Такая работа

И вот тогда я испугался всерьез. Никогда раньше мне не приходилось встречаться с таким уровнем силы. Кровососы с их примитивной вампирьей химией могут отойти и нервно покурить в сторонке.

— Что ты делаешь? — спросил Селиверстов, с ужасом глядя на меня.

Я знал, как сейчас выгляжу. Занятия некромантией никого не делают привлекательнее, но это было сильнее меня. Мораль? Принципы? Осознанный выбор? Все эти стены, которые я выстраивал в течение долгих лет, были слабой защитой от инстинктов. Чувствовать мертвых, владеть ими, бездной взывать к бездне — это было единственным, что я умел делать действительно хорошо. Мне противно было признавать это, но у нас с человеком в зеленом дождевике было много общего. Внутри нас обоих жила тьма. Именно она позволяла нам говорить с мертвыми. Он мог топить котят, а я — тушить горящий дом. Но воду мы брали из одного и того же колодца.

Просто он позволил себе стать по-настоящему плохим парнем.

Если всего увиденного мной раньше оказалось бы мало для того, чтобы я возненавидел его, то вот это стало бы последней каплей.

— Sic jubeo, hoc absolvero, — произнес он, и в комнате поднялся ветер.

Я не знал, как еще можно назвать это. Ветер танцевал, пятная стены красным, выдавливая на пол алое и коричневое, похрустывая и влажно чавкая. Он прошел сквозь меня, как вода проходит сквозь песок, и я знал, что он почуял мое присутствие, просто не счел это важным. Меня качал мертвый ветер, в котором были боль, и страх, и власть, и несвобода. Я стал его частью, и ничто иное меня уже не интересовало. Чертова тварь!

— Magnus vis, volo, — завывал человек в дождевике.

Не знаю, кто преподавал ему латынь, но она была хуже моей. Значительно хуже. Гордыня — грех? Безусловно. Но иногда она может оказаться единственным спасательным кругом, до которого ты сумеешь дотянуться.

— Валим. — Я едва мог пошевелить губами, но Олег услышал меня.

Олег распахнул входную дверь пинком и, кажется, выбил замок. Он выволок меня из квартиры за шкирку, как котенка. Уже на лестнице я выскользнул из собственной куртки и рванул вперед, мечтая оказаться как можно дальше отсюда. Потом впечатался мордой в чью-то обтянутую дерматином дверь, и тут меня все-таки вывернуло. Трехзвездочным киновским коньяком.

В квартире напротив горестно и протяжно завыл ризеншнауцер. Так, словно мертвого почуял. Надо же, проснулся! Все прошляпил, дружок. Поздно пить боржом, когда почки в малом тазе.

Подняв голову, я увидел сержанта Рыбку, взирающего на меня с брезгливой снисходительностью человека, сутками не снимающего форму и регулярно выезжающего на трупы.

— Товарищ майор, вы кого привели? — спросил он. — Он же нам тут заблюет все.

Да, у меня слабый желудок. На мои профессиональные качества это никак не влияет, правда, моей уверенности в себе редко хватает на то, чтобы я не обижался на подколки. Но если кому-то станет легче от возможности поржать над неподготовленным к зрелищу цивилом — велкам. Каждый самоутверждается, как умеет.

У Олега тоже был свой способ.

— Сержант Рыбка! — рявкнул он, все еще слегка бледный от увиденного, но уже успевший худо-бедно взять себя в руки. — Десять отжиманий! Выполнять!

Я знаю, есть организации, в которых не принято спорить с начальством, но еще полчаса назад и отданный Олегом приказ, и та готовность, с которой сержант бросился его выполнять, меня бы взбесили. Сейчас я смотрел, как он старательно отжимается на заплеванном полу лестничной клетки, и ничего не чувствовал. Хреново. Впрочем, моральные терзания вполне можно было отложить на потом.

— Олег, — сказал я. — Это было жертвоприношение.

— Поехали, — бросил он. — Потом поговорим.

Селиверстовский «Форд-Фокус» шуршал шинами по снежной каше. За ночь талую коричневую бурду на проезжей части слегка приморозило, и теперь она по крайней мере не чавкала, когда ее месили колесами. На улицах было безлюдно.

В канун Нового года Москва на две недели превращается в шумный торговый центр, куда отовсюду стекается народ. Подарки, детские елки, вечеринки, корпоративные пьянки… Да мало ли какую причину может выдумать человек, не желающий уныло сидеть дома, пока другие люди проживают яркую настоящую жизнь!

