Олений заповедник

Доротея не сошла со сцены. Хотя пора ее выступлений в ночных клубах кончилась, хотя ее великие романы отошли в прошлое, она по-прежнему оставалась в хорошей форме. У нее был свой дом, у нее был свой «двор», у нее лежали деньги в банке; мужчины по-прежнему присылали за ней самолеты. Однако в сильном опьянении Доротея начинала неистовствовать. Она всегда находилась в подпитии, всегда была в ажиотаже, использовала как хотела людей и их время: вы могли прийти к ней на завтрак и пить в течение нескольких часов, прежде чем вам подадут яичницу в четыре часа дня, тем не менее Доротея была даже приятна, когда не очень пьяна. А вот очень пьяная она была неуправляема: оскорбляла людей, швырялась чем попало. Однажды мужчина и женщина надавали ей пощечин в придорожной ссоре. А пьяный вечер оканчивался тем, что Доротея кричала: «Вон, пошел вон, сукин сын, пока я не убила тебя». Она могла сказать это любому из своих «придворных» – не важно кому, особенно любила говорить подобные вещи одному из своих богатых друзей. Однако она терпеть не могла одиночества и подобные вспышки случались редко. Можно было провести с ней весь день и всю ночь, и в шесть утра, когда Доротея уже готова была лечь в постель, она принималась своим резким низким голосом уговаривать нас побыть еще немного. И это настолько вошло в привычку, что даже в те субботы, воскресенья и просто вечера, когда Доротея уезжала на очередную встречу со своим поклонником, «двор» все равно собирался в «Опохмелке» и пил в ее кабинете, обитом сосной. Никто не мог удержаться. За несколько часов до того, как пойти к ней, я начинал нервничать, не зная, как иначе провести вечер.

Приблизительно через месяц после нашего знакомства Доротея остановила свой выбор на одном богатом мужчине. Его звали Мартин Пелли, у него была голова, похожая на грушу, синие щеки и печальные глаза. Он нажил немало денег на нефти, но все время как бы извинялся, словно хотел пояснить: «Я научился делать деньги, но не научился ничему другому». Недавно его второй брак распался в Дезер-д'Ор. Я помню его жену – платиновую блондинку с жилистой от напряжения шеей. Они все время ссорились. Нельзя было пройти мимо номера Пелли в «Яхт-клубе», чтобы не услышать, как она осыпает его оскорблениями. Они развелись по-быстрому в Мексике, и Мартин Пелли нашел дорогу в «Опохмелку». Он обожал Доротею. Он опускал свое грузное тело в кресло и сидел весь вечер напролет, посмеиваясь над остротами «двора», при этом лицо его становилось озабоченным, словно он старался найти еще какой-то способ заслужить наше одобрение. Когда начиналась игра в «Призрак», он уходил первым.

– Я полный болван в такого рода делах, – не стесняясь, говорил он. – Я не соображаю так быстро, как Доротея.

Однако человек он был широкий. Любил приглашать всех присутствующих в придорожную закусочную на бифштексы и выпивку, а выпив, становился очень веселым. Любую молодую женщину называл доченькой и снова и снова говорил нам:

– Понимаете, у меня была дочка от первого брака. Презабавная маленькая шельмочка. Умерла, шесть лет ей было.

– Ты должен об этом забыть, – говорила ему Доротея.

– Да я просто время от времени вспоминаю о ней.

В течение двух недель он каждый вечер бывал у Доротеи. В первый раз, когда ее не оказалось дома, он весь вечер ходил из угла в угол и не слышал ни слова из того, что мы говорили. «Двор» узнал от Доротеи о ссоре, которая произошла потом.

– Ах ты, сукин сын, – сказала ему Доротея, – да я никому не принадлежу.

– Так кто же ты, прости-господи? – спросил он. – А я считал, что ты человек морально устойчивый. – Он вцепился ей в плечо. – Ты же все время говоришь, что хочешь снова выйти замуж и иметь детей.

Это была одна из любимых тем Доротеи. Она высвободилась из его пальцев.

– Убери свои крючья. Ты думаешь, что можешь бросаться словами?

– Я хочу на тебе жениться.

– Да пошел ты.

Ссора окончилась тем, что Пелли уложил Доротею в постель. Но ничего не получилось.

Он не мог выбросить свою неудачу из головы. Снова и снова извинялся перед Доротеей. Мольба о прощении читалась на его лице. Я однажды вечером слышал, как они разговаривали в углу и, по-моему, он хотел, чтобы я их слышал, так как говорил достаточно громко.

– Понимаешь, я в свое время был силен, – говорил он. – Мальчишкой я столько этим занимался, что нажил себе болячку, пришлось пойти к доктору, правда-правда. Я понимаю, ты не можешь мне поверить, но, право же, я был что надо.

