Улица младшего сына

— Куда же это он?..

— В научную экспедицию, говорит. На раскопки отправился. Ему, изволите видеть, необходимо Митридат с того боку разглядеть, отсюда ему мало!

— Господи, да что же он со мной делает! — окончательно разволновалась Евдокия Тимофеевна. — И Валентины, как на грех, нет, и Никифор Семенович в рейсе. Что же мне делать-то?

— Меня, главное, возмущает эта наглая ложь! И он еще, знаете, имеет дерзость отрицать. Вы бы только слышали, как он со мной разговаривал! Вы его недопустимо разбаловали, Евдокия Тимофеевна. Не мое дело вмешиваться в чужое воспитание, но если вы хотите послушаться доброго совета, то я вам скажу любя, по-соседски…

Но Евдокия Тимофеевна не слушала ее:

— Погодите, Алевтина Марковна… Погодите говорить! У меня и так голова кругом… Ведь он мне что-то сказал, когда утром уходил. Ей-богу, что-то сказал. Вот и вспомнила! Ну да, конечно, я на базар шла, а он к товарищам отпросился, к Кругликову, а потом подошел да и говорит: «Мама, как вернешься с базара, посмотри там у меня на столе, я тебе кое-что оставил, так ты обязательно погляди». А я, признаться, думала, опять какую-нибудь машину сообразил или корабль. Он уж меня прямо извел ими! Поглядеть надо…

Она торопливо прошла в комнату, где стоял Володин стол. Необыкновенный порядок царил сегодня на нем. Все было прибрано. Ни стружек, ни сора, ни обрывков картона, ни лужи от клея. Все стояло на местах: модели, банки с красками. Книги были сложены стопочкой, инструменты убраны в ящик, а посредине стола лежала уголком засунутая под линейку четвертушка бумажного листа с крупно выведенными буквами. Боясь почему-то взять записку в руки, Евдокия Тимофеевна нагнулась и прочла:

«Дорогая мама! Пожалуйста, не волнуйся. Я с ребятами поехал смотреть Митридат с обратной стороны. Это видно в Феодосии. Деньги на билет я взял из своей копилки. Володя».

Алевтина Марковна, любопытствуя, заглядывала через плечо. Потом она обернулась к комоду, где стоял на прежнем месте заяц, схватила его, заглянула под донышко в черный пролом, потрясла.

— Плакали денежки, адью!.. А я-то, наивная, подарила ему, рассчитывала, что это как-то повлияет, остепенит…

— Что же мне делать-то теперь? Побегу на вокзал! — сказала Евдокия Тимофеевна.

Она быстро собралась, заперла комнату, отдала ключ Алевтине Марковне, наказала, что передать Валентине, бросилась к дверям, на пороге обернулась и сказала:

— А все-таки, Алевтина Марковна, ведь не соврал!

Начальник вокзала сказал Евдокии Тимофеевне, что ближайший поезд на Феодосию отправится не раньше чем через пять часов. Он посоветовал обратиться в милицию и сам отвел туда совершенно растерявшуюся женщину. В милиции спросили, как зовут мальчиков, каковы они на вид, велели заполнить длинную анкету, написать заявление и обещали выяснить. Начальник вокзала сказал, что даст телеграмму в Феодосию.

Евдокия Тимофеевна осталась ждать поезда.

— Ваши билеты! — повторил контролер в узких железных очках.

Володя в страшном волнении предъявил три билета.

— А кто с вами? — спросил контролер.

— Вот они.

Володя указал на проснувшегося разом Кругликова и на Донченко, который дремотно взирал на мир.

Контролер внимательно и, как показалось Володе, с большим подозрением оглядел поверх очков всех троих. Потом он взял билеты, расправил их веером, держа в пальцах, так карты, посмотрел через них на свет и, тщательно сложив вместе, смачно прокусил все три билета сразу огромными зубастыми щипцами, после чего вернул билеты Володе и заглянул под лавку.

Когда контролер ушел, мальчики облегченно вздохнули.

— Чуть не придрался, — сказал Кругликов.

— Видать, что волокитчик, — решил Володя. — Такому только попадись!.. А у нас все в порядке, нам что…

Когда поезд прибыл в Феодосию, Володя прежде всего повел своих товарищей в буфет. Там все трое сели за стол и почувствовали себя настоящими мужчинами и путешественниками.

