Страница 22 из 38
И сейчас, бездушно разбавляя собой багровую жизнь…. в пурпурные фронтолизы, пыталась забрать, отобрать его,
моего Бельетони,
у меня.
— ПЕЙ! — злобно ткнул запястьем мне в рот. Вплотную притиснул к губам рану.
Горькая, вязкая, едкая… кровь стала медленно (вперемешку с водой) заполнять мой рот.
Несмелый глоток…
еще,
и еще,
и еще…
Отстранился. Бережно опустил на пол.
Короткий взгляд в глаза.
Ласковый, нежный поцелуй в губы (слизав остатки крови)…
— и вышел прочь.
Исчез, исчез, оставив меня одну.
— Доминик!
(казалось, крикнула сама себе)
Дурная, охмеленная, пьяная,
смирившись, прижалась спиной к стене.
Лицо под струи горячей воды.
Тяжелый вдох.
Что это было?
И…, главное, зачем?
Глава Двадцать Четвертая
Гори оно все… синим пламенем.
Натянула на себя ночную рубашку — и кулем завалилась в кровать.
Спать. Я буду СПАТЬ!
— ТЫ ЧЕГО РАЗЛЕГЛАСЬ? — от дикого визга меня подкинуло на месте.
— Какого лешего? — пробурчала себе под нос и накрылась сверху одеялом (спряталась).
— ВСТАВАЙ, я сказала! — резко дернула на себя, едва не разорвав пододеяльник.
— Отвали! Я спать хочу!
— Я тебе сейчас высплюсь! Одним махом! Встала и пошла в теплицу.
— ЧЕГО? — удивленно уставилась на Морену (забыв про сон).
Ехидная улыбка заплясала на ее лице.
— В теплицу. Матушка Жаклин рада будет тебя видеть там… целый месяц, дорогуша. И главное, — вдруг приблизилась; глаза в глаза (да так близко, что я чувствовала ее ядовитое дыхание), — заступника твоего больше нет. А значит — я с тебя три шкуры сдеру.
Резко отстранилась. Разворот — и пошла на выход.
(на мгновение застыла у дверях)
— Через пять минут жду внизу, — (прошипела, не оборачиваясь), — иначе месяц вырастет в два. А мало — то и в три. Я тебя перевоспитаю.
— Эт еще кто кого! — только и успела гаркнуть вслед (но та уже скрылась; искренне надеюсь, что все же услышала…)
Э-э-э… а теперь, рассудок, поподробнее.
Какого еще такого… защитника у меня больше нет?
Нервно потирая глаза, я пыталась прийти в себя.
Битый час торчу здесь, пикирую в отдельные стаканчики рассаду томата.
Боже, какой же это — идиотизм!
Честно, после таких мучений — спокойно смотреть на помидоры не смогу. Да что помидоры? Вообще на зелень. Уже мерцает она перед глазами, едва прикрываю веки.
Ну, де Голь. Как же я тебя ненавижу!
Ух!
Защитник…
И снова я возвращаюсь к этой теме. Нет, конечно, догадки есть. Но почему "его больше нет"? Что случилось?
Странное чувство пустоты, страха, волнения… засели внутри меня.
Почему сегодня на обед… Доминик не явился?
Что случилось?
— Амели…
— Да?
— А…, - (вот черт! и какие же правильные слова подобрать, чтобы не вызвать подозрения).
— Слушаю, — мило улыбнулась девушка в ответ и спешно протиснулась в проход (на ступеньки, дабы вовремя покинуть трапезную).
… и я пытаюсь не отставать (скривилась в мучениях; черт! черт! как спросить?)
— А Бельетони бастует?
— Не поняла?
(аааа, Амели! чего тут не понять! ты что, издеваешься надо мной?)
— На обед не пришел.
— Ах, это. А ты не слышала?
— Нет, — (да уж, глупее вопрос не придумать; коль слышала бы — хрен спросила!)
— Уехал Бельетони вчера.
— Как УЕХАЛ?
— Вот так. Вчера покинул Эйзем.
— Надолго?
— Может, и навсегда, — невольно скривилась и вздернула плечиками (вдруг на мгновение застыла, дабы мы поравнялись, и тихо, вкрадчиво прошептала на ухо). — Поссорились они с Матушкой-настоятельницей.
— Клариссой?
— Клариссой. Когда-то уже было такое.
— И?
— И закончилось тем, что Доминико из Ордена был изгнан, и на Эйземе с тех пор… лишь как гость.
— Дык, а разница?
— Большая. Орден больше не подписывается за его поступки, не защищает, не поддерживает в начинаниях. Чужой человек.
— Подумаешь, — (невольно развела руками и нервно скривилась — невелика потеря). — Так что… и теперь, в этот раз, все так серьезно?
— Думаю, что… да.
Злилась ли я на Бельетони?
События так быстро развиваются, сваливается все на мою голову, что уже не знаю что и к чему.
Люблю, люблю этого чертового уродца. И готова все прощать.
Дура?
Ох, еще какая дура!
Но что было в душевой? Зачем он это сделал?
Эдакое… романтическо-вампирическое прощание?
Тоже мне… упырь недоделанный.
Не думала, что полукровки кусаются, пьют кровь.
Идиотизм.
А сама? Сама, разве лучше? Зачем повелась? Наглоталось той гадости?
Гадости?
Эх…
Боже, помилуй, прости грешницу.
Но такого удовольствия… я еще никогда не получала.
Черт! Черт! Больной извращенец…
Жозефина приди в себя!
Уехал. Поссорились.
Интересно, что же там случилось? Неужто из-за меня?
Размечталась. Не той высоты полета ты птица, Жо, чтобы Основатели Ордена ссорились из-за тебя (или ныне Главенствующий и бывший, но гость… эх, черт голову сломает в этих интригах!)
Сейчас мне не до этого.
Снова пять — и я иду в теплицу.
А разве не предупреждала вас? Не говорила, что скоро мне там снова быть. И то, едва ли не "навечно".
Предупреждала.
Но больше себя, чем кого-либо еще… (вас, придуманных в больном сознанию слушателей; простите, если обидела).
Ох, ох, Жозе! По-моему, ты уже окончательно рехнулась! Как заговорила! Чего наплела!
Обреченно развалившись у настилов, принялась пропалывать саженцы.
Еще потом эту гадость и удобрять.
Благо, что хоть работаю здесь не одна (пусть не общаемся, но все же нескучно).
Кто — тоже наказан, а кто так — согласно расписанным обязанностям здесь коротает дни. Это вам — не Искья: здесь нет рантье и их беззаботной жизни! Труд, труд и еще раз труд держит Эйзем среди живых, да еще и таким огромным, сплоченным, со стабильной, уверенной в завтрашнем дне, экономикой, обществом. Отдельная страна (негласно). Отрешенный мир (де-факто).
Глава Двадцать Пятая
Я и не думала, что буду так скучать.
Черт! Гадкие слезы, чего наворачиваетесь на глаза?
Сгиньте, сгиньте долой, и не душите ни тело, ни душу.
Доминик. Доминик. Милый,
родной…
Где ты теперь?
Куда уехал?
Думаешь ли про меня?
Безумно… скучаю…