Каин и Авель

В школе у Уильяма было мало друзей, в частности, потому, что он стеснялся заводить отношения с кем-то, кроме Кэбботов, Лоуэллов или детей из более богатых семей, чем его собственная. Это резко ограничивало его выбор, и он стал несколько погружённым в себя, что огорчало Анну, желавшую, чтобы Уильям вёл как можно более нормальный образ жизни, и в душе не одобрявшую ни кассовой книги, ни программы инвестиций. Анна предпочла бы, чтобы у Уильяма было много молодых друзей, а не старых советчиков, чтобы он пачкался и получал на улицах синяки, чтобы он заводил лягушек и черепах, а не покупал акции и изучал отчёты компаний, короче, чтобы он был таким же, как и все остальные мальчики. Но ей всегда недоставало смелости сказать о своих мыслях; впрочем, бабушкам были неинтересны все остальные мальчики.

На свой девятый день рождения Уильям представил бабушкам книгу доходов и расходов для второй ежегодной ревизии. Книга в зелёном кожаном переплёте показывала, что за два года он накопил пятьдесят долларов. Уильям был особенно счастлив обратить внимание бабушек на графу В-6, показывавшую, что он продал акции банка Моргана сразу же после того, как услышал о смерти великого финансиста, потому что помнил, как упали в цене бумаги отцовского банка после того, как было объявлено о его смерти.

Бабушки были приятно удивлены и разрешили Уильяму продать свой старый велосипед и купить новый, после чего у него ещё оставался капитал в размере ста долларов, которые бабушки вложили от его имени в компанию «Стандард Ойл» из Нью-Джерси, поскольку, по словам Уильяма, её акции будут только расти. Он внимательно вёл книгу доходов и расходов вплоть до своего двадцать первого дня рождения. Если бы его бабушки дожили до того дня, он был бы горд показать им последнюю графу в правой колонке, которая называлась «активы».

7

Владек был единственным из оставшихся в живых, кто хорошо знал внутреннее устройство подвала. Ещё в те дни, когда он играл с Леоном в прятки, он проводил в подвале многие счастливые часы свободы, которую ему дарила маленькая каменная комната. Тогда он не догадывался, что это знание очень пригодится ему.

Всего в подвале было четыре комнаты на двух уровнях. Две комнаты – одна побольше и одна поменьше – находились на втором этаже подвала. Та, что поменьше, подходила к стене замка, в неё через каменную решётку наверху пробивался скудный свет. Спустившись пятью ступеньками ниже, можно было попасть в две другие комнаты, в которых была полная темнота и застоявшийся воздух. Владек отвёл барона в меньшую комнату наверху, где тот сел в углу, не говоря ни слова и не двигаясь. Тогда мальчик попросил Флорентину лично присмотреть за бароном.

Поскольку Владек был единственным человеком, который осмеливался оставаться в одной комнате с бароном, слуги никогда не ставили под сомнение его власть над ними. Вот и получилось, что в свои девять лет он взял на себя ежедневную ответственность за своих сокамерников и стал хозяином в подвале. Он разделил оставшихся – двадцать четыре человека – на три группы, стараясь по возможности не разбивать семьи, и устроил смены по восемь часов каждая: восемь часов в верхних комнатах, подышать воздухом, поесть и заняться физическими упражнениями, восемь часов работы в замке на своих захватчиков и, наконец, восемь часов сна в одной из нижних комнат. Никто, кроме барона и Флорентины, не знал, когда Владек спит, поскольку он всегда встречал каждую возвращающуюся смену и провожал каждую заступающую на вахту. Еда раздавалась каждые двенадцать часов. Охрана передавала им бурдюк с козьим молоком, чёрный хлеб и пшено, а иногда – орехи, которые Владек делил на двадцать восемь частей, всегда отдавая удвоенную порцию барону, о чём тот так и не узнал. Новые обитатели подвала, чей послушный характер в условиях заключения превратился в оцепенение, не видели ничего странного в том, что девятилетний ребёнок управляет их жизнями.

Отправив очередную смену, Владек возвращался к барону в меньшую комнату. Поначалу он ждал от него приказов, но неподвижный взгляд его хозяина был столь же безжалостен и неприятен, хотя и по-своему, как глаза постоянно меняющихся немецких часовых. Барон не произнёс ни слова с момента, когда его посадили под арест в собственном доме. У него отросла длинная борода, перепутанными прядями спускавшаяся на грудь, а крепкое тело стало сдавать. Его когда-то гордые глаза теперь были безучастны. Владек с трудом мог вспомнить, как звучит любимый голос его благодетеля, и уже свыкся с мыслью, что никогда не услышит его снова. Через какое-то время он подчинился невысказанному желанию барона и хранил молчание в его присутствии.

