Операция «Выход»

– Это ведь цветочные запахи? – говорит Люк. Он вспоминает неясные запахи девушек, побывавших у него в спальне за все эти годы. Порой он улавливал отдаленный намек на что-то подобное, но чаще всего их запахи были слабыми и слегка ядовитыми. Люк раньше никогда не нюхал цветов – ими не пахли ни мыло, ни девушки, вообще ничто не пахло.

– Да, – говорит Хелен. – Они из эфирных масел созданы, почти все.

– А настоящие цветы так же пахнут?

– О да. У меня на кухне растет мята, а в саду осталось еще несколько роз. Я могу показать тебе. Завтра.

– Завтра?

– Ну, когда ты проснешься.

– Круто. Спасибо, Хелен.

– Ты многое пропустил в жизни, а? – говорит она печально.

Люк задумывается.

– Не знаю, – отвечает он. – Я не знаю, насколько мир богаче того, что я вижу. Я не представляю, что там, снаружи. Что бы там ни было, полагаю, это пропустил.

Его спальня и пахнет, и выглядит абсолютно непривычно. Спальни, которые показывают по ТВ, зачастую очень похожи одна на другую. Стены в них обычно не заставлены книгами сверху донизу, и на туалетном столике не лежат слегка потрепанные свернутые полотенца («Это для тебя. Не стесняйся, прими душ или ванну».) Также в комнате есть старинное на вид зеркало, стоящее напротив пыльного камина, а пол усеян журналами, которых Люк никогда раньше не видел – «Городские границы», «Запасное ребро» и «Тайм-аут». На кровать, похожую скорее на диван, наброшены симпатичные покрывала из плотной набивной ткани.

Здесь темно, как в спальне у него дома. Единственное место, где он когда-либо видел солнечный свет – это экран телевизора. Если ему вообще предстоит увидеть солнечный свет в реальной жизни, тот наверняка окажется таким же необычным, как и все, что он видел в этом путешествии. Будет ли у света запах? Какое от него будет ощущение? В углу, рядом с туалетным столиком, стоит невысокий деревянный гардероб. Люк подходит и проводит по нему руками. Древесину получают из деревьев. Люк это знает. Но раньше он никогда не трогал дерево. Это дерево, но ведь оно не живое. Каким, интересно, будет на ощупь настоящее дерево? И погоди-ка, здесь есть еще кое-что – нечто поразительное – кусок ткани, свисающий с одной из ручек шкафа. Это самая мягкая штука, какую Люк трогал в жизни. Она квадратная – красный квадрат из этой невероятной материи, усыпанной нарисованными цветами.

Он прижимает его к лицу. У Хлои были трусы из похожей ткани – он помнит это, и помнит, что ему не разрешалось к ним прикасаться, когда она их снимала, потому что ей это казалось странным. Возможно, это была одна из причин, почему она так бесследно пропала: Люк хотел потереться лицом о ее трусы. Эта материя пахнет цветком – может, одним из тех, в ванной. Такая мягкая. Не оторваться. Он кладет ее на столик, пока снимает скафандр и почти всю одежду, но потом, как наркоман, вновь хватается за нее. Она приятней, чем флис. Он берет ее с собой в кровать и гладит ею свои ноги.

Это чудесно, но ему все равно хочется вернуться домой.

Глава 39

Внизу, в гостиной, Шантель перечисляет черты сходства между Джули и ее мамой.

– Волосы, конечно, другого цвета, но в принципе одинаковые.

– Значит, совсем не одинаковые, – говорит Дэвид, зевая.

– Одинаковые глаза, – продолжает Шантель. – Ну, форма.

– Тоже, значит, не одинаковые, – упорствует Дэвид.

– Ты действительно на нее похожа, – говорит Шарлотта. – Сразу видно – мама и дочка.

Коттедж немного напоминает дом Джули в Эссексе – каким тот был до маминого отъезда – и даже слишком. Джули узнает индейский коврик на полу гостиной; это их старый коврик из дома в Бристоле, где они жили давным-давно. На Уинди-Клоуз она его не видела: папа никогда не любил подобные штуки. Впрочем, два книжных шкафа в этой комнате знакомы ей больше – отселяясь, мама забрала их с собой, и большинство книг в придачу: вот ее учебники времен политехникума, вот книжки, названия которых Джули помнит с детства – «Женщина на краю времени», «Почувствуй страх и поступи наперекор», «Лишний жир – феминистская тема», «Женщины, которые любят слишком сильно», – а вот романы Урсулы Ле Гуин, Элис Уокер, Тони Моррисон и Майи Анжелу. Джули помнит, как она лежала на полу гостиной, рисуя акварели, смотря ТВ или жуя бутерброды с повидлом, лежала и пялилась на книжные полки под потолком, которые, казалось, никогда никуда не денутся. Она прочла названия этих книг, должно быть, по несколько сотен раз, но ни одну из них так и не раскрыла. А потом они исчезли.

