Гатос. Боги говорят: «Стройте стену, мы не сможем вам помочь».
– А что за боги? – удивился Аурелио.
– Чанго. Он говорил со мной от имени всех.
– Но ведь он – святая Барбара, бог темнокожих. Мне-то он почему говорит?
– У богов там неразбериха, – ответила Парланчина. – Чанго говорит, большое зло пришло на землю, все взывают о помощи к святым и богам. Он говорит, боги не ответят ни тем ни другим, это их рассорит друг с другом, а потому боги ни в ком не примут участия. Чанго сказал, что он, святой, не может воевать против себя же бога, вот и говорит одним людям: «Сами стройте стену», – а другим: «Не молитесь мне, я вам не отвечу». Ты передай это послание, папасито.
– Передам, дочка. Но и ты для меня кое-что сделай. Покажись маме, она так расстраивается, что только я могу с тобой говорить.
Парланчина отбросила за спину волосы и печально улыбнулась:
– Я пыталась, но она не видит меня и не слышит. Только во сне. Научи ее видеть сны наяву.
Аурелио сильно затянулся через пестик и вытер его о горлышко.
– Не мне ее чему-то учить. Она для меня, как Пачамама. Это она учит. Иди к ней и научись ей показываться, а я узнаю, где родится Федерико, ты сможешь его навещать.
Парланчина опустила оцелота на землю и встала. Тот, взмахивая хвостом, побрел прочь, и Парланчина двинулась за ним, но потом обернулась и слабо взмахнула рукой:
– Спасибо за сказки, только не забудь про стену, потому что на лике луны кровь.
50. Сибила
«Золото мира – труха души», – сказала она, и я проснулся. Мне снилось, что я древний грек. Во сне я был богатым бездельником и носил красивые белые одежды. Я сидел на склоне холма у дороги, ел фиги и вдруг увидел процессию верующих. Шествие вело быка на заклание к жертвенному камню, все пели и били в тамбурины. Я увидел Сибилу, она несла золоченый кубок; мне она сразу понравилась, меня прямо заломило всего. Простодушная, как ребенок, она удивительно сочетала неловкость и изящество. Гибкая и подвижная, спину держала очень прямо, двигалась с естественной грацией, но на лице красная отметина – замечталась и стукнулась о дверной косяк. Сибила по-детски подбирала слова и иногда совсем сбивалась. Если не могла вспомнить нужное слово, говорила другое, похожее, улыбалась, точно прося прощения, и замолкала, проверяя, что ее все-таки поняли. Взмахивала рукой и спрашивала: «Ну, а как это сказать?»