Брик-лейн

Хасина тащилась вслед за сестрой, они пришли в магазин за хной и соусом из тамаринда. Они совали пальцы в тамаринд и слизывали его, как кисло-сладкую конфету. Рисовали на ладошках хной кружки и звезды, стирали их, оставляя в пыли отпечатки рук. Хасина заплетала косы Назнин, а Назнин закручивала на затылке Хасины две толстые косы. Хасина превращалась в красавицу. Лицо у нее как у героини мифа — правильное, без изъяна. С окружающим миром ее облик совсем не вязался. Лотос на куче отбросов. Такая красота не создана для страдания.

В полдень вся деревня, отупев от солнца, растянулась на чоки, матрасах и земле, чтобы забыться сном, но Назнин спать не хотелось. Она гуляла вокруг озера, наступила на серебряную спину змеи, и та скользнула в воду, оставив только мерцающую рябь. Назнин забралась на дерево амра [17], примостилась на рогатине ветки и стала смотреть на плоские поля под собой. Вблизи — плотные и высокие заросли насыщенного зеленого цвета, дальше — гладкие, как зеркала, просторы желтых цветочков джута. Солнце отполировало их так, что они засияли. Неужели, выйдя замуж, она уедет туда, в далекие поля? Нет, далеко ехать не хочется. Назнин спустилась с дерева и пошла по дороге, ведущей в школу, которая собирала учеников из трех соседних деревень. От ее сандалий поднимались клубы пыли и тучи москитов. Рубашка прилипла к спине, лицо мокрое, словно сверху льется невидимый душ. Двигались только москиты. Птицы спали. Даже огромная стрекоза врезалась в дорогу и, оцепенев, лежала на жаре, сияя крыльями.

— Пшш!

Назнин оглянулась. И тут же отвернулась.

— Пшш!

К дереву привязан человек. Запястья намертво прикручены к ветке, а ступни болтаются в нескольких сантиметрах от земли. Голова свесилась, как будто ему подрубили шею.

— Иди сюда, — прохрипел он.

Назнин громко сглотнула. По стенке горла потекла слюна. На человеке истерзанная набедренная повязка. По сравнению с тазом ноги кажутся в два раза тоньше. Ребра похожи на куриный скелет. Это Мустафа, пастух, и он еще не умер.

Назнин подошла ближе. Тишина. Еще ближе. Ни звука. Еще ближе, слышен уже его запах, теперь он снова заговорил. Поднял голову. Глаза кажутся огромными, в уголках рта запеклось что-то белое.

— Развяжи меня. Хорошая девочка.

Как будто уже насладился игрой, и с шутками пора завязывать. Назнин положила руку на ствол. Она увидела, что не сможет забраться на дерево и дотянуться до запястий. Не знала, станет ли вообще туда карабкаться. Мустафа наказан.

— А ты подкати сюда камень. Или бревно, с бревном полегче. Мне под ноги.

Его голос дрожал и прерывался, теперь он звучал сердито. Мустафа снова уронил голову, из груди вырвался хрип. Назнин обошла дерево и села на пенек. Отсюда он похож на марионетку с порванными нитями. Умрет ли он в ее присутствии и, если умрет, поймет ли она это? Назнин не хотела его смерти, но не хотела и вмешиваться. Люди могут разозлиться, если она освободит наказанного человека, но не это ее останавливало. Вопросы жизни и смерти были выше ее компетенции.

Скоро спина затекла от сидения, она захотела пить и придумала, чем помочь Мустафе. Пойдет и принесет ему воды. Мустафа, кажется, заснул. Назнин потрясла его за щиколотку, и он замычал.

— Я пойду за водой, могу вам еще кокосового льда принести.

Назнин побежала и решила по дороге, что, если Мустафа еще будет живой к ее возвращению, она придумает, как взобраться на дерево и освободить его. «Если он еще не умрет, — рассуждала она, — значит, в любом случае выживет, и я ничем не наврежу». Она поведает этот секрет Хасине, если найдет ее, но маме ничего не скажет. Если столкнется с папой, то не станет на него смотреть, вдруг на ее лице он что-нибудь прочитает. Наверное, папа и придумал это наказание. Не хочется, чтобы ее тоже наказали. По дороге Назнин встретила трех мужчин, они прошли мимо, держа в руках по дубинке. Один из мужчин был братом того, чью дочь украл Мустафа. Они смеялись, шутили и весело размахивали дубинками, словно отправились поиграть в крикет. Назнин обернулась и увидела, что они подошли к дереву Мустафы и похожи теперь на три маленькие фигуры, медленно танцующие вокруг центральной.

