Сходняк

Грунт с силой вырвал ручку саквояжа из мертвых пальцев Шелехова и припустил со всех ног к припаркованному впереди серому «жигулю».

Дверца была не заперта. Грунт сел за руль и первым делом раскрыл саквояж. Сверху лежали какие-то иностранные газеты. Он разворошил газеты и сразу увидел туго перетянутые пленкой пачки долларов. Сотенных. С замирающим от восторга сердцем Грунт запустил руку поглубже. Пачки лежали плотными штабелями.

Там их было штук сто, а может, и больше. Если сотенные баксы уложены в стандартные пачки по сто купюр, значит, в каждой пачке было десять тысяч баксов. А если таких пачек в этом саквояже сто, значит, тут по меньшей мере «лимон» баксов! Он включил зажигание и вырулил на дорогу.

Этот «жигуль» Грунт угнал сегодня утром в Южном Бутово. Ему бы только до Москвы на нем доехать, до Кронштадтского бульвара. Там, у автосервиса, он оставил свой «форд-сиерру». Он бросит уже не нужный ему «жигуль», пересядет в «сиерру» и рванет к себе в Балашиху.

До Кронштадтского бульвара он доехал без приключений. И всю дорогу обнимал правой рукой кожаный саквояж, лежащий рядом с ним на сиденье.

Глава 6

Владислав взял со стола изящный пластиковый пульт и включил кондиционер.

Белая коробка под потолком тихо заурчала и погнала прохладные струи воздуха. В этот момент заверещал переговорник. Нажав кнопку и услышав мягкий голос Лены, он невольно улыбнулся:

– Да, Леночка!

– Владислав Геннадьевич! Я хочу напомнить, что у вас сегодня в двенадцать встреча в Таможенном комитете с Крутиковым.

– Спасибо, я помню! Есть еще какие новости?

– Нет, пока никаких, Владислав Геннадьевич! Он отключился.

Молодец какая – на службе называет его по имени-отчеству Лена…

Леночка…

Молоденькая девушка, по сути, заменившая его малолетней дочке Лизе мать.

А ему – кого? Жену? Нет. Прошло еще очень мало времени с того ужасного дня, когда жемчужно-серебристый «мерседес», в котором ехали его верная спутница жизни Светлана и сын Олежка, прямо на его глазах взметнулся вверх в клубах черного дыма и смертельных огненных плевках взрыва. Чего только не повидал на своем веку Владислав Геннадьевич, через какие только испытания не пришлось ему пройти, но такого горя и такой боли он не испытывал еще никогда. Владислав не понимал, как ему удалось пережить тот самый страшный миг в его жизни. Потом долгими мучительными бессонными ночами он все думал и думал, кляня себя за то, что не смог уберечь самых близких, самых дорогих ему людей, не сумел спасти ихведь, как ни крути, та бомба предназначалась ему, Владиславу Игнатову, законному вору, смотрящему России, а не безвинным женщине и ребенку… Утрата семьи незаживающей раной преследовала его везде и повсюду. Не напрасно по неписаным воровским законам вору не положено иметь семью. А он в свое время пренебрег этим правилом. И вот теперь расплачивается горькими потерями, разрывающими его сердце. Скольких ему уже пришлось проводить в последний путь!

И своих мудрых учителей, старого Медведя и академика Нестеренко. И верных друзей, с которыми пришлось пройти через тюрьмы и лагеря, а потом через тысячи испытаний в борьбе за влияние в России. Но никогда еще. так не страдала душа, как сейчас, после смерти жены и сына. Чуть раньше, когда Владислав потерял любимую женщину Вику, дочку академика Нестеренко, которая, стараясь спасти его, была убита киллерами, преследовавшими его, Варяга, он находил утешение в том, что она оставила ему хотя бы дочь. Но после утраты Светы с Олежкой он ощутил страшное одиночество и пустоту. Его сердце, наверное, навсегда закаменело, если бы не дочь Лиза. И Лена, тихая, спокойная девушка, работавшая приходящей няней для Лизы. Лена так естественно вошла в его сердце, что он уже и не мыслил своей жизни без нее. Дни были заполнены работой. И лишь ночные воспоминания о страшной гибели близких доставляли ему острые душевные страдания. Порой они становились невыносимы. Но все же это было уже прошлое, которое не вернуть. Это прошлое все глубже проваливалось в пучину памяти. Тот жуткий день все плотнее окутывала пелена забвения. А жизнь брала свое. И все рельефнее вырисовывалась в его сознании Лена.