Доротея прижалась к нему, ее большие глаза были полны сочувствия.

– Ради Бога, Мартин, я не держу на тебя зла.

– У меня это наследственное. Ты мне не веришь?

– Отчего же, верю.

– Доротея, ты – первый класс. – Он сжал ее запястья своими большими лапами. – Говорю тебе: я был что надо. И снова буду что надо.

– Никто никуда не торопится. Послушай, был у меня один малый. Лучше его не сыщешь, а вначале он был как ты.

Доротея преисполнилась нежности к нему. Их роман начался с уверенности в его несостоятельности. Пелли стал бы одним из «придворных» в «Опохмелке», если бы многократно не угощал нас. Вечерам Доротеи с другими мужчинами пришел конец. Теперь ее богатых друзей приглашали в дом, и они часами играли в «Призрак», а Пелли с мрачным видом делал все, чтобы избавиться от нового посетителя. Дело кончилось тем, что все признали его в качестве нового дружка Доротеи. И вот однажды ночью бывшая хористка-толстуха позвонила мне и взволнованно объявила:

– Марти сдюжил. У них с Доротеей наконец получилось. Они хотят это отпраздновать. – Поскольку я сразу не отреагировал, она добавила: – Неужели ты не хочешь знать, как все произошло?

– Не все ли равно, – сказал я.

– Доротея мне не сказала, но намекнула, что это только начало.

Вечером мы это отметили. Пелли изображал из себя молодого родителя, угощающего сигарами. Он не только заказал для всех шампанское, но на протяжении всего застолья нянчился с Доротеей так, будто она только что вышла из больницы.

– Вы настоящие чемпионы, – сказал он сидевшим за столом, – чемпионы все до единого, я просто никогда еще не встречал таких чемпионов, – продолжал он, включив в эту категорию толстуху хористку, владельца гаража, владельца бюро по продаже недвижимости, их жен, пресс-агента, меня и всех друзей Доротеи, даже пьяницу О'Фэя, который был в свое время ее мужем.

Глава 3

Вот какая была история. Вспоминая о ней, я жалел О'Фэя. Глядя на этого элегантного маленького кутилу с тонкой ниточкой усиков и вечной улыбкой, я никак не мог поверить, что несколько лет назад Доротея рыдала ночами от того, что лишилась его.

Они познакомились, когда ей было семнадцать и он был водевильным танцовщиком на гребне успеха. Доротея жила с ним, клялась, что была от него без ума, пела и танцевала, чтобы удержать на плаву совместный номер, и страдала от того, как он обманывал ее каждый вечер с новой девчонкой. Совместной жизни у них не получилось: она все время намекала, что хочет осесть и иметь детей, а он улыбался, говорил, что она еще слишком для этого молода, и спрашивал, какого она мнения о рубашке, которую он в тот день купил. Она думала о том, как подкопить денег, а он – о том, как их истратить. Когда она обнаружила, что забеременела, он дал ей двести долларов, оставил адрес знакомого врача и съехал вместе с пожитками.

Доротея пела в ночных клубах; ее коронным номером была песенка «Я тоскую по моему отпрыску, а он учится в Йеле», она исполняла ее речитативом и нравилась публике. Имя Доротеи было хорошо известно, ей было девятнадцать, и она была прехорошенькая и снова беременная, о чем никто не знал. Это был мимолетный роман с заезжим европейским принцем, что приводило ее в определенном смысле в восторг. Ведь она была дочкой дворника, а теперь носила в себе королевскую кровь. Так прошло три месяца, потом четыре, и стало уже поздно что-либо предпринимать. О'Фэй спас ее. Успех его стал сходить на нет, он начал пить и однажды, заглянув к ней, посочувствовал ее положению. О'Фэй был перекати-поле: он никогда не женился бы на женщине, носящей его ребенка, но он решил, что было бы правильно помочь приятельнице в беде. Они быстро поженились и так же быстро развелись, зато ребенок Доротеи получил отцовскую фамилию. Она назвала сына Мэрион О'Фэй и в тот год выступила в главной роли в музыкальной комедии. Позже, много позже – после того, как Доротея нажила денег, и потеряла их, и снова нажила, и осела в Дезер-д'Ор, продав свою колонку светской хроники и создав себе «двор», – О'Фэй снова появился на сцене. Он стал совершенной развалиной – в этом не было никакого сомнения. Руки у него тряслись, голос потерял силу – его выступлениям пришел конец. Доротея была рада принять его – она терпеть не могла быть должницей. Она жила в «Опохмелке» и назначила О'Фэю скромное пособие. Между Мэрионом Фэем-сыном (он еще мальчиком опустил из своей фамилии О) и фиктивным отцом никакого контакта не было. Они смотрели друг на друга как на диковину. Да Мэрион и на мать смотрел так же.