Страница 28 из 29
— Теперь могу позвонить?
На этот раз улыбнулся только я.
— Разумеется, господин Футт. Но сперва вызовите полицейский наряд, чтобы арестовать торговцев наркотиками. Вы знаете, кому надо звонить в таких случаях.
Когда Футт вышел, прокурор пожал мне руку.
— Хорошая работа.
— Спасибо. Теперь ваш черед, — сказал я.
— Можете на меня положиться.
В ожидании полицейского наряда мы занимались тем, что защищали Хоша от Харри Айлера, который время от времени набрасывался на Хоша, а еще пытались выманить фрау Футт из ее комнаты. Она заперлась там наглухо и не желала выходить.
Футт задумчиво курил сигару. Я смешал себе виски с содовой и подсел к нему.
— Это вы научили Хоша разыграть этот спектакль? — спросил Футт.
Я промолчал.
Он не смотрел в мою сторону.
— Сейчас он выкрутится, но на суде я все скажу.
— Я знаю.
— Не думал, что Хош такой дурак и все выболтал вам. Не ожидал от него.
— Он запаниковал. Мне даже на руку, если вы на суде разорвете друг другу глотки… А почему, кстати, вы меня не прикончили тогда?
— Хороший вопрос. Тогда бы я навлек на себя серьезные подозрения в убийстве Ахмеда Хамула.
— Глупо, что приходится открещиваться от убийства, к которому не имеешь никакого отношения.
— М-мм.
Раздался звонок, и в дверь вломилась бригада полицейских, которые больше напоминали толпу дикарей. После того как прокурор объяснил им, в чем дело, они впали в полный ступор. Арестовать комиссара криминальной полиции Футта как торговца наркотиками и его коллегу Харри Айлера как убийцу — с такой задачей они еще не сталкивались. Нельзя же так просто бросить в каталажку своих коллег, здесь наверняка какое-то недоразумение. В конце концов Футт сам вынужден был дать пояснения и санкционировать арест. Ворча, что лучше бы арестовать этого турка, бригада вместе с прокурором и задержанными покинула квартиру и направилась в следственную тюрьму.
Остались лишь Лефф, фрау Футт и я.
Мы все-таки извлекли комиссаршу из ее укрытия, поставили перед ней бутылку виски и распрощались с ней.
ГЛАВА 5
Лефф и я заканчивали по четвертой кружке пива. Было около шести. Со всех сторон слышалось: «Одно светлое», «Еще одну кружку!». Чем больше кружек скапливалось на стойке, тем разговорчивее и возбужденнее становились люди, сидевшие за ней. Обслуживала всех толстозадая официантка по имени Сони. Ей трудно было передвигаться, не задевая мужских рук, да она их и не избегала. Задница была ее неотъемлемым рабочим инструментом. У Леффа под глазами проступили черные круги, и я боялся, что придется везти его домой.
— Господин Каянкая, в-в-ы п-п-роделали б-б-б-оль-шую работу, и вс-с-с-е-таки с-с-кажу вам…
— И все-таки хороший адвокат смог бы снять обвинения в убийстве Ахмеда Хамула, поскольку нет прямых улик. Это вы хотите сказать?
Он говорил мне это в пятый или шестой раз.
— Вот именно. Х-х-отя дело ясное, суду нужны неопровержимые доказательства… Вот т-т-ак.
— Посмотрим, сможет ли Харри Айлер добыть себе алиби на вечер пятого августа. Но из него все равно сделают козла отпущения. Такой шанс Футт и Хош не упустят.
— Что правда, то правда… — согласился Лефф.
Ребро у меня снова заныло. Я стал думать о том, что мне предстоит в ближайшие три дня. Свежезастеленная постель, по утрам — куча проспектов туристических агентств. По вечерам — бесконечные фильмы по телевизору, идиотская реклама, последние известия и, наконец, вечный Хэмфри Богарт.
Я потрепал Леффа по плечу. Его неподвижный взгляд был сосредоточен исключительно на заднице Сони.
— Господин Лефф, мне надо идти. Я должен еще навестить Эргюнов, рассказать им все, а потом — домой, в постель.
— М-м… Мне т-т-оже надо домой… У меня ч-что-то звенит в башке…
— Еще раз большое спасибо за содействие. Без вас я бы ничего не смог. В ближайшие дни загляну к вам.
— Об-б-бязательно приходите. Жена б-б-удет очень рада.
Я кивнул Сони, чтобы она принесла счет. Лефф хитро подмигнул. Мы вышли вместе.
Между тем на часах была половина десятого. Я довел Леффа до его «бенца», заехал в офис, чтобы взять тысячемарковую купюру, и наконец вернулся домой, принял душ и перекусил.
