Страница 71 из 100
И он наклонил голову сначала в одну, потом в другую сторону, пытаясь таким образом выудить застрявшее где-то воспоминание.
— Они организуют фестиваль. Все, кто хочет помочь, приглашаются в понедельник.
Шану вспомнил:
— Эти идиоты кидали мне листовки под дверь.
Он прокашлялся и сложил руки на животе.
— В этом обществе…
— Мы пойдем туда или нет?
— Биби, — крикнул Шану, — иди и скажи нашей мемсахиб, что она в кровавое месиво у меня превратится. Руки-ноги не отыщутся.
— Так нечестно, — закричала Шахана.
Биби, которая стояла возле входа, выскользнула из комнаты.
— Ничего от тебя не останется, — визжал Шану, — только косточек осколки.
Назнин встала между мужем и дочерью.
— Она пойдет, — сказала Назнин, но оба так орали, что не слышали слов матери. — Я сказала, она пойдет, — завопила Назнин.
Оба, оторопев, замолчали, словно она им обоим вырвала языки.
— Шахана, побольше уважения к отцу.
— Да, мама.
— А ты, — повернулась Назнин к Шану, — думай, что говоришь маленькой девочке.
Шану молча открывал рот.
— Ты права, — получилось у него через несколько секунд.
Отец с дочерью смотрели друг на друга, словно заговорщики. Их заговор вдруг обернулся забавой. Они улыбнулись и еле сдерживались, чтобы не расхохотаться. И не смотрели на Назнин. Шану подмигнул дочери и сказал:
— Мы забыли, что она еще не совсем здорова.
— Мам, — сказала Шахана, все еще не поднимая глаз, — может, ты сядешь?
— Может, я сяду, — ответила Назнин, — а тебе не пора за книжки?
У Шану затряслись щеки, он исподтишка делал знаки Шахане:
— Надо сматываться от этой сумасшедшей, пока еще есть время.
Прошло несколько дней. Назнин осторожно спустилась с натянутого каната под куполом и сделала первые шаги по земле. На удивление земля оказалась довольно прочной. На цыпочках теперь ходили Шану и девочки.
— Помните, о чем мы договаривались? — повторял Шану девочкам, и те чуть заметно кивали, чтобы не заметила Назнин.
— Мы должны пойти на собрание всей семьей, — сказал Шану, — будет весело.
Назнин ответила, что пойдет, если он так хочет, и он погладил ее по щеке и сказал:
— Ну, хорошо. Так-то лучше, правда?
И засуетился вокруг нее, пока Назнин не выдавила улыбку, лишь бы он ушел.
За день до назначенной даты Шану сидел по-турецки в лунги и жилете на полу и читал газету.
— Шахана! Биби! Идите сюда.
Пришли девочки, каждая пыталась спрятаться за другую.
— Как вы думаете, какая нация самая счастливая в мире? — И от улыбки у него раздулись щеки.
Шахана передернула плечами, а Биби сунула палец в рот.
— Ну, у кого есть предложения? — От удовольствия Шану раскачивался взад-вперед, от чего живот у него шлепался о бедра. — Ну же, кто догадается?
— Самая счастливая? — спросила Биби, с трудом понимая значение слова.
— Бангладешцы, — монотонно ответила Шахана.
— Правильно. Здесь пишут, что в опросе «Какая нация самая счастливая?» первое место занимает Бангладеш. Индия на пятом месте, США на сорок шестом.
— О господи, — сказала Шахана.
Но Шану не обратил внимания.
— «Исследования, проведенные профессорами Лондонской школы экономики на предмет количества затрачиваемой энергии каждым человеком и получаемого качества жизни, показали, что самые счастливые люди в мире живут в Бангладеш». Кстати, Лондонская школа экономики очень респектабельное заведение, на уровне университета Дакки или Открытого университета.
И Шану передал Шахане газету, чтобы она сама посмотрела.
— Что мы теряем, если вернемся на родину? Бургеры, чипсы и, — он кивнул на ноги Шаханы, — узкие джинсы. А что получим? Счастье.
— Господи, — повторила Шахана.
Биби стояла на одной ноге и пыталась сосредоточиться, но получались у нее только гримаски.
