Люблинский штукарь

— Мне говорили, что в Люблине есть человек, который показывает в черном зеркале покойников. И сказали, что я могла бы увидеть Лейбуша.

— Что ж ты не бежишь? Тебе покажут какую-нибудь картинку и скажут, что это Лейбуш.

— Что-то ведь все-таки покажут.

— В лучшем случае хворобу, — сказал Яша, удивленный, что дискутирует о подобных вещах с Зевтл. — Я тебе покажу в зеркале кого хочешь, даже твою бабку!

— Значит, Бога нет?

— Есть. Но никто с ним не разговаривал. Как разговаривает Бог? Если по-еврейски, его не поймут поляки, если по-французски, обидятся англичане. В Торе сказано, что он говорил по-древнееврейски, но меня там не было. Что же насчет духов — они тоже есть, но фокусник их вызвать не может.

— А где душа? Все так страшно!

— Почему?

— Я по ночам глаз не могу сомкнуть: все покойники мне являются. Даже видела, как мою маму кладут в могилу. Она была вся белая… Зачем мы живем? И еще я скучаю по тебе, Яшенька. Не хочу лезть не в свое дело, но эта гойка сведет тебя в могилу.

Яша вскинулся:

— Почему? Она меня любит.

— Ну-ну. Поступай как знаешь, но оставайся евреем. Что будет с твоей женой?

— А что с ней будет, если я сдохну? Мужья умирают, а через четыре недели вдова снова бежит под балдахин. Тебе, Зевтл, я могу сказать все. Мне перед тобой скрывать нечего. Я хочу еще немножко пожить.

— А что будет со мной?

— Если разбогатею, я и тебя не забуду.

— Забудешь. Ты за порог ступишь — и сразу все забываешь. Не думай, я не ревную. Первые две недели по мне мурашки бегали. Я готова была тебе ноги мыть и воду пить. Но когда узнала тебя ближе, сказала себе: «Зевтл, пожалей свои мурашки». Я не ученая и не разбираюсь в этой… — как она там называется? — но голову на плечах имею. Я думаю-думаю, и в голову лезут разные мысли. Когда в трубе воет ветер, на меня находит тоска и хочется куда-нибудь далеко сбежать. Иногда мне даже кажется, что Лейбуш был прав. Ему не давали покою. Помоги мне уехать Яшенька, иначе я сдохну. Я не хочу лежать в Песках, слышишь? Не хочу, чтобы воры приходили на мою могилу… Ты не поверишь, но недавно я чуть не наложила на себя руки.

— С чего это?

— Просто так. Мне стало тошно, а тут гляжу — веревка. Смотрю — крюк на потолке. Вон тот, где лампа. Я встала ногой на скамссчку, получилось как раз. И тут меня разобрал смех.

— Хороший смех!

— Так вышло. Я вдруг подумала — лезешь в веревку, и — всё… Яшенька, возьми меня в Варшаву!

— А твой скарб?

— Продам. Пусть попользуются по дешевке.

— Но что ты собираешься делать в Варшаве?

— Не бойся, тебе на шею не сяду. Пойду, как нищенка в сказке, встану у чьей-нибудь двери и скажу: «Здесь вот останусь». Стирать белье и таскать за хозяйкой корзину можно всюду…

Глава 3

Яша собирался к ужину вернуться к Елизавете, но Зевтл и слышать об этом не хотела. Она устроила целый пир, приготовив любимое Яшино блюдо — домашнюю крупную лапшу с творогом и корицей. Стоило Зевтл откинуть щеколду и раздернуть занавески — сразу явились гости. Жены воров пришли хвастаться базарной дармовщиной и мужниными подарками. Пожилые — в растоптанной обутке, нелепых платьях и заношенных платках, кокетничая своей неприглядностью, улыбались Яше беззубыми ртами. Молодые ради гостя принарядились и навешали на себя всевозможные цацки. Хотя Зевтл свои шашни от людей скрывала, она тем не менее выхвалялась перед женщинами Яшиной ниткой кораллов. Те, понимающе улыбаясь и значительно подмигивая, стали прикидывать их на себя. Вообще-то вольные нравы на горке не поощрялись. Жены угодивших в тюрьму воров годами хранили мужьям верность, дожидаясь, когда те отсидят. Зевтл, однако, была не только покинутая жена, но и пришлая, то есть что-то вроде цыганки, а от фокусника Яши вообще можно было ожидать что угодно. Гостьи качали головами, шептались, строили Яше глазки. Здесь его магические таланты были хорошо известны. Воры не сомневались, что, займись Яша их ремеслом, он бы ходил в золоте. Еще тут полагали, что лучше быть женой мазурика, чем такого, как Яша, разъезжавшего с шиксой, дома бывавшего только по праздникам и жене приносившего сплошной стыд и позор.

