Айсберг

— Некоторые могут идти, — сказал Лилли, — но со сломанными руками они никогда не выберутся из оврага.

— Тогда, думаю, выбор пал на меня.

— Совершенно верно… — Лилли слабо улыбнулся. — Единственная надежда на то, что Рондхейму противостоит человек более выносливый, чем могли вычислить его компьютеры.

Поддержка в глазах Лилли стала тем дополнительным импульсом, в котором нуждался Питт. Он с трудом встал на ноги и оглядел фигуры, беспомощно лежавшие в разных местах оврага.

— А что Рондхейм сломал вам?

— Оба плеча и, по-моему, таз, — Лилли говорил об этом таким спокойным голосом, как будто описывал поверхность Луны.

— Да, наверное, вы жалеете, что не находитесь сейчас в Сент-Луисе на пивоварне вашего отца?

— Не очень. Старик никогда особенно не рассчитывал на своего единственного сына. Если я… если я умру, когда вы вернетесь, скажите ему…

— Зачитайте ему некролог сами. Мне это не доставит большого удовольствия, — Питт старался говорить спокойно. — Я никогда не любил пиво «Лилли».

Он повернулся и встал на колени перед Тиди.

— А что они повредили тебе, моя крошка?

— У меня сместились лодыжки. — Она игриво улыбнулась. — Ничего серьезного. Кажется, мне повезло.

— Мне очень жаль. Если бы не моя топорная работа, ты бы не лежала здесь.

Она взяла его руку и сжала.

— Это более занимательно, чем печатать под диктовку документы адмирала.

Питт аккуратно взял ее на руки, поднял и положил рядом с Лилли.

— Это твой шанс, маленькая золотоискательница. Настоящий живой миллионер. И на последующие несколько часов он принадлежит только тебе. Мистер Джером Пи Лилли, могу я представить вам мисс Тиди Ройял, самую очаровательную девушку всей Национальной службы глубоководных исследований?

Питт поцеловал ее в лоб и, неловко споткнувшись, встал на ноги. Он сделал несколько неуверенных шагов по сырой земле и подошел к человеку, которого он знал просто как Сэма. Он вспомнил его благородные манеры, его голубые проницательные глаза, на которые обратил внимание еще там, в оружейной комнате. Сейчас он увидел его, лежавшим с двумя сломанными, как ветви дуба, ногами, и его глаза сделались тусклыми от невыносимой боли. Питт заставил себя улыбнуться ему ободряющей улыбкой.

— Потерпите, Сэм, — сказал он, мягко прикоснувшись к плечу пожилого человека. — Я вернусь еще до обеда с самой привлекательной медсестрой во всей Исландии.

На губах Сэма мелькнула еле заметная улыбка.

— Для человека моего возраста предпочтительнее была бы сигара.

Питт наклонился и сжал руку Сэма. Голубые глаза внезапно ожили, старик приподнялся и ответил на рукопожатие с такой силой, какой Питт не ожидал от него. В чертах его усталого морщинистого лица появилась решимость.

— Его надо остановить, майор Питт, — сказал он тихим голосом, перешедшим в шепот. — Джеймсу нельзя позволить осуществить его чудовищные планы. Его цели, может быть, и благородны, но люди, которые окружают его, мечтают только о богатстве и власти.

В ответ Питт только кивнул.

— Я прощаю Джеймса за то, что он сделал. — Сэм говорил так тихо, как будто он обращался к себе самому. — Скажите ему, что его брат прощает…

— Боже! — онемел Питт. — Он — ваш брат?

— Да, Джеймс — мой младший брат. Я оставался в тени в течение многих лет, решая финансовые вопросы нашей многонациональной корпорации. Джеймс, более ловкий и активный, стал более известен. До последнего времени мы являли собой достаточно удачное сочетание. — Сэм Келли кивнул Питту едва заметным жестом прощания. — Да хранит вас Бог!

Он слабо улыбнулся.

— И не забудьте мою сигару.

— Можете на нее рассчитывать, — пробормотал Питт. Он отвернулся. Голова кружилась от противоречивых образов и эмоций. Затем ненависть — его основная движущая сила, начала вытеснять все остальное — ненависть, которая разгоралась в нем, когда Рондхейм только начал свое садистское убийство, заполнила его сознание пылающим огнем. Низкий голос вернул его к действительности. Это был русский дипломат Тамарезов.

