Страница 3 из 56
— Во бу дун, — на чистейшем кантонском сказал Генри. Ничего не понимаю.
Отец ударил его по щеке — даже не ударил, а шлепнул слегка, чтобы заставить слушать.
— Больше хватит. Теперь ты говорить только америка, — объяснил отец на ломаном английском.
— Зачем? — сказал по-английски Генри.
— Что — зачем? — переспросил отец.
— Раз по-китайски говорить нельзя, зачем носить значок?
— Что ты сказал? — Отец повернулся к маме, выглянувшей из кухни. Та ответила недоуменным взглядом, передернула плечами и вернулась на кухню, откуда пахло сладким пирогом с каштанами. Отец небрежно махнул Генри: ступай в школу.
Раз по-кантонски говорить запрещалось, а английского отец с матерью почти не понимали, Генри не стал допытываться, а схватил сумку с книгами и завтрак, сбежал с лестницы и направился в пропахший морем и рыбой китайский квартал Сиэтла.
По утрам город оживал. Грузчики в перепачканных рыбой майках таскали ящики морского окуня и ведра моллюсков во льду. Генри прошел мимо, прислушиваясь к их ругани на неведомом даже ему диалекте китайского.
Генри двинулся по Джексон-стрит, мимо тележки с цветами и гадалки, торговавшей счастливыми лотерейными билетами; а в обратной стороне, всего в трех кварталах от дома, где на втором этаже жил Генри с родителями, была китайская школа. Обычный путь Генри в школу лежал против течения, навстречу десяткам ребят, шедших в другую сторону.
— Пак гуай! Пак гуай! — кричали они. Кое-кто просто смеялся, тыча пальцем. Слова значили «белый дьявол» — так дразнили белых, да и то лишь тех, кого и вправду стоило обозвать. Некоторые из ребят — те, с кем он учился раньше, друзья детства — жалели Генри. Он знал их с первого класса. Фрэнсис Лун, Гарольд Чжао. Они звали его просто Каспером, в честь доброго привидения. Спасибо, что не Микки-Маусом и не утенком Дональдом.
«Так вот для чего это, — думал Генри, глядя на дурацкий значок „Я китаец“. — Спасибо папе. Если на то пошло, нацепил бы мне лучше на спину табличку „Пни меня!“».
Генри прибавил шагу, свернул наконец за угол и двинулся к северу. На полпути до школы, на Саут-Кинг-стрит, он всякий раз останавливался у арки с железными воротами, чтобы отдать свой завтрак Шелдону, саксофонисту. Шелдон был старше Генри на добрый десяток лет — на целую жизнь! Он играл для туристов за мелкую монету. Несмотря на экономический подъем, на расцвет завода «Боинг», местные вроде Шелдона могли только мечтать о богатстве. Блестящий джазовый музыкант, Шелдон не имел шансов пробиться — из-за цвета кожи. Генри он понравился с первого взгляда. Не оттого что оба изгои — хотя, если подумать, доля правды тут есть, — нет, он полюбил Шелдона за музыку. Генри не разбирался в джазе, знал лишь, что родители его не слушают, и это только добавляло джазу привлекательности в его глазах.
— Славный значок, юноша, — заметил Шелдон, доставая из футляра саксофон для дневного концерта. — Очень мудро — при том, что сейчас творится. Перл-Харбор и все такое.
Генри уже успел позабыть о значке, приколотом к рубашке.
— Папина затея, — буркнул он.
Отец ненавидел японцев. Не за то, что они потопили линкор «Аризона», а за то, что бомбили Чунцин, без остановки, четыре года подряд [3]. В Чунцине отец Генри ни разу не был, но знал, что за всю историю ни один город так не бомбили, как временную столицу страны в годы правления Чан Кайши.
Шелдон одобрительно кивнул и постучал по металлической коробке, привязанной к школьной сумке Генри:
— Чем сегодня угостишь?
Генри протянул коробку с завтраком:
— Как обычно.
Бутерброд с яйцом и оливками, морковная соломка и китайская груша. Спасибо маме, приготовила завтрак по-американски.
Шелдон улыбнулся, сверкнув золотой коронкой:
— Спасибо, сэр, удачного дня!
Проучившись в начальной школе Рейнир всего два дня, Генри стал отдавать свой завтрак Шелдону. Так безопаснее. Отец Генри нарадоваться не мог, когда сына приняли в школу для белых на другом конце Йеслер-авеню. Родителям было чем гордиться. Они хвалились на каждом углу — на улице, на рынке, в обществе взаимопомощи «Пин Кхун», куда ходили по субботам играть в лото и маджонг. Только и слышно было: «Генри стал студентом!» (Кроме этих слов Генри никогда ничего не слыхал от родителей по-английски.)
