Сердцебиение

— Вот вернемся, а она издохла, надорвавшись.

— Скажете тоже, — засмеялся парень.

Какой приятный у него смех. Я тоже попытался рассмеяться, но мой прозвучал мрачно и неестественно.

Когда мы выехали на набережную, нас ослепил жгучий солнечный свет. Все озеро пылало огнем, хотелось зажмурить глаза. Я надел темные очки. Сидевший рядом парень высунул левую руку в открытое окно, а правой старательно причесывал еще не просохшие после душа волосы.

Отдыхающие, которых проливной дождь целый день продержал взаперти, высыпали на берег, заполнили улицы. С веселыми, оживленными лицами они радовались возвращению лета. Ясный день, на который каждый из них возлагал столько приятных надежд, еще только начинался, и людей переполняла буйная, неуемная энергия. Все куда-то шли, бежали, спешили, на пляже никто не лежал. Счастливое выражение освещало лица и шедших в обнимку парней с девушками, и семейных пар. Нацелившиеся на карманы отдыхающих торговцы так и стреляли глазами во все стороны, сияя умильными улыбками. Вот оно — пресловутое общество, и мы двое прикидываемся, что тоже составляем его частицу. Но что будет дальше? Может быть, с того момента, как я получу на почте бандероль, мое положение разом изменится и я окажусь окончательно повязанным с С. и его людьми?

Свернул на извилистую дорогу, поднимавшуюся в гору, и вовсю заработал рычагом переключения передач. Из леса доносилась перекличка кукушек. Парень тихонько что-то насвистывал. Меня всего трясло от волнения, а он был так спокоен. Если бы он хорошенько задумался над тем, что связывает его с С., ему бы, наверное, стало не до свиста. Поглядывая на беззаботное лицо парня, я подумал, что здорово в нем ошибся. Ничего необыкновенного в нем нет и в помине.

Городок, несмотря на ранний час, уже задыхался от жары. Над мостовыми дрожало знойное марево, и казалось, что дома, покачиваясь, плывут по волнам. Но пыли было немного — спасибо вчерашнему дождю. Временами налетал легкий ветерок, он пах свежестью и морем.

И здесь по улицам слонялись почти сплошь одни курортники, заходя в бесчисленные сувенирные лавки и магазины. Тут и там, привлекая взгляды прохожих, порхали стайки девушек, легкие одеяния которых мало отличались от купальников. Девицы трещали без умолку, их звонкие голоса разносились далеко. Парень по-прежнему фальшиво насвистывал какую-то мелодию, на что он смотрит своим слегка косящим взглядом, понять было трудно — то ли на голые ноги девушек, то ли еще куда.

Я медленно вел машину, вспоминая схему городка, которую успел неплохо изучить. Все вызубрил наизусть — и где основные здания, и куда ведет какая улица, каждый объезд и закоулок. Теперь я тут ни за что не заблужусь. Пока не было парня, я каждый день приезжал сюда, кружил по улицам. Городок-то сам по себе небольшой, но улицы широкие, знаков одностороннего движения почти нет, поэтому автомобилям здесь приволье. Мне городок приглянулся. Так он просторно раскинулся, что любо-дорого глядеть. С одной стороны, правда, город ограничен морем, зато с трех других ничто не стесняет его роста, кати себе на машине в любом направлении, кроме восточного — там побережье.

Когда работа будет закончена, в какую сторону я поеду? Вернусь на юг? Или махнуть на север, навстречу надвигающейся осени, — я там никогда еще не был? Можно и на запад, через горы. А что будет делать парень? Не останется же он на горной вилле навсегда. Но есть ли ему куда возвращаться? Или, как мне, некуда?

Ясно одно — родом он не из этих мест. Человек, которому знаком город, не станет изучать его с таким сосредоточенным видом. Я искоса кинул взгляд на соседа. Черта с два проведешь ты меня своим свистом, подумал я. Ну и взгляд — цепкий, ничего не упустит. Нет, на женщин таким взглядом не смотрят.

— Честно говоря, я эти места знаю плоховато, — сказал я.

Парень перестал свистеть.

— Я ведь тоже приехал сюда совсем недавно, — продолжал я.

