Страница 4 из 12
Глухина, к своему великому облегчению не увидел. Зато старушка была на месте. Застыла на самом краю перрона в позе Анны Карениной. Эй, старая, отошла бы подальше. Неровен час сверзишься на пути! Когда старуха обернулась, Вербицкий решил было, что выкрикнул свое шутливое предупреждение вслух. Луч прожектора прибывающего состава создал странную иллюзию. Преобразил лицо старушки. Темные глаза, тонкие губы и очень нежная, не тронутая морщинами кожа принадлежали девушке. Она была не просто красивой. Вербицкий попытался отыскать для этой красоты нужный эпитет. Гм… Античная. Да. С такими лицами художники и скульпторы изображали древних богинь.
Старушка отвернулась, а Вербицкий с трудом сдержал позыв нервного хихиканья. Эк, куда его занесло. Вот, что могут сотворить с впечатлительным парнем плохая погода и железная дорога.
Прорезав пелену дождя, состав подкатил к перрону. Не совсем обычный состав. Такие вагоны Марат видел впервые. Вместо канонического темно-зеленого цвета их зачем-то расписали в цвета национального флага. Полоса ядовито-красного цвета пересекала вагон по диагонали. Параллельно ей шла зеленая полоса, а разделяли их квадратики белого орнамента. Очередная акция «За процветающую Беларусь!»? Очень может статься. Шизофрения ведь не знает пределов. Вербицкий покачал головой. Додуматься же такого! Двери вагона с шипением открылись. Марат поднялся в тамбур и окинул вокзал прощальным взглядом. Половинки двери сомкнулись без привычного в таких случаях предупреждения. Объявления следующей станции Марат тоже не дождался. Оставалось только одно – не выстебываться, а идти в вагон и выполнять все, что предписано категории граждан, именуемой пассажирами. Марат так и сделал. Уселся на ближайшее место и уставился в окно, за которым продолжала неистовствовать непогода. Хрустнув стальными суставами, поезд тронулся с места и начал плавно набирать скорость. В тот момент Марат наивно думал, что путешествует в пространстве. Будь он повнимательнее, то заметил бы странное поведение секундной стрелки наручных часов, подаренных ему за плодотворное сотрудничество с районной службой госавтоинспекции. Стрелка бешено вращалась, заставляя подрагивать пересекавшую циферблат надпись «Лучшему общественному инспектору 2010 года».
Глава 2. Вниз по кроличьей норе
Солнце превращало воды Днепра в расплавленное золото. Марат вытаскивал снасть, сосредоточившись на том, что натяжение лески не менялось. Капли воды, повисшие на прозрачном капроне, переливались всеми цветами радуги. В метре от ладони Марата они срывались в реку, создавая маленькие концентрические круги волн. Судя по тяжести, на крючке что-то было. Вербицкий обернулся, чтобы поделиться радостной новостью с Павликом Ладеевым, но хлопец куда-то подевался.
– Есть! – раздался его радостный вопль. – Ух ты, какая большая! Подлещик!!!
Солнце било прямо в глаза. Марату пришлось поднести приложить ладонь ко лбу и лишь тогда он увидел, что делалось на середине реки. Павлик Ладеев, как и следовало ожидать, не проявил должного терпения. Стоя по пояс в воде он внимательно смотрел на дно. Вербицкий понял: Павлик первым увидел рыбину. Убил интригу, придурок. Если знаешь все, включая тип рыбы, то вытаскивание «донки» уже не священнодействие, а обычная рыболовная рутина.
– Чтоб тебя! – прошипел Марат и добавил громко, чтобы быть услышанным. – Хватит там плескаться! Всю рыбу распугаешь!
– Не распугаю! – донеслось в ответ. – Сейчас я ее!
Вербицкий окаменел. Павлик дошел до края. Вытащил из воды донку и победно демонстрировал своего подлещика. Марат в сердцах бросил леску. Течение ее тут же услужливо подхватило. Теперь донка обязательно запутается. Ну и пусть. Вербицкий плюхнулся задницей на горячий песок, поднял подсыхающий стебель водоросли и принялся его яростно жевать. Сок был горьким. Его хотелось сплюнуть, но Марат продолжал работать челюстями. Пусть ему будет хуже. Все равно день безнадежно испорчен.
А как славно все начиналось! Готовиться начали три дня назад. Долго возились, выпиливая в толстом куске пластмассы форму в виде капли. Бывалые рыбаки считали, что именно так должны выглядеть грузила. Покончив с формой, развели в огороде костер. Плавили и заливали в форму свинец, предварительно вставляя туда тонкую медную проволоку. На другой день накупили лески, крючков. Хватило этого добра на пять полноценных, двадцатиметровых донок. Сделаны они были по все правилам рыболовецкого искусства – идеальные петли, тройные узлы. Утро испытаний дожидались с огромным нетерпением. Едва забрезжило солнце, Марат уже стоял у дома Павлика с противогазной сумкой, в которую были бережно уложены донки. Их расставили в лучшем месте – на песчаной косе. Засекли полчаса и…
До берега оставалось меньше десяти метров. Павлик, в облаке водяных брызг, мчался со своей добычей к Марату. Счастливейший из смертных. Пятнадцатилетний мальчишка в синих плавках, украшенных позолоченным якорьком.
По всей видимости, он что-то заметил. Даже попытался швырнуть подлещика на берег, но было поздно. Рыбина сорвалась с крючка, плюхнулась в Днепр. Вот и все. Допрыгался. Просили тебя лезть раньше батьки в пекло?
Марат вскочил. Хотел сказать растерянному Павлику что-нибудь обидное, но не нашел нужных слов. Просто отвернулся и принялся смотреть на заросли конского щавеля, колышущиеся на гребне холма.
– Ну, извини… Я же не знал, что так выйдет. Марат, весь день впереди. Мы еще поймаем много рыбы. Обязательно.
Мокрая рука Ладеева легла Вербицкому на плечо. Ощущение не из приятных уже потому, что рука была холодной. Рука холодная, а вина – безмерная! Упустить такого подлещика!
Брезгливым движением плеч Марат сбросил руку друга.
– Отвали!
Тишина. Вербицкий намеренно не оборачивался. Пусть, падла, прочувствует всю глубину своего падения. Где-то вдали послышался протяжный гудок и дробный стук колес поезда. Этот стук должен был затихнуть, постепенно растаять в плотном, горячем воздухе летнего дня. Вместо этого нарастал. Заглушал плеск волн о песчаный берег. Пение птиц и голоса рыбаков, начавших оккупировать берег. Тревога, которую Вербицкий почувствовал в самом начале, нарастала. Скачкообразно. Становилась паникой. Удары колес о рельсы сделались невыносимо громкими. Больно били по барабанным перепонкам. Марат закрыл уши ладонями.
– Прекратите!!!
Выкрикнув свое требование в пустоту, Вербицкий обернулся к другу. Днепр изменился. Вода перестала напоминать расплавленное золото. Она была темной, почти черной и настолько тяжелой, что гасила любые волны. Но не это было самым страшным. Насколько хватало взгляда, из реки торчали памятники. Самых разных форм и размеров. От выбитых в граните имен, фамилий, дат и стихотворных эпитафий у Марата зарябило в глазах. Ближайший памятник – громадина из черного гранита возвышался у самого берега. Точно на том месте, где совсем недавно стоял Павлик. Теперь он смотрел на друга с гладкой, отполированной до блеска поверхности мрамора. В неподвижных глазах Павлика навсегда застыл немой укор.
Марат попятился. Ноги его запутались в брошенной леске. Стараясь не смотреть на кошмарное водное кладбище, он пытался выбраться из ловушки. Стук колес поезда резко оборвался. В наступившей тишине послышался другой звук. Шуршание песка и пощелкивание. Вербицкий поднял глаза. Подлещик, бегство которого он не мог простить другу, вернулся. Тоже мертвым. Часть чешуи рыбина потеряла. Из этих пролысин торчало белое мясо. Круглые глаза неестественно выпучились, а пасть беспрерывно открывалась и закрывалась. Отсюда и пощелкивание. Отталкиваясь плавниками и хвостом, рыбий монстр полз к Марату. За ним песке оставался след, который тут же наполнялся водой. Там плавали чешуйки, вперемешку с кусочками мертвой плоти. Щелк! Ты попал, пацан. Щелк! Выбирай: мой укус или поезд. Щелк! И помни: первое значительно болезненнее, чем второе. Я укушу, так уж укушу. Не хуже гадюки, поверь мне, мальчик. Щелк! Думаешь, у нас подлещиков нет зубов? Ха. Полюбуйся-ка на это!