Страница 2 из 13
Он все же добежал, и не только потому что очень старался, а еще и потому что полицаи почти не стреляли, а если и стреляли, то почему-то в воздух, и уже не бежали, а просто шли, растянувшись дугой и посмеиваясь. Однако, не дойдя метров ста до леса, остановились и принялись кричать:
— Эй, дурень! Вертайся!
— Мины там… Мины!
— Едрить твою налево! — удивлялись они.
— Вот олух царя небесного?!
Беглеца ждало разочарование — выскочив на перепаханную полосу, он увидел перед собой проволочный забор под напряжением, а за ним еще один, пониже, тоже с проволокой и изоляторами. Казалось, что они даже гудят, как сто тысяч гнезд шершней.
— Неужели уйдет?… — задумчиво произнес ефрейтор, не веря самому себе, и вопросительно посмотрел на капитана.
Капитан пожевал губами, хотел высказаться насчет этих проклятых мин, а потом скомандовал:
— Ну так чего вы стоите?! Стреляйте! Стреляйте!
— Внимание! — крикнул ефрейтор, глядя направо и налево. — Огонь на поражение! Пли!
Как беглец это сделал, он и сам не понял. Если бы он задумался хоть на мгновение, у него бы ничего не вышло. Со стороны это выглядело так, словно он взлетел. На самом деле, он все же один раз коснулся самого нижнего изоляторы. Правда, и этого оказалось более чем достаточно. В следующее мгновение он уже находился по ту сторону первого забора, а затем второго, и скрылся в лесу.
— А ведь он наверняка побил олимпийский рекорд, — удивленно сказал капитан. — Десять метров! Даже арийцы на такое не способны!
— Так точно! — некстати отозвался ефрейтор. — Прошел два ограждения и два минных поля!
Капитан поморщился. Он не любил проигрывать. Надо было сразу его застрелить, подумал он.
— Ну так теперь уже ничего не поделаешь. Сходить за ним в Зону, что ли? Не может быть, чтобы он был славянином.
Беглец был так напуган, что бежал, а вернее, брел еще очень долго, переплыл две протоки, заросшие кувшинками и лилиями, миновал линию столбов с обвисшими проводами и только на твердой, сухой земле упал, и силы оставили его.
Если бы он был посмелее и вернулся к проволочному забору, то увидел бы, как полицаи во главе с эсесовцем погружались в ближайшую проплешину холма: в столб горячего воздуха шагнул офицер, за ним по одному — солдаты и полицаи, замыкал же строй ефрейтор. Напоследок ефрейтор внимательно посмотрел на темный лес и погрозил кулаком непонятно кому. Столб горячего воздуха пропал, отверстие само собой запечаталось, на месте его осталось лишь желтая, как на вулкане, поверхность.
* * *
— Эй, паря… — кто-то потряс его за плечо.
— А… — он слабо шевельнулся.
Человек обрадовался:
— Я думал, ты мертвяк, а ты живой.
— Живой… — повторил беглец и попытался сесть, но даже не смог разогнуться. Страшная боль сковала его, и он схватился за живот.
— Мертвяков здесь навалом, — сказал человек, — а из живых пока только я один.
— Больно… — простонал беглец, — больно…
— Где больно? — наклонился человек.
— В животе…
Тогда человек схватил беглеца за плечи и потащил в дом, который стоял на опушке под сенью леса.
— На-ка, паря, выпей, — сказал он, уложив беглеца на топчан.
Беглец с трудом сделал два глотка и провалился в беспамятство. Через некоторое время ему стало легче, он открыл глаза, вытянул ноги и с облегчением вздохнул.
— Ну что, отошел? — спросил круглолицый человек и представился: — Ты не бойся, я лесник.
— Я и не боюсь.
— Зовут меня Семеном Тимофеевичем.
— А меня — Костя Сабуров, — произнес беглец.
Он сразу поверил человеку, потому пахло в избе по-особому — свежо, а по углам весели пучки трав. Знахарь, решил Костя.
— Ну слава богу, что не черный сталкер! Вот и познакомились, — добродушно кивнул Семен Тимофеевич. — Давай-ка еще выпей, но всю кружку до дна, залпом.
Был он в мягкой клетчатой рубахе и безрукавке на меху. Типичный лесной дед, крепкий, как дуб. Отшельник, только стриженный под армейца. На висках — седина.
Памятуя, что первый раз помогло, Костя проглотил жидкость, похожую на кефир, и через мгновение ему стало совсем хорошо, тяжесть и боль отступили, хоть танцуй. Он снова провалился в странное состояние небытия, но вскоре очнулся и даже попытался встать.