Однако парень не клюнул, даже рта не раскрыл. Хочет, наверное, чтобы я думал, будто он просто так, из любопытства глазеет по сторонам. Я свернул на привокзальную площадь и медленно поехал мимо клумбы с цветочными часами. И тут глаза парня внезапно сузились, взгляд беспокойно зашарил по площади. Взгляд острый, как игла. С особой сосредоточенностью парень рассматривал выход из вокзала, когда машина проезжала мимо дверей, он стиснул зубы, у рта пролегла резкая складка.

— Объедем площадь еще разок? — предложил я.

— Зачем? — спросил парень и повернулся ко мне, изображая недоумение. — Вам здесь что-нибудь нужно?

— Мне-то нет...

— Мне тоже.

Я, смутившись, отвел взгляд и выехал с площади. Парень снова принялся насвистывать. Да, такого не подловишь. Судя по всему, он твердо решил не говорить со мной ни о чем важном. Ну что ж, если ему хочется, я тоже буду помалкивать. Не скажу ему, зачем я приехал в город. Впрочем, может быть, он и так знает. Даже и о том, что находится в бандероли. Скорее всего, бандероль предназначается не мне. Так кому же? Выходит, парню — ведь здесь никого больше нет. Наверное, я один блуждаю в потемках, а ему все известно. Да, это самый логичный вывод.

Я — временная наемная сила, но парень наверняка занимает иное положение. Он — важное звено в организации, возглавляемой С., полноправный член «фирмы». Я более или менее могу предположить, почему С. не посвятил меня в суть дела. Или он доверяет мне только частично, или считает, что человеку, думающему лишь о себе, вообще доверять нельзя, или же решил меня сначала испытать. Хотя не исключено, что С. собирается использовать меня только один раз, а потом послать куда подальше. Я бы на его месте поступил именно так. Человек, которому скоро стукнет сорок, плохо поддается «промыванию мозгов». Лучшее доказательство тому, что я не ошибаюсь, — высокая плата за мои услуги.

Что, интересно, испытал С., увидев меня после семнадцатилетнего перерыва? Что он подумал, когда пришел в мое убогое жилище — в таких даже бедные студенты не живут — и увидел меня, подыхавшего на койке от жары? Я тогда смутился и сел на кровати, пробормотав: «Ну вот, так я и живу». Что он чувствовал, глядя на меня? Наверное, мысленно потешался. Но виду не подал, ни словом, ни жестом не выдал насмешки. Если бы я почувствовал в его поведении снисходительность или брезгливость, я бы не стал с ним разговаривать, а в два счета выставил бы за дверь. Ячменный чай, которым я его угостил, С. выпил до последней капли и до самого ухода сидел вежливенько так, не развалясь. Не все, что он говорил, было приятно выслушивать, не нравилось мне и то, что он ничего не рассказывает о себе, но я понимал — это в интересах дела.

И все же нет, не верю я С. Чтобы я стал доверять ему полностью, на все сто, должен пройти не один год. А парень, он ему верит? Или его заставили верить? Какой идеей руководствуется он, делая свое дело? В его возрасте я тоже кое во что верил. Верил в свой талант, в знания, в то, что я не такой, как все. Благодаря моим достижениям самые бездарные сотрудники фирмы и те получали дополнительные премиальные. И все окружающие отдавали должное моим способностям.

Но теперь я больше в себя не верю, я полон сомнений. Когда я понял, что не могу существовать без напряжения, без борьбы, не могу больше работать в фирме, я стал жить один. Что за вздорная была идея — тратить двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году только на себя. Я слишком поздно это понял.

А что будет с парнем? Не сорвется ли в один прекрасный день и он, тоже поняв, что все преодолел и всего достиг? И когда до него дойдет, что им манипулировали, он захочет полной, абсолютной свободы и неминуемо сорвется, загремит вниз. Но, вероятнее всего, он будет верой и правдой служить своим боссам и после многих лет беспрекословного подчинения сядет на место, которое занимает сейчас С.

Я затормозил возле почты. Перед тем как выйти из машины, попросил парня:

— Если пристанет полицейский из-за нарушения правил стоянки, посигнальте, чтобы я вышел, или сами отгоните машину куда положено.