Она стала ему особенно близка в последние три недели, когда он посадил ее у себя в приемной. И не пожалел. Лена оказалась на редкость толковой и хваткой. Он лаже иногда невольно сравнивал ее со Светланой – Света была совсем другая. Добрая, терпеливая, заботливая мать, хорошая хозяйка, верная жена, друг. Но совсем не «бизнесвумен», у нее напрочь отсутствовали деловая жилка, та острота интеллекта, тот смелый полет фантазии и, как говорится, чувство предвидения, без которого невозможно делать бизнес – ни малый, ни тем более большой. А вот у Лены эта бизнес-хватка явно присутствовала. Владислав вспомнил, как она совсем недавно, подготовив ему сводку о последних продажах «Госснабвооружения» на иорданском военно-техническом салоне, вдруг посоветовала… нет, не посоветовала, а как бы поразмыслила вслух, не решаясь впрямую посоветовать… немного переделать контракт с господином Ахмедом Сайхой, крупным саудовским оружейником. И он, подумав, сразу согласился, подивившись про себя, как это Лена, не имея никакого экономического образования и коммерческого опыта, сразу углядела то, что ускользнуло от внимательного взгляда его многоопытных экономистов-консультантов. Вот тогда-то Владиславу и пришла в голову мысль взять ее к себе в «контору», посадить секретаршей – чтобы через ее руки проходила вся документация. Разумеется, прежде чем принять такое решение, он поручил отставному полковнику, своему верному «оруженосцу» Николаю Валерьяновичу Чижевскому, начальнику службы безопасности, проверить ее подноготную. Так, на всякий случай. Береженого бог бережет. После гибели жены и сына он уже никому не мог доверять безоговорочно. Николай Валерьянович быстро навел справки и доложил, что ничего подозрительного за девушкой не числится.

Москвичка, родители умерли естественной смертью, образование незаконченное высшее (бросила пединститут), сомнительных знакомств нет. Ну и самое главное – она была единственной племянницей Вали, многолетней домоправительницы Егора Сергеевича Нестеренко, что само по себе было ее лучшей характеристикой: Егор Сергеевич не подпускал к себе случайных людей.

Зазвонил телефон – его прямой, номер, о существовании которого знали только самые близкие люди. Что-то стрельнуло в мозгу – не к добру! Владислав снял трубку.

– Здорово, Варяг! – раздался глуховатый скрипучий голос Максима Шубина, известного в воровских кругах под кличкой Кайзер.

– Здравствуй, Максим! Чем обязан?

– Да вот решил справиться о твоем здоровье, – как-то фальшиво и с вызовом выдавил Шубин.

– Заботливый ты нынче стал, Кайзер, как я посмотрю, – в тон ему ответил Владислав.

– Работа такая, Варяг. Сам знаешь, о людях вовремя не позаботишься, глядишь – уже похоронили. Только убиваться приходится да каяться…

Варяга неприятно кольнули слова Шубина, и он резко оборвал его на полуслове:

– Знаешь что, Кайзер, я сейчас занят, давай перейдем к делу.

На другом конце провода послышалось раздраженное покашливание, и неприятный скрипучий голос Макса, цедя слова сквозь зубы, сообщил, что люди передают привет Варягу и желают видеть на большом сходе в будущую пятницу.

Кайзер замолчал, дожидаясь реакции. Варяг до боли сжал челюсти. Максим Кайзер не просто связник у воров – он сам крупный авторитет. И коли его уполномочили сообщить Варягу о необходимости срочно собрать большой сходняк, то, выходит, разговор предстоит очень серьезный. Но куда более серьезным показалось Варягу то, что Кайзер изложил свою мысль в ультимативном тоне, так, как будто бы не Варяг был смотрящим России, а кто-то другой, вызывавший Варяга на толковище под видом большого схода. Очень это не понравилось Варягу, но, не подавая вида, держа себя в руках, Владислав переспросил:

– Правильно ли я понял тебя. Кайзер, люди хотят, чтобы я организовал большой сход?