Когда Владек жил в безопасности в замке, то не задумывался о прошедшем дне, так сильно он был занят всё время. Теперь же он не помнил, что делал в предыдущий час, поскольку ничего не менялось. Безнадёжные минуты складывались в часы, часы – в дни, а затем в месяцы, а потом он потерял им счёт. Только доставка еды, темнота или свет за окном говорили ему, что прошли очередные двенадцать часов, а сила света, порывы холодного ветра и лёд на стенах комнаты, таявший только с появлением солнца, говорили ему о смене времён года не хуже, чем уроки природоведения. В течение долгих ночей Владек всё отчётливее ощущал запах смерти, который пропитал даже самые отдалённые уголки четырёх комнат подвала и исчезал только при появлении солнца или с возвращением дождей – самого ожидаемого облегчения из всех.

После одного такого дождя, не прекращавшегося целый день, Владек и Флорентина воспользовались его результатами и умылись в луже воды, образовавшейся на каменном полу в верхней части подземелья. Ни один из них не заметил, что барон с интересом следил за Владеком, когда тот снял потёртую рубашку и начал кататься по полу, как собака, в луже чистой воды, растирая себя, пока на теле не появились белые полосы. Внезапно барон заговорил.

– Владек, – сказал он едва слышно надтреснутым голосом, – я плохо вижу тебя. Подойди поближе.

Владек был настолько ошеломлён звуком голоса своего благодетеля после такого длительного молчания, что даже не повернулся в его сторону. Но он сразу понял, что этот факт возвещает начало безумия, которое уже охватило двух стариков в подземелье.

– Подойди ко мне, мальчик.

Владек в страхе подчинился и встал перед бароном, который прищурил ослабевшие глаза и напряжённым движением потянулся к мальчику. Он провёл пальцем по груди Владека и с недоверием вгляделся в него.

– Владек, ты можешь объяснить этот небольшой дефект?

– Нет, господин барон, – смутился Владек, – он у меня с рождения. Моя приёмная мать говорила, что этот знак подарил мне Бог-отец.

– Глупая женщина. Этот знак тебе подарил твой собственный отец, – сказал барон мягко и опять на несколько минут погрузился в молчание.

Владек продолжал стоять перед ним.

Когда барон снова заговорил, его голос стал твёрдым:

– Сядь, мой мальчик.

Владек немедленно подчинился. И когда он сел, то опять заметил тяжёлый серебряный браслет, висевший у барона на запястье. Лучик света от окна заставил засиять в темноте подвала великолепную гравировку на нём – это был герб Росновских.

– Я не знаю, сколько времени немцы продержат нас здесь под замком. Поначалу я думал, что война закончится через несколько недель. Я ошибался, и теперь нам нужно смириться с мыслью, что она может продлиться очень долго. Исходя из этого, мы должны более конструктивно использовать наше время, поскольку я знаю, что моя жизнь подходит к концу.

– Нет, нет, – запротестовал Владек, но барон продолжил свою речь, как будто его не слышал:

– А твоя только началась. Поэтому я займусь твоим дальнейшим образованием.

В этот день барон больше ничего не сказал. Казалось, он размышляет над смыслом своих слов. Так Владек получил нового учителя, а поскольку у них не было возможности ни читать, ни писать, ему пришлось просто запоминать и повторять то, что говорил барон. Он выучил огромные отрывки из поэм Адама Мицкевича и Яна Кохановского и длинные куски из «Энеиды». В этом суровом кабинете Владек научился географии, математике и четырём языкам: русскому, немецкому, французскому и английскому. Но самыми счастливыми моментами в его жизни опять стали уроки истории. То была история нации, выжившей в условиях столетнего раздела, в атмосфере утерянных надежд на восстановление польского единства и новых мучений поляков после сокрушительного поражения Наполеона в России в 1812 году. Он познакомился с героическими легендами о старых и счастливых временах, когда король Ян Казимир посвятил Польшу Деве Марии после битвы под Ченстоховом, в которой он сокрушил шведов, и о том, как могущественный князь Радзивилл, владевший огромными земельными угодьями и страстно любивший охоту, поселил свой двор в замке близ Варшавы. Последний ежедневный урок Владека был посвящён истории Росновских. Вновь и вновь он слушал – и без устали был готов слушать опять – рассказ о том, как доблестный предок воевал в 1794 году под знамёнами Домбровского, а затем – в 1809 году – служил под началом самого Наполеона и в награду получил землю и титул барона. Он также узнал, что дед барона заседал в Совете Варшавы, а отец сыграл самостоятельную роль в строительстве новой Польши. Владек был несказанно счастлив, когда барон превращал подвал в учебный класс.