Между тем самому Генри было не до гордости. Его одолевал страх, он отчаянно боролся за выживание. Вот почему, когда в первый школьный день Чез Престон избил его и отобрал завтрак, Генри решил пойти на хитрость — стал отдавать завтрак Шелдону. Сделка получалась выгодная: каждый раз по дороге домой Генри выуживал со дна футляра пятицентовик. А на вырученные деньги раз в неделю покупал маме гемантус, ее любимый цветок, чтобы загладить вину: стыдно было не есть завтраки, приготовленные с такой любовью.
— Откуда цветок? — спрашивала по-китайски мама.
— Купил-на-распродаже-особое-предложение, — оправдывался по-английски Генри, на ходу сочиняя, откуда цветок, да еще и сдача. Объяснял скороговоркой, чтобы мама не расслышала. Ее недоумение уступало место спокойной радости, и она, кивнув, прятала мелочь в кошелек. По-английски она плохо понимала, но явно была довольна: сын умеет торговаться.
Если бы его школьные трудности так легко решались!
К школьным занятиям Генри относился как к работе. К счастью, он научился работать быстро. Иначе нельзя. Особенно на уроках перед большой переменой, с которых его отпускали на десять минут раньше остальных. Ровно столько требовалось, чтобы успеть добежать до школьной столовой и облачиться в накрахмаленный белый передник ниже колен, ведь без него нельзя раздавать обеды.
За несколько месяцев Генри научился молчать в ответ на насмешки школьных забияк вроде Уилла Уитворта, Карла Паркса и Чеза Престона.
А от миссис Битти, поварихи, защиты ждать не приходилось. Шумная, с забранными в сетку волосами, ходячее воплощение одного из любимых американских словечек Генри: бабища. Готовила она вручную, именно вручную: все продукты отмеряла руками в мятых, замызганных рукавицах. Эти ручищи никогда не держали электромиксера. Но как сторожевая собака не гадит в своей будке, так и миссис Битти не брала в рот своей стряпни. Завтрак она всегда приносила из дома. Едва Генри успевал завязать передник, миссис Битти, сняв с волос сетку, исчезала с едой и пачкой «Лаки Страйк».
Из-за работы в столовой Генри никогда не успевал на большую перемену. Дождавшись, пока все школьники наконец пообедают, он закусывал персиками из жестянки в кладовой, один, среди банок с кетчупом и фруктовым салатом.
4
Знаменосцы 1942
Генри сам не знал, что тяжелей сносить — вечные насмешки в школе или неловкую тишину в крошечной квартире, где он жил с родителями. Как бы то ни было, собираясь по утрам в школу, он пытался извлечь хоть какую-то пользу из языкового барьера.
— Чоу сань, — приветствовали его родители. Доброе утро.
Генри с улыбкой отвечал на безупречном английском: «I am going to open an umbrella in my pants» [4].
Отец серьезно, одобрительно кивал, будто услышав из уст сына некую западную мудрость. «Здорово! — радовался про себя Генри. — Вот вам и сын-студент!» И, давясь от смеха, принимался за завтрак — горку клейкого риса со свининой и грибами. Мама не сводила с него глаз, видимо догадываясь о его проделке, хоть и не понимала слов.
В то утро, выйдя из-за угла к парадному крыльцу начальной школы Рейнир, Генри заметил двух своих одноклассников, несших школьный флаг. Это была почетная обязанность, и флагоносцам завидовал весь шестой класс — и мальчишки, и даже девчонки, которым флаг носить почему-то не разрешалось.
Перед звонком на первый урок двое ребят доставали флаг из углового шкафчика в кабинете директора и несли к флагштоку перед школой. Бережно разворачивали, чтобы он не коснулся земли даже краешком, — флаг, оскверненный землей, сжигался на месте. Таково было школьное предание, хотя никто из ребят не припомнил, чтобы такое хоть раз случалось на самом деле. И все же легенда передавалась из уст в уста. Генри представлял, как замдиректора Силвервуд, грузный, одышливый, похожий на медведя, сжигает флаг посреди школьной автостоянки, на глазах у потрясенных учителей, а потом выставляет виновнику счет. Родители несчастного, конечно же, со стыда уедут из города и сменят фамилию, чтобы их никогда не нашли.
3
Бомбардировки одного из крупнейших городов Китая, считавшегося его второй столицей, происходили с 1938 по 1943 год, иногда они длились более суток, вынуждая жителей города безвылазно сидеть в убежищах, где не было вентиляции. Объектами налетов были жилые зоны, деловые кварталы, школы, госпитали.
4
Я собираюсь открыть зонт в штанах (англ.).