Купив у мадам Обеликс три плитки шоколада для детей Ильтер Хамул, я пожелал ей спокойной ночи.
— Вам тоже, — сказала она.
Солнце уже зашло за горизонт, небо было чистым и голубым, не считая нескольких розовых облаков, и на их фоне летели черные птицы. Я почувствовал страшную усталость.
Дверь открыла Ильтер Хамул. На ней был темно-зеленый атласный халат.
— Добрый вечер. Извините за поздний визит, но мне надо сообщить вам, что дело окончено. Убийца найден и находится за решеткой.
Ее лицо озарилось улыбкой облегчения. Она пригласила меня войти в дом и спросила, что я желаю выпить.
— Не откажусь от кофе.
Она провела меня в большую, пестрящую яркими красками гостиную, придвинула мне кресло и вышла. Через десять минут передо мной стояла чашка отличного крепкого кофе по-турецки.
— Вот шоколад вашим детишкам.
Она рассыпалась в благодарностях и попросила рассказать все по порядку. Во второй раз я прокручивал всю историю. Не преминул рассказать и о Ханне Хехт.
Она слушала внимательно и напряженно, иногда слегка покачивала головой. Когда я окончил рассказ, в комнате стало совершенно темно. На небосводе уже загадочно светилась луна. Некоторое время мы молча сидели друг против друга, потом Ильтер Хамул встала и включила свет. По ее лицу текли слезы.
— Как мне отблагодарить вас?
— Как договаривались. Дайте мне сдачу с этой банкноты. Мой гонорар за три дня — 600 марок. Это все.
Она принесла деньги и протянула мне. При этом она крепко пожала мне руку.
— Ваш брат дома? — поинтересовался я.
— Он в своей комнате. Завтра уезжает в Турцию и сейчас упаковывает вещи.
— Мне хотелось бы увидеть его.
— Проходите, пожалуйста.
Она взяла меня под руку, и мы направились к приоткрытой двери. Через узкую щель в прихожую проникал приглушенный свет. Ильтер Хамул оставила меня одного. Я тихо постучал в дверь и, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату. Ильмаз Эргюн укладывал веши в чемодан. Он бросил на меня взгляд через плечо. В его комнате стояли незастеленная кровать, настежь открытый шкаф, два стула и прикроватная тумбочка с радиобудильником. Голые стены украшал лишь календарь с видом Гейдельберга.
Держа в руках три сложенные рубашки, он повернулся ко мне.
— Можно закурить?
Неохотно кивнув, он положил рубашки в чемодан.
— Пожалуйста, занимайтесь своим делом, пакуйте веши, не хочу вам мешать. Но разрешите все-таки сказать, что вам незачем уезжать.
Я зажег сигарету и сел на стул. Ильмаз Эргюн расположился на кровати.
— Хотите закурить?
— Спасибо, я не курю.
Он посмотрел на меня серьезными, почти печальными глазами.
— Что вы хотите этим сказать? Почему мне незачем уезжать?
Какое-то время я молча курил.
— Это значит, что никто не будет вас искать по подозрению в убийстве вашего зятя.
Ильмаз наклонился вперед и обхватил лицо руками. Я видел только его блестящие черные волосы.
Когда он наконец поднял голову, я уже успел выкурить три сигареты.
— Откуда вам известно?..
— Нож. Только непрофессионалы пользуются ножом. Я не спрашивал о том, что за нож обнаружили в спине Ахмеда, но думаю, что это был кухонный нож.
— Да.
— Вы ненавидели Ахмеда, я прав? Ваш отец предпочел его вам. Вы для него были всегда на втором месте.
— Перестаньте!
— Мне очень жаль. Вы, вероятно, думаете, что Ахмед Хамул втянул вашего отца в торговлю наркотиками. В действительности вашего отца заставили заниматься этим. Так началась трагедия. Позже он втянул Ахмеда. Три года в вас копились ненависть и обида за разлад в семье. И виной тому, с вашей точки зрения, был, разумеется, Ахмед Хамул. Когда погиб отец, вы стали тайно мечтать избавиться от зятя. А поскольку он редко появлялся дома, вы на время оставили эту затею, жалея свою сестру Ильтер. Но вы не могли простить Ахмеду, что он пристрастил к героину вашу другую сестру — Айзу. Тогда-то и родилась идея фикс убить его. Из-за Айзы вы и прикончили своего зятя. Чем дальше, тем неизбежнее приближалась развязка. Действительно, убрав его, вы думали, что все проблемы решатся. Вы избавились от ревности, которая мучила вас все эти годы, а ваша семья обретала долгожданный покой. Болезненная зависимость Айзы была для вас моральным оправданием. Итак, фантастическая идея переросла в конкретную задачу, которую вам предстояло решить. Во имя спасения семьи.