Вскоре явились мужчины. Хаим-Лейб Бонц, приземистый, плечистый, с желтой бородой, желтым лицом и желтыми глазами, зашел угоститься варшавской папироской. Яша достал целую пачку, а Зевтл поставила перед гостем бутылку водки и коржики. Хаим-Лейб был старая гвардия, но от дел отошел и теперь ни на что не годился. Он пересидел по всем тюрьмам, причем в одной ему отбили бока. Хаимова брата, конокрада Бенце Клоца, мужики заживо сварили в бочке. Задумчиво пососав варшавскую папироску и проглотив рюмку водки, Хаим-Лейб поинтересовался:

— Что слышно в Варшаве? Как там старый Павяк? [5]

Кривой Мехл, громадный ражий мужчина с плечищами великана, бычьим загривком, шрамом на лбу и вытекшим глазом, принес с собой что-то, завернутое в бумагу. Яша сразу догадался, что в свертке замок, который предстоит отмыкать. Мехл сам был спец по замкам и с отмычкой не расставался. Прежде чем пристать к воровскому делу, Мехл ходил в подмастерьях у слесаря. Уже много лет он порывался смастерить что-нибудь такое, с чем бы Яша не справился, а сейчас сидел и помалкивал, терпеливо дожидаясь, когда разговор перейдет на замки. До сих пор ему не удавалось посрамить Яшу. Как бы сложен и хитер замок ни был, Яша отмыкал его в считанные минуты, причем часто всего лишь гвоздем или головной шпилькой. Мехл тем не менее не сдавался и всякий раз бился об заклад, что изготовит «железо», какое даже архангелу Гавриилу не одолеть. Наезжая в Люблин, он обязательно советовался со слесарем Абрамом Лейбушем, а также другими кузнецами и механиками. Комната Мехла, набитая разными молотками, металлическим прутом, напильниками, пилками для железа, крюками, буравами, клещами и паяльниками, смахивала на мастерскую. Жена его, Черная Бейла, была уверена, что он на этом деле повредился в уме. Яша с улыбкой глянул на Мехла и подмигнул. Если тот рассчитывал оставить Яшу с носом, Яша не сомневался, что, ковырнув или поддев где надо, сумеет, как по волшебству, угадать механизм.

Потихоньку сошлись все: Менделе Байлик, Ёська Дайч-Пурим, Лейзер Крацмих. Ворами верховодил сейчас Бейриш Высокер, крошечный человечек со шныряющими глазками, острым носом и личиком, остренькой же лысой головой и длинными, точно у обезьяны, руками. Как и Зевтл, он был родом из Великой Польши. Одевался Высокер весьма франтовато: цветные брюки, желтые штиблеты, бархатные жилетки и вышитые сорочки. На голове у него сидела охотничья шляпа с пером. Каблуки штиблет, чтобы добавить росту, были намеренно подбиты. Говорили, что Бейриш так искусен, что вытащит из жилетного кармана часы даже у карманника. Он знал по-русски, по-польски, по-немецки, умел ладить с властями и был не столько вор, сколько делец. Много лет назад Высокер угодил в каталажку, но не за кражу, а за то, что обчистил некоего помещика и карточную игру под названием «цепочка». Насколько Кривой Мехл был специалист по замкам, настолько Бейриш Высокер знал разные штуки с картами. Однако до Яши ему было далеко. То, что умел Яша, Бейришу не снилось. Сейчас в кармане у Высокера тоже лежала парочка крапленых и некрапленых колод, а еще он славился нервозностью и не мог усидеть на месте. Все уже расположились за столом, а Бейриш все крутился, как зверь в клетке, или, верней, как волк, вздумавший поймать собственный хвост. Наклонив голову, Высокер выбрасывал слова.

— Когда ты будешь наш, когда? — гнусавым голоском кричал он Яше. — Дай пять и переходи!..

— Чтобы околеть в кичмане?

— Кто не идиот, ест и кушает.

— Хитрей себя не будешь, — заметил Кривой Мехл. — Каждый может завалиться.

— Надо знать, откуда ветер, — настаивал Высокер.

Яша понимал, что рассиживаться тут не следует.

Елизавета умирает от нетерпения. Магда ждет. Бешеный Болек ищет повода для ссоры. Однако взять и уйти тоже не хотелось. Здесь его знали ребенком. На глазах у этих людей Яша из мальчишки при вожаке медведей превратился в артиста польского театра. Сейчас к нему пришли как к раввину. Мужчины похлопывали его по плечу, женщины жеманничали. Среди них были давние его полюбовницы, теперь замужние и нарожавшие детей, но игриво поглядывавшие и, словно с намеком на прежнее, улыбавшиеся. Насчет Зевтл он не распространялся. Та, однако, из их отношений особой тайны не делала. Ходить в потаскухах ей, как видно, льстило…

5

Павяк — знаменитая варшавская тюрьма.