— Лежи, лежи, — предупредил Семен Тимофеевич, возясь с русской печью, и поставил перед топчаном таз из-под рукомойника, — сейчас тебя тошнить начнет.
И действительно, не успел он произнести фразу, как Костю вырвало.
— Что это? — стонал он, раскачиваясь над тазом, в котором среди сгустков крови копошились какие-то червяки. Косте показалось, что они с удовольствием пожирали эти самые сгустки.
— Это твое спасение, — пояснил Семен Тимофеевич. — А теперь ложись и спи.
— А что у меня было? — спросил Костя.
— Кровотечение, паря. Кровотечение в животе.
— А что это за червячки?
— Это все Зона. Считай, что она тебе помогла.
Зона, с теплотой подумал Костя Сабуров, не успев удивиться и принимая происходящее как должное или как продолжение событий с немцами. Та самая. Таинственная и загадочная. Я и не мечтал в нее попадать.
— Откуда ты такой? — спросил Семен Тимофеевич.
Сквозь наваливающийся сон Костя пробормотал:
— Тележурналист… из Москвы… «Рен-тиви»…
— Ишь ты? — удивился Семен Тимофеевич. — Ну спи, спи, — и укрыл его рукодельным одеялом из разноцветных лоскутков. — Х-х-х… журналист… «Рен-тиви»… а я думал, черный сталкер… Бывает же…
Он сходил на огород за овощами, поставил вариться картошку. И все поглядывал в окно, явно кого-то ожидая.
* * *
Его разбудили громкие голоса и шаги.
— Ну, что скажешь? — говорил кто-то уверенно, как обычно говорят командиры крупных соединений, люди, обладающие харизмой.
— Так-к-к… чего, — хмыкнул Семен Тимофеевич, — я ведь вас третью неделю жду. Все гляделки выглядел, — и кивнул в сторону окна.
— Не могли мы раньше, понимаешь? Дела были, отец, дела…
— Все, — развел руками Семен Тимофеевич, — ситуация изменилась.
— Что значит «все»? — спросил все тот же человек, усаживаясь на лавку, которая тяжело заскрипела под ним.
— Я туда давеча хаживал, Калита, — вздохнул Семен Тимофеевич. — Закрылась Дыра. Закрылась.
Он так и сказал: Дыра! Костя сразу понял, что о таком говорят только с придыханием и с заглавной буквы, и никак по-другому.
Он лежал за печкой, в закутке, за ситцевой занавеской. На ее поверхности отражались тени нескольких высоких и плечистых людей, которые, рассаживаясь вокруг стола, бряцали оружием, топали сапогами и громогласно разговаривали. Травили анекдоты — в основном, о хитром черном сталкере, который выходил сухим из воды в любой ситуации. В ходу были выражения «ложка черного сталкера», «знак черного сталкера», «фляжка черного сталкера».
— Ну что, давай тогда карту?! — предложил Калита.
— Сейчас, — отозвался Семен Тимофеевич.
— А кто у тебя здесь? — спросил кто-то и отдернул занавеску. — «Турист»?
Костя невольно приподнялся. Вошедшие уставились на него так, словно он был инопланетянином. В избе повисла тишина.
— Журналист, — ответил Семен Тимофеевич так, словно нашел не человека, а щенка. — На болоте лежал.
— Я же говорю, «турист», — бросил кто-то.
— Так это из-за тебя сегодня сыр-бор? — спросил Калита, с любопытством глядя на Костю. — Все КПП на уши поставлены. БЛА запустили. Нам на хвост упали. Едва ушли.
Рядом с ним на столе возвышался зеленый шлем с зеленоватым забралом. А сам он был в мягкой броне типа «булат». Такую броню Костя видел всего один раз, на закрытой выставке в Туле. Было это полгода назад, тогда эта броня считалась экспериментальной. Теперь она будто бы пошла в войска. Остальные были одеты кто во что: двое — в кевлар, усиленный стальными пластинами, один — в зеленый траварон, другой — в аромидную форму, еще один — в простую армейскую камуфляжку. И вооружение серьезное: от «калашей» всех типов, с подствольниками и без них, до одного девятимиллиметрового «винтореза», ручного пулемета ПКМ, кассетного гранатомета РГ-6 и шести «мух», небрежно сваленных в угол. А рядом с самым здоровым — остальные бойцы звали его Куоркисом — стоял, прислоненный к стенке, гранатомет побольше — РПГ-27. У печи горой были сложены рюкзаки — с ковриками, спальниками и накомарниками.