И никого не волнует, что это только иллюзия.

Каждый из тех, на кого ты смотришь с завистью, при определенном раскладе может с такой же завистью посмотреть на тебя. Встречаешь праздник с семьей? Ты счастлив, тебя кто-то ждет, и у тебя есть с кем разделить дурацкий новогодний салат. Идешь в кабак? Ты счастлив, у тебя есть финансовая возможность как следует оторваться, кто-то будет развлекать тебя до утра, и, может быть, ты даже кого-нибудь снимешь. Идешь к друзьям? Да это же лучший способ провести новогоднюю ночь, жаль, что меня жена не пустит. Ждешь боя курантов один, без елки и с бутылкой пива? Ты просто не умеешь ценить своего счастья — свободный, независимый человек.

Никто не мечтает о том, что у него уже есть, а вот то, что тебе вряд ли достанется, всегда кажется более привлекательным, чем оно есть на самом деле.

Лично я в новогоднюю ночь мечтал выспаться.

Селиверстов молча довез меня до самого подъезда. Машина вползла правым передним колесом на тротуар — припарковалась. Достал сигареты, выудил из бардачка зажигалку. Руки у него подрагивали. И в этом состоянии он вел машину? Зимой? По ночной Москве? Круто. Я запоздало испугался.

Олег прикурил и только потом посмотрел на меня.

— Что сидишь? Иди домой, отчет мне пришлешь в письменном виде, — сказал он.

В большинстве случаев лучше не давить на приятеля, если он не готов прямо сейчас говорить с вами о том, что его мучает. Когда захочет, тогда и расскажет, что не так. Вот только в моем положении ждать, пока Олег созреет до разговора по душам, было слишком рискованно. Я уже сутки чувствовал себя так, словно меня постирали в машине на высоких оборотах. У меня кончилась медицинская страховка — именно в тот момент, когда тысячелетняя вампирша захотела, чтобы я поднял для нее зомби. К тому же моему школьному приятелю поручили поймать убийцу, способного выдернуть с улицы и завести в пустующую квартиру шестерых взрослых людей.

Тактичность — вещь хорошая, но я не мог сейчас позволить себе эту роскошь. Однажды это уже дорого мне обошлось.

Если с Олегом что-то неладно, я должен узнать об этом.

На всякий случай.

Поэтому я не сдвинулся с места.

— Сначала ты скажешь мне, что случилось, — попросил я.

Селиверстов покатал дымящуюся сигарету между пальцами, как карандаш. Усмехнулся.

— Я все понимаю, Кир, — сказал он. — Мы друзья, и все такое. Но если ты еще раз провернешь что-нибудь вроде того, что сделал со мной в квартире, обещаю, я тебя пристрелю.

Я сделал? Отлично. Ладно, это была моя вина. Мне следовало выставить Олега из квартиры, как только я понял, в чем там дело. Мне следовало все предусмотреть просто потому, что Селиверстов не мог этого сделать. Я вообще был единственным медиумом, которого он знал. И он верил мне.

Вот только я не представлял, что нечто подобное вообще возможно.

Если налить воду в один из сообщающихся между собой сосудов, она непременно перетечет во все остальные сосуды этой системы. Но не в стакан с карандашами, который стоит на том же столе, что и учебное пособие. Олег был тем самым стаканом, и тьма нашла его через меня. Стресс, перегрузка, сила воздействия, вампирий укус — я не знал, что спровоцировало этот эффект, и очень надеялся, что это больше не повторится. Латание чужой психики на скорую руку исключительно за счет своих собственных внутренних ресурсов — не то приключение, которое вы захотите пережить снова.

Я уже открыл рот, чтобы объяснить ему это. Меня остановил его взгляд.

В пятом классе ему вместо меня влетело за разбитое окно директорского кабинета, и он так и не сдал меня. В седьмом Олегу влепили пару за контрольную по русскому, и я тут же случайно испортил классный журнал во время драки с ребятами из параллельного класса. В девятом, когда в нашу школу перешла Валя Кононенко, мы просто бросили монетку, чтобы решить, чьей девушкой она будет. Теперь Олег Селиверстов смотрел на меня, как на бомбу с часовым механизмом. Так, словно прикидывал, какие проводки стоит перерезать у меня внутри, чтобы не рвануло.