Хелен входит в комнату и спрашивает, не хочет ли кто-нибудь еще чего-нибудь попить перед сном, после чего идет на кухню готовить напитки. Она выглядит усталой, но во взгляде ее любопытство, будто она еще пытается понять, что здесь происходит и кто все эти люди, собравшиеся у нее дома.

– Стало быть, – говорит она, вернувшись с кухни, – вы все друзья Джули?

– Дэвид и я вместе работали, – объясняет Джули, – а Шантель только что въехала в дом № 14 на нашей улице. Она кузина Лиэнны – Лиэнну ты должна помнить. Шарлотта раньше жила в том же доме.

Она поселилась там с Марком и его семьей через несколько лет после твоего отъезда.

– О да. Как там Лиэнна и как Марк?

– Э-э… Лиэнна стала ведьмой, а Марк…

– Мертв, – заканчивает Шарлотта. – Он умер.

Хелен потрясена.

– Умер? – повторяет она. – Это ужасно. Отчего?

– Кровоизлияние в мозг, – говорит Джули, бросив взгляд на Шарлотту.

– И ты была его подружкой? – спрашивает у нее Хелен.

Шарлотта кивает.

– Да.

– И каково тебе сейчас? Ну, из-за того, что он умер?

– Каково мне? Ох. Не знаю. Когда это случилось, я была в полном раздрае, но понимаете…

Хелен медленно и мягко произносит:

– Но время лечит?

– Да. Не знаю. Чуть-чуть. Это больше похоже на примирение с утратой, с чувством вины, со всеми этими вопросами, которые задаешь себе, – не сделала ли ошибки, думала ли о том, о чем надо бы, правильно ли себя вела.

Хелен кивает.

– Гм-м, гм-м, – говорит она. – Совершенно верно.

Джули как-то не по себе. Хотя она больше семи лет не виделась и не разговаривала с матерью, та, в сущности, почти не изменилась. Ее любимый способ поближе знакомиться с человеком – все тот же: выведать самое страшное, переломное событие в его жизни, разузнать все мучительные подробности и выспросить, какие чувства оно в человеке вызывает. Шарлотта вроде не сильно смущается. И тут Джули понимает: должно быть, это оттого, что Шарлотта привыкла поступать точно так же. На самом деле, думает Джули, у Шарлотты, пожалуй, больше общего с мамой, чем у меня.

Дэвид зевает, отчего Джули зевает тоже. В гостиной явно светлеет, хотя доступ света почти полностью перекрыт шторами и мешками для мусора. Часы на стене сообщают, что уже полвосьмого утра. Хелен еще пару раз задумчиво хмыкает, кивая Шарлотте, поднимается, потягивается и предлагает всем отправляться спать.

– Располагайтесь по своему усмотрению, – говорит она, выдав им ворох одеял, подушек и спальных мешков. – Одному или двоим из вас может захотеться пойти к Люку – если захочется, возьмете с собой спальники. Так. Вот это… – Она указывает на один из диванов. – Это футон. Я его еще ни разу не раскладывала, но уверена, что это просто. На втором диване вполне уместится кто-нибудь, кто поменьше ростом – ты, Джули, или ты, Шарлотта, – а оставшемуся без дивана придется лечь на полу здесь или в комнате Люка, или уж не знаю где. – Она смеется. – Я впервые принимаю пятерых гостей.

– Значит так, я пойду наверх, – говорит Дэвид, когда Хелен уходит.

– Я с тобой, – говорит Шантель.

Они собирают постельные принадлежности и уходят к Люку.

– Что ж, остаемся мы с тобой, детка, – говорит Шарлотта Джули. Она встает и оценивает посадочные места. – Может, разложить футон? – Она стаскивает огромное покрывало и дергает футон, заходя то слева, то справа. – Да как, на хер, это выдвигается?