— А как ты думаешь, какой класс присвоен этой стране? Глянь-ка. Тридцать второй. Видишь, какая разница.
Шану начал напевать песню из старого фильма и изучать мозоли на левой ноге. Девочки выскользнули из комнаты, бросив газету на пол.
— Здесь надо срезать, — сказал Шану через несколько минут.
Наклонился в поисках мозолей, насколько позволил живот.
— Не верю, — сказала Назнин.
Она сидела за машинкой, не работала, не убирала, просто сидела.
— Что ж, тогда я сам.
— Нет. Я не верю в это исследование. Какие профессора его проводили?
Брови у Шану взлетели вверх, глазки остались одни, маленькие, уязвимые, незащищенные, как две улитки без раковин. Шану потянулся к газете:
— На, посмотри. Я ничего не придумал.
— Написать можно все, но я в это не верю.
— Почему?
Удивительно, как лицо может вместить столько изумления.
Назнин не знала, что ответить. Зачем затеяла этот разговор. Не знала, верит ли исследованию или нет.
— Моя сестра несчастлива.
— Нет. Хасина очень счастливая.
— Нет, она несчастна. И не была счастлива…
И Назнин рассказала, что скрывала все эти годы, сначала запиналась, как будто говорит неправду, но потом слова хлынули потоком. Шану сидел неподвижно, как никогда, со спокойным лицом. Назнин рассказывала о своей сестре, ничего не скрывая, начиная с мистера Чоудхари, хозяина, которого Шану окрестил уважаемым человеком. Слово «изнасилование» Назнин заменила на деревенское выражение «у Хасины украли накпул», или «кольцо в носу», о том, как сестра начала торговать телом, Назнин не упомянула, сказала только, что «сестре надо было зарабатывать на жизнь», и увидела, что Шану понял намек.
Закончив, Назнин сложила руки на коленях и сидела очень ровно, протестуя своей аккуратной позой против мирового хаоса и беспорядка. Шану склонил голову и обвел взглядом комнату.
— Я что-нибудь придумаю, — сказал он, — надо что-то делать.
На следующий день после собрания «Бенгальских тигров» Назнин отправилась на другой конец района к Хануфе.
Хануфа надавала ей упаковок из-под маргарина и мороженого.
— А еще — вот тебе дал, кебаб и нирамиш. Я много наготовила.
— Я себя уже хорошо чувствую, — сказала Назнин.
— Возьми, — сказала Хануфа, — я много наготовила.
Она принесла стульчик, чтобы Назнин могла поставить ноги. На возражения ушло бы больше сил. Назнин послушалась.
Хануфа снабдила ее очередной порцией новостей. Старший Назмы устроился менеджером в ресторан «Бенгальский воин», Джорина пытается вернуть дочь и зятя в Англию, но служба иммиграции создает трудности, у Сорупы все не проходит простуда.
— И все говорят о меле.
Назнин на секунду закрыла глаза и вспомнила вчерашнее собрание.
Само собрание уже походило на мелу. Зал украшали нарядные, ярко одетые детишки и младенцы на руках у родителей. Люди бродили по залу, одни входили, другие выходили, пробовали бхаджи и самосы, по тридцать пенсов штучка, на тележке в левом проходе. В дальнем углу человек в грязном фартуке продавал сладкие ласси и пачки мангового сока. Шахана сдержанно махнула группе молодых парней в замысловатых кроссовках и с заговорщическим выражением лица. Биби встретилась со школьной подружкой, они сели вместе, болтая ногами. Шану смазал копну волос кокосовым маслом, заточил три карандаша, нашел блокнотик, как у журналистов, и с трудом, но втиснул его в нагрудный карман рубашки.
— Сколько же здесь народу, — сказал он, — как в таких условиях можно провести собрание?
— Я хочу купить ласси [74], — сказала Шахана.
— Молоко наверняка скисшее, — предупредила Назнин, — у продавца ни холодильника, ни льда.
— Пойду посмотрю, — сказала Шахана и убежала.
Шану вытащил блокнотик:
— Помню, в районном совете говорили, что если собирается больше четырех человек, то это уже базар.
Назнин вспомнила его слова. Шану оказался прав. Более того. На этом базаре он говорил больше всех.
74
Ласси — йогуртовый напиток с добавлением сахара, иногда приправленный специями.