Наша трагическая вселенная

— Не буду. Это очень хорошая колода. Я рад, что ее переиздали. Ты знаешь, кто ее автор?

Я помотала головой.

— Пожалуй, нет. К колоде прилагалась карточка с информацией, но я не помню, что там было написано. Кажется, какой-то спиритуалист?

— Артур Эдвард Уайт? Да, он их заказал, а нарисовала их женщина по имени Памела Колман Смит, которая родилась, я полагаю, в конце XIX века в Англии, а выросла на Ямайке. Она иллюстрировала Йейтса, и она нарисовала паука Ананси в книжках ямайского фольклора. Все нововведения, которые появились в колоде, были придуманы ею. Даже идея о том, чтобы проиллюстрировать все карты, а не только карты старших арканов, принадлежала ей. Она умерла в нищете и безвестности и почти в полном одиночестве, если не считать женщины-компаньонки.

Он рассмеялся.

— Извини! Я иногда чувствую себя говорящей энциклопедией. Лиз все время меня за это пилит.

— Похоже, ты знаешь о Таро куда больше, чем я.

— Да, — он посмотрел на бокал вина так, будто у него в руках был хрустальный шар, и ему совсем не понравилось, что этот шар ему предсказывает. — Да, я с Таро знаком не понаслышке.

— Ты гадаешь на картах?!

— Ну, что-то вроде того, — сказал он. — Но это было всего одно лето в моей жизни. Ты тогда, наверное, еще даже не родилась.

Я закатила глаза.

— Я родилась в шестьдесят девятом!

— Ну, а это было… — он наморщил лоб. — Наверное, это был семидесятый. Значит, ты едва успела родиться. Мне было примерно двадцать два, и я отправился путешествовать автостопом по Европе со своей первой девушкой. Мы решили, что проведем лето вот так, а потом вернемся в Кембридж поступать в аспирантуру. О, как же четко были распланированы тогда наши жизни! Мы все продумали заранее, и от плана нельзя было отступать ни на шаг. Ей, видимо, показалось, что мы слишком сильно связали себя обязательствами, поэтому она бросила меня где-то во Франции, и в результате в Испанию и Италию я поехал уже один. В Италии меня подобрал автобус хиппи, и я некоторое время прожил на пляже с группой корнуэльских музыкантов. Там я выучился играть на гитаре. Меня научила одна девушка, ее звали Мэйзи. Сначала она помогла мне овладеть игрой на гитаре, а потом как-то раз поздним вечером мы сидели с ней на пляже, и она обучила меня Таро. Она была… Не хочется тебе об этом говорить, но она была очень похожа на тебя. Версия конца шестидесятых. Двадцатидвухлетняя версия. С длинными волосами, голубыми глазами и густыми бровями. Она стала первой женщиной, которую я по-настоящему полюбил. Извини, захотелось тебе о Ней рассказать — ты не против?

— Почему я должна быть против? — Я улыбнулась. — Я не против того, что ты считаешь мои брови густыми.

Он рассмеялся.

— У тебя прекрасные брови.

Он снова посмотрел на карты и переложