Страница 19 из 90
Путешествие заняло не больше часа, что поразило Серхио, помнившего, как много потребовалось дней, чтобы пройти весь путь пешком со скотиной и караванами мулов. Полет впечатлял. Мы летели между остроконечными вершинами и над долинами совсем низко, поскольку так теплее, да еще пилот сказал, что так меньше расходуется горючего. Мы видели множество крохотных индейских поселений, разбросанных в зарослях, стада викуний и лам, в испуге мчавшиеся под нами, и выработанные рудники, что когда-то наполняли сундуки домов Кастильи и Арагонов. В одном месте вибрация воздушной машины вызвала зрелищный сход лавины; сверху снежный каскад выглядел как сама невинность, величие и красота, но помоги Господь тому, кто мог под ним оказаться. Более мертвую смерть трудно представить.
Выяснилось, что по указке Аурелио мы постепенно снижаемся, потому что воздух стал ощутимо густым и липким даже в кабине; внизу возникли леса, растительность стала пышнее. Летя над раскинувшимся лесом, мы заметили тонкую струйку дыма; Аурелио сказал, это его жена Кармен добывает каучук. Про Аурелио говорят, что он может находиться с женой в джунглях и одновременно – с нами в Кочадебахо де лос Гатос, и никто, даже Кармен, не знает, какой Аурелио настоящий.
Пролетев над лесом, мы устремились туда, где протекала Мула. Серхио и Мисаэль разинули рты: местность совершенно переменилась с тех пор, как они жили тут до наводнения, виднелись одни крыши домов, но и их уже сильно затушевала пробившаяся поросль. Джунгли заявляли свои права на земли, и Аурелио, похоже, это очень нравилось. Кстати, он рассказал нам, что, создавая растения и животных, Бог радостнее всего трудился над сотворением кактуса и дормидеры – гигантской черной анаконды, которая спит так крепко, что ее храп не дает уснуть всем зверям в джунглях – разносится громкое эхо, да к тому же у нее воняет изо рта.
Мисаэль и Серхио разглядели крышу имения донны Констанцы и скрючились в неудержимом припадке смеха. Дон Эммануэль объяснил мне: Мула изменила русло и протекала теперь точнехонько через бассейн донны Констанцы. Я так и не понял, что тут смешного.
Мы подлетели к месту, где раньше располагалась хасьенда [41]дона Эммануэля; вертолету пришлось зависнуть, и четыре бортинженера спустились на лебедке, чтобы расчистить в зарослях посадочную площадку. Машина приземлилась, и мы стали прорубать дорогу к сараю с трактором, где увидели, что все погребено под полутораметровым слоем наносного ила и опутано лианами.
В полдень на равнине стояла одуряющая жара. Добавьте адское зудение насекомых, и станет ясно: я чувствовал себя, словно в чистилище; надеюсь, этот опыт никогда не повторится. Единственная светлая сторона – мы видели много зверей, которые нас совершенно не боялись, потому что никогда не встречались с человеком. Мы увидели сумчатого волка – форменная лиса на ходулях, – разглядели исполинского козодоя, прикинувшегося веткой. Еще муравьеда с детенышем на спине и капибару, которую Аурелио назвал «властелином трав». Кроме того, встретились с кнутовидной змеей и с древесной ящерицей – она тащила во рту птичье яйцо. Дома из капибары получилась вкуснотища.
Мы обливались потом и кряхтели, разбирая крышу сарая, и снова обливались потом и кряхтели, обрубая лианы и откапывая трактор. Пот стекал мне в лопнувшие волдыри – щипало ужасно. В общем, у нас ушло три часа, показавшихся вечностью, но в результате все окупилось тем, что пилот сделал с доном Эммануэлем.
Наверное, дону Эммануэлю было несколько огорчительно видеть, во что превратилась его усадьба, и он утратил обычное благодушие. Сначала он слал живописные проклятия трактору, насекомым и лианам, а под конец крыл заодно и всех нас. Его рыжая борода сверкала каплями пота, а объемистый живот побагровел.
Так вот, пилот – очень крупный чернокожий с изысканными манерами, к тому же толковый – недоумкам на боевых вертолетах летать не позволяют, – сказал дону Эммануэлю:
– Надо бы прокопать канавки под трактором и потом просунуть тросы.
Дон Эммануэль мрачно взглянул на летчика и спросил:
– У тебя есть собака?
– Да, сеньор, – ответил пилот.
– Ну так она – твоя мамаша.
Повисла мертвая тишина, а потом все мы, за исключением Аурелио, весьма уважающего собак, зашлись от смеха. Здоровенный летчик еще некоторое время копал, потом выпрямился и произнес:
– Кто еще засмеется – домой будет добираться сам. Все мгновенно умолкли, но дон Эммануэль не унимался:
– У тебя мамаша так смахивает на мужика, что вообще-то она – твой папаша. – И еще прибавил: – А усы ты носишь о ней в память.
Пилот смолчал, но когда мы, подцепив трактор к вертолету, забирались внутрь, загородил дону Эммануэлю дорогу и протянул толстую стеганую робу и шлем, больше похожий на мотоциклетный.
– Мы это надеваем, потому что на большой высоте очень холодно, – сказал он.
Дон Эммануэль не понял.
– В моей машине ты не полетишь, – сказал пилот. – Надевай и езжай в тракторе.
Дон Эммануэль, понятное дело, собрался возразить, но летчик надвинулся на него и, протягивая одежду, сверкнул глазами.
– Или иди пешком, – прибавил он.
Кроткий, точно альпака, дон Эммануэль напялил летное снаряжение и забрался в трактор. Весь обратный путь он просидел, вцепившись в тросы, а пилот летел как можно ближе к земле. Готов биться об заклад: когда подлетали к сьерре, дон Эммануэль не просто оцепенел, а буквально затвердел от холода. Мы высовывались из дверей, смотрели, как он яростно отгоняет канюков и порхавших назойливых птиц; честное слово – ничего лучше мы в жизни не видели.
Когда вернулись, было уже слишком поздно ехать за трактором Антуана, и мы решили привезти его назавтра. Но, собравшись на рассвете, столкнулись с Ремедиос, Консуэло и Долорес, вооруженными до зубов, и Мисаэль проговорил:
– Madre de Dios! [42]
Они пришли отомстить военным.
Но дело было не в том, и Ремедиос сказала:
– Вы, мужчины, убирайтесь-ка отсюда, сегодня очередь женщин покататься на вертолете.
Серхио было возразил: «Ну-ну, это мужская работа, а вы, милашки, возвращайтесь-ка к своим горшкам», – и хуже этого ничего нельзя было придумать. Размахнувшись, Долорес съездила его по уху котомкой, в которой что-то треснуло, как пистолетный выстрел. Котомка у Долорес всегда набита бразильскими орехами – пригрозить мужику, если отвергнет заигрывания, но в этот раз прогуляться на вертолете было важнее, чем перепихнуться за сотню песо.
Так что мы, мужчины, отступили, и женщины довольно быстро привезли трактор Антуана, хоть Консуэло потом и распускала байку, что Долорес во время перекуров ублажила четверых вояк плюс летчика, а та говорила, что Консуэло ей завидует. Позже они подрались на празднике, устроенном в благодарность служивым, и прервали речь Ремедиос, в которой та заявила об одностороннем замирении с армией и официальном роспуске «Народного Авангарда». По окончании драки Ремедиос сказала, что в будущем военные могут помогать, когда захотят, пока служат под командованием генерала Хернандо Монтес Соса. Они действительно потом прилетели на вертолете, привезли десять бочонков с горючим для тракторов и доставили трех механиков, которые разобрали машины, а потом подготовили к работе.
Что касается дона Эммануэля, то на празднике он помирился с чернокожим летчиком, но, уезжая, тот одарил его широкой белозубой улыбкой и сказал:
– А тебя, сукин ты сын, твоя бабка от твоего брата родила.
Пилот на прощанье так стиснул руку дону Эммануэлю, что последний только и нашелся сказать в ответ:
– Совершенно верно, приятель, ты абсолютно прав.
13, в которой его преосвященство делает роковой выбор
Его преосвященство кардинал Доминик Трухильо Гусман отложил доклад Святой Палаты, вполголоса ругнулся, что было ему несвойственно, тут же перекрестился и вознес очи к небесам, испрашивая у них прощения.
41
Имение (исп.).
42
Матерь божья! (исп.)