Перед домом палисадник с разноцветной дорожкой, вымощенной плиткой разных форм и размеров, как будто сюда с большой высоты упала большая ваза и осколки с тех пор так и не убрали. Под окном в темноту всматривается гипсовый гусь в красной шапочке в горошек. Возле двери метровый полисмен на смешных согнутых ножках, с наигранной улыбкой. В темноте согнулись другие изваяния огромных животных и застывших людей. Дом сам по себе обыкновенный. В окнах свет, шторы опущены.

— Богатый дом, — сказал Шану шепотом. — Этот район очень респектабельный. Здесь силхетцы не расхаживают. Если и попадется человек с коричневой кожей, он наверняка будет не из Силхета.

Назнин держала Ракиба на руках. Интересно, позвонит ли Шану в дверь или они развернутся и пойдут на автобусную остановку?

— Мы ненадолго, — сказал Шану. — Парой слов перекинемся и домой пойдем.

Он нажал на кнопку звонка и вздрогнул от раздавшейся мелодии.

— Конечно, если пригласят отужинать, я не откажусь.

Дверь распахнулась. К дверному косяку прислонилась женщина в короткой лиловой рубашке. Бедра испытывают материал на прочность, из-под рубашки видны коленки с ямочками. Она сложила руки. Между лиловыми наманикюренными ногтями дымится сигарета. Толстый нос, воинственный взгляд. Короткая стрижка, как у мужчины, прядки выкрашены в какой-то ржавый цвет.

— Чего вам? — спросила она по-английски.

— Мне кажется, мы ошиблись домом, — пробормотал Шану Назнин.

— Кого вы ищете? — спросила женщина, на этот раз на бенгали.

— Простите. Мы ищем дом доктора Азада. Не подскажете, где его дом?

— Подскажу, — сказала женщина, — я в нем стою.

Глава пятая

Женщина провела их в гостиную, где два оскалившихся тигра охраняли газовый камин. Назнин утонула в большой золотой софе. Шану поставил коробку с калоджемом на позолоченный столик с ножками в виде когтистых лап и спрятал руки за спину, словно боялся что-нибудь разбить. Ракиб захлопал толстыми ручками, чтобы сюда явились слуги, которые наверняка прячутся где-то на кухне.

Миссис Азад затушила сигарету в блюде из слоновой кости. Поправила пальцем трусы на массивной попе.

— Минутку. — Она высунулась в холл и заверещала: — Азад, к тебе гости.

Назнин и Шану переглянулись. Шану улыбнулся, подняв брови. Назнин разгладила ухмылку на щечках Ракиба.

Миссис Азад забралась в кресло с ногами, рубашка ее задралась и обнажила широкие коричневые бедра. Шану заерзал. Назнин смотрела на занавески: километры бархата, мили золотой тесьмы, при желании можно завернуть многоквартирный дом. Шану откашлялся. Миссис Азад вздохнула и сунула пальцы под мышки; грудь ее выпятилась. Ребенок завозился, и Назнин опустила его на толстый кремовый ковер, куда он немедленно отрыгнул часть ужина. Назнин наступила на это место.

Назнин вдруг поняла, что Шану пристально смотрит поверх ее плеча, и обернулась. В дверях стоял доктор Азад. Мужчины застыли. Одежда на докторе сидит идеально, как на манекене в ателье. Руки четко по бокам. Из-под темных рукавов костюма выглядывают белые манжеты. Воротник и галстук оттеняют аккуратный подбородок; расчесанные, черные как смоль волосы сияют. Выражение лица такое, будто он повстречался с привидением. Назнин посмотрела на Шану. Привидение из него никудышное: ботинки порваны, зеленая куртка велика на пару размеров.

— О господи боже мой! — воскликнула миссис Азад. — Принеси выпить своим друзьям. Я сегодня целый день на ногах. — Она подняла грудь повыше. — Я буду пиво.

— Мы тут мимо проходили, — торопливо объяснил Шану, вспомнив наконец свою реплику.

Доктор Азад потер руки:

— Я рад вас у себя видеть. Я, эээ, дело в том, что мы уже поели, иначе бы…

17

Дерево амра — разновидность мангового дерева.