Страница 79 из 100
На следующий день в почтовый ящик кинули листовку:
Листовку поднял Карим. Перевернул ее.
— Йес! — воскликнул он. — Назначена дата.
Сложил руки и расставил ноги:
— Пусть приходят. Мы будем готовы.
Пришел Шану, взял листовку и изучал ее некоторое время. Положил обратно, ушел в спальню и закрыл за собой дверь.
Глава семнадцатая
Все пришли к единодушию только по одному пункту: парня зарезали ножом. Насчет всего остального спорили до посинения, как по поводу цен на бринджалы [78] в воскресный день. Одни говорили, что была драка между бандами и дрались по меньшей мере десять человек. Другие говорили, что двадцать, тридцать, пятьдесят. Их противники отвечали, что людей было двое: убитый и убийца. Утверждали, что у всех этих банд уже длинная история: все начиналось, когда ребята еще в школе учились и сбегали с уроков на дневные тусовки рейверов где-нибудь в заброшенных складах, переодевались в туалете, отхлебывали виски, затягивались сигаретами и слушали «Джой Бангла», Майкла Джексона, Джеймса Брауна, Амируддина и Абдула Гани [79], придумывали новые танцы и поводы для драк и сочиняли себе стиль жизни, в котором их никто себе не представлял, и в первую очередь родители. Между двумя этими бандами всегда было напряжение, и остается только удивляться тому, что только сейчас кого-то зарезали.
Враки все это. Парни из одной банды, и повздорили они из-за девушки. Тоже враки. Весь сыр-бор из-за наркотиков. Или из-за денег. Или из-за денег за наркотики. И теперь парень валяется в больнице с вот такущей раной в бедре.
Некоторые тупы, как ослы! Ранили-то его в грудь, он не выживет, его жизнь в руках Аллаха, чего ждать — умрет, не умрет, надо было раньше думать, что-то такое обязательно должно было случиться, и что еще бывает от банд, кроме неприятностей?
А чему тут удивляться — ведь у некоторых в ушах растет горчица: они всему верят. У них, как в той песне поется, глаза есть, только мало толку. Какие банды, вы что? Их выдумала белая пресса, чтобы похуже обозвать выходцев из Бангладеш. Больше всех постарался «Сигнал из Тауэр-Хэмлетс» (вы что, не знали: во всех белых газетах сидят преступники), и если начитаться этой чепухи, то и впрямь можно подумать, что наши мальчики превращаются в плохишей, как негры в свое время. Нет никаких банд. Есть просто мальчишки, которые росли вместе и вместе проводят время.
«Сигнал» сообщает, что установлено имя жертвы: Харун Заман. И все поверили. А парня, который лежал при смерти, вернее, лежал на правом боку, чтобы закрыть рану в левом бедре, зовут Джамал Заман. Или Джамал Шамсар. Или, как сказала Разия, которой рассказал Тарик, это некто Нонни. Никто не знает, как Нонни зовут на самом деле, хотя очень многие делают вид, что слыхали это имя и согласны, что у парня воинственный нрав, с таким только в драку лезть, а другие сочувствуют Нонни, потому что это скромный мальчик, каких постоянно дразнят.
— Знаете, почему у этих ребят все не так? — спросил Шану.
— Потому что они плохо учатся, — прилежно ответила Биби.
— Потому что они везде слоняются, — ответила Шахана, — как овечки.
— Не надо умничать.
— Расскажи нам, папа, — поднялась Биби.
— Я не знаю, — ответил Шану, — иногда кажется, что весь мир против тебя, и тогда очень тянет стать с миром заодно.
Он взял ключи от машины, Шахана потянулась к пульту.
— Конечно, если бы они лучше учились, они были бы сильнее. Сила ума — вот в чем все дело. — Шану взял у дочери пульт и отдал его Назнин. — Сегодня пусть посидят за книгами.
Разия, Назнин и еще несколько матерей стояли возле магазина «Лучшие овощи Алама» на Бетнал-Грин-роуд. На прилавке, сооруженном из двух столов возле витрины, ящик с перезрелыми помидорами, цветом больше похожими на старые синяки, чем на красные овощи; волосатая пирамидка кокосовых орехов, кучка темно-зеленых узловатых корел [80], от одного взгляда на которые во рту становится горько, веточки нима [81]в большой стеклянной банке. Назма прикоснулась к помидору и вытерла палец об искусственную траву на столе.