— Сердце верного коммуниста с вами, майор Питт.

Питт задержался с ответом.

— Благодарю вас. Не часто коммунист доверяет спасение своей жизни капиталисту.

— Да, эту пилюлю нелегко проглотить.

Питт остановился и задумчиво посмотрел на Тамарезова, на его левую ногу, неестественно отставленную в сторону. Черты его лица смягчились.

— Если вы обещаете не устраивать, пока меня не будет, никаких пропагандистских лекций, я вернусь для вас с бутылкой водки.

Тамарезов с любопытством посмотрел на Питта.

— Это проявление американского юмора, майор? Но я надеюсь, насчет водки вы говорите серьезно.

Улыбка появилась в уголках губ Питта.

— Конечно, поскольку я собираюсь сбегать в винный магазин за углом, я просто хотел взять что-нибудь и для вас.

И прежде чем русский смог что-то ответить, Питт повернулся и начал забираться по крутому склону оврага вверх.

Питт старался передвигаться очень осторожно, по нескольку дюймов, так, чтобы движения причиняли как можно меньше боли его сломанному ребру. Он скреб руками мягкую, скользкую землю и подтягивался вверх, не глядя никуда, только строго перед собой. Первые двадцать ярдов дались ему без труда. Однако потом склон сделался круче, и земля стала более твердой, что затрудняло движение.

Подъем стал невыносимо трудным, что еще больше усугубляла боль от ран. Его силы истощились, движения стали совершенно механическими: зацепляться и подтягиваться, зацепляться и подтягиваться. Сначала он пытался считать футы, но после тридцати потерял счет, его мозг отказывался выполнять любые умственные функции.

Он был как слепой. Единственное ощущение, которое у него осталось, было осязание. В этот момент страх впервые настиг его — это не была боязнь падения или страдания от ран — это был настоящий холодный страх, что он не сможет помочь людям, что их жизни зависят от того, доберется он или нет до той полосы, которая соединяет землю и небо и которая, казалось, так еще далека. Минуты казались часами. Сколько прошло времени? Он не знал, он не имел никакого представления. Время, как средство измерения, уже не существовало. Его тело превратилось в тело простого робота, повторяющего одни и те же движения, даже не нуждаясь в командах мозга.

Он опять начал считать, но на этот раз остановился на десяти. «Теперь, — сказал он себе, — одна минута отдыха, и снова вверх». Дыхание его стало прерывистым, пальцы кровоточили, ногти сломались, мускулы рук ныли от постоянного напряжения. По лицу катился пот, но воспаленная плоть не чувствовала ничего. Он сделал еще одну остановку и сквозь щели распухших глаз посмотрел наверх. Край оврага скрывался за неясной линией туманных очертаний, что затрудняло определение расстояния.

И вдруг неожиданно его руки почувствовали мягкую землю края оврага. С силой, о которой и не подозревал, он вытолкнул свое тело и перевернулся на спину, замертво растянувшись на ровной поверхности.

Минут пять Питт лежал неподвижно, от пульсирующего дыхания вздымалась только его грудь. Постепенно чувство полного изнеможения переросло в тревогу, С трудом он поднялся на ноги и посмотрел вниз, на дно оврага, на крошечные фигурки, разбросанные там. Он сложил руки рупором, чтобы закричать, но потом передумал. Все, что могли видеть люди, находившиеся внизу, это его голову и плечи, возвышавшиеся над краем оврага. Он махнул им рукой и пошел.

Глава 18

Питт стоял как одинокое дерево посреди большой пустынной равнины. Во все стороны, куда простирался взгляд, она была покрыта темно-зеленой мшистой растительностью. На краю горизонта виднелись невысокие, в легкой дымке, холмы. За исключением нескольких одиноких кустиков, пробивавшихся к солнцу, земля была совершенно необитаемой. У него было такое чувство, что он в этой холодной пустыне совсем один, но вдруг он заметил небольшого бекаса, взмывшего в небо в поисках невидимой добычи. Он летел в сторону Питта и, находясь на высоте двухсот футов, стал кружить над его головой, внимательно приглядываясь к этому странному животному, неприкаянно стоявшему в своем желто-красном оперении посреди огромного зеленого ковра. Сделав три круга над головой Питта, маленькая птичка потеряла к нему всякий интерес, взмахнула крыльями и полетела дальше.