К ним долго никто не подходил. Ко всем другим столам подходили, а мимо них официанты проходили, словно не замечая. Тогда Володя выгреб из кармана оставшиеся у него деньги и сложил кучкой на столе, чтобы все убедились, какие богатые пассажиры прибыли наконец в буфет станции Феодосия. Но вид несметных Володиных богатств тоже не прельстил тощего, прыщавого официанта, который уже в пятый раз проносился мимо мальчиков, уснастив пальцы обеих рук, как чудовищными перстнями, ручками тяжелых граненых кружек, полных янтарного пива.

За соседним столом двое только что подсевших командированных в стоящих коробом брезентовых плащах с капюшонами, положив на колени туго набитые портфели, нетерпеливо оглядывались. Они, наверное, тоже ждали официанта. Потом один из них поднял латунную пепельницу и постучал ею о тарелку, на которой стоял горшок с хилой гортензией. К ним сейчас же подлетел официант.

Тогда Володя тоже взял пепельницу и забарабанил ею о тарелку.

— В чем дело, мальчик? Что за стук?

Шаги и голоса в этом зале отдавались где-то под потолком, и мальчикам показалось, что и голос прозвучал отткуда-то свыше. Но наконец и к ним подошли.

— Пожалуйста, дайте нам две… — Володя посмотрел на отложенные в сторону деньги, — нет, три булки и порцию халвы.

— Еще что пожелаете?

Володя был крайне польщен, что с ним говорят на «вы» и так вежливо. Он готов был из благодарности заказать все, что виднелось за стеклом буфета, но, покосившись опять на деньги, выложенные возле пепельницы, отвечал:

— Больше ничего не пожелаем.

Когда они выходили из вокзала, к ним подошел милиционер.

— Долго себя ждать заставляете! Где пропадали? — сказал он.

Мальчики убито переглянулись, но Володя только плечами пожал:

— Никто у нас не пропадал. Это вы нам говорите, дядя?

— «Дядя, тетя»! — прервал его милиционер. — Нечего зубы заговаривать!

— Да что вы, товарищ милиционер, — быстро сообразил Володя, — вы обознались, наверное? Мы все три брата, наша фамилия Терещенко. Мы приехали к своей родной бабушке.

— Ну ладно, пока пойдем к дедушке! — не улыбаясь, сказал милиционер и на всякий случай взял Володю за локоть.

— Пожалуйста, без рук! — обиделся Володя.

— Ладно, можно и без рук, — согласился милиционер. — Только давай уж на совесть, чтобы не бегать. Все равно поймаю!

Их привели в дальнюю комнату на вокзале, где за столом сидел человек в фуражке, с такими длинными сивыми усами, толстыми под носом в тонкими на концах, что казалось, будто он придерживает верхней губой веретено.

— Ага, прибыли! — закричал он устрашающе, басовито громко и для большего эффекта еще хлопнул рукой по бумагам, лежащим перед ним на столе. — Это еще что у меня за побродяги?! Это вы что придумали? Это что?.. Это как так?.. А?..

Донченко заробел, лицо его стадо плаксивым. Кругляков спрятался за спину Володи, а Володя, который не переносил, когда на него начинали кричать, сразу очень рассердился и, видя, что дело уже все равно пропало, подошел к столу начальника, ухватился за край его и звонким, высоким от волнения голосом сказал:

— А что вы кричите? Мы разве украли что-нибудь?

— Как? Спрашиваешь? Вопросы задаешь? Мне… Что?.. — загремел начальник.

— Вы, пожалуйста, не кричите на нас, — повторил Володя, — Раз вы советский начальник, а мы советские ученики, так и надо говорить как надо… то есть следует говорить как следует… Моя фамилия Дубинин Владимир. У меня папа моряк дальнего плавания… А это Кругликов Аркадий… У него папа доктор. А это Донченко Михаил. Мы приехали на экскурсию.

— Что… Как?.. Гм… А?..

Начальник оторопело взглянул на мальчиков, привстал, снова опустился на стул, поглядел Володе в глаза и сказал вдруг тихо, совсем иным голосом, словно про себя:

— На вас не кричать, так вы неизвестно куда еще заедете! Скажи пожалуйста, как разбираться стали! А кто вам дал право без спросу из дому уезжать? Вон — три телеграммы уже о вас тут пришли. Да по селектору еще передали. Людей мне на всех выходах ставить пришлось. Нет, скажи пожалуйста, а?.. И не крикни на них! А как же я должен с вами разговаривать, интересно? — Голос начальника крепчал. — «Добрый день, с благополучным прибытием, спасибо, что посетили ваш город! Не желаете ли посмотреть исторические достопримечательности?» Так, что ли? — И он опять загрохотал: — А?.. Я спрашиваю!..