— Лучшие фрукты? — спросила она, и от возмущения щеки у нее задрожали. — Если в Бангладеш человек именует свои овощи лучшими и продает гнилые помидоры, ему это просто так не сходит с рук.
— О да, — сказала Сорупа, — у нас на этот счет свои законы.
— Законы? — воскликнула Назма, словно впервые услышала это слово. — Такого стервеца даже на порог суда у нас не пустят.
Сорупа, уже разуверившись в собственных словах, с воодушевлением поддакнула:
— Не пустят.
— Люди бы у нас сами разобрались, без суда. Пару раз бы ему съездили, все бы понял. Просто, быстро. Доходчиво.
Назма подошла к столику с корелой. Назнин представила, как перекатываются ее маленькие круглые ступни. Назма взяла овощ и чуть надавила на него. Судя по выражению ее лица, оттуда выползло не меньше десятка гусениц.
Сорупа наконец поняла, о чем речь.
— Это лучшая-прелучшая система в мире. Размозжить стервецу голову. И никаких взяток, никакой полиции, адвокатов и прочего.
И начала превозносить достоинства сельской судебной практики. Когда список достоинств иссяк, она с готовностью принялась читать его заново.
Назме это быстро надоело.
— Я слышала, у мальчика, которого зарезали, колотая рана в легком. Я слышала, что он связан с наркотиками.
Назма посмотрела на Разию и широко открыла глаза.
У Назмы высокая грудь распирает тонкое черное пальто, круглая, как два футбольных мячика. Грудь Разии по сравнению с ней совсем тощая и висит где-то у пояса под толстовкой.
Разия изучала кокосовые орехи. Взяла один, взвесила на руке, взяла другой, взвесила.
— Наркотики, — повторила Назма.
Она произнесла это слово, как родители произносят слово «чудовище», чтобы напугать ребенка.
— Наркотики, — повторила Сорупа.
Назме это не понравилось. Она щелкнула языком и посмотрела на Сорупу, та притворилась, что не заметила.
— Конечно, сейчас чего только не услышишь про то, как мальчики влипают в истории с наркотиками. Родители не могут за ними уследить, и дети позорят всю семью. Если у кого и просыпается здравый смысл, то ребенок тут же отправляется обратно в Бангладеш.
На помидоры, другие первоклассные овощи и на головы женщин посыпались мелкие (как перхоть у Шану) и легкие хлопья. Они падали и исчезали без следа.
— Дождь, — сказала Разия Назнин, — пошли скорей.
— Снег, — сказала Назма, — есть же люди, которые не замечают, что творится у них прямо под носом.
Сорупа подставила руку, чтобы всем стало ясно — пошел снег.
Прямо у них под носом.
По Комершал-стрит двигалась похоронная процессия. Четыре большие черные машины за катафалком, битком набитым лилиями и хризантемами, под которыми, видимо, находился гроб. В машинах люди, тоже битком. Красный фургончик с нарисованной свиньей застрял в процессии и все пытался свернуть на соседнюю улицу. Свинья сидела на невидимом стуле, скрестив маленькие толстые ножки, и ела пирожок. Назнин ждала посреди дороги, пока процессия проедет, глянула в одну из черных машин и увидела внутри женщину, которая, взглянув в маленькое зеркальце, подняла голову и уставилась на Назнин. У женщины были короткие белые волосы, очень аккуратно постриженные на висках. Выражение лица дежурно-приветливое, на губах полуулыбка, но в глазах пустота. Так смотрят на знакомую вещь, на ключи, которые наконец нашла, на кухонный стол, протерев его от сока, разлитого дочерью. Так смотрят на знакомые величины: на мебель в комнате или на темнокожих женщин в сари, которые готовят рис, воспитывают детей и слушаются мужей. Назнин помахала ей рукой. Похоронная процессия двинулась дальше.
78
Бринджал — индийский баклажан.
79
Джой Бангла, Амируддин и Абдул Гани — бенгальские музыканты.
80
Корела — существует несколько названий этого растения: момордика, индийский огурец, горькая дыня. Применяется в основном в индийской кухне. В тексте овощ темно-зеленый, значит, уже совсем перезрел.
81
Ним — растение, в котором содержится вещество, обладающее антисептическими свойствами, из нима жители Бангладеш делают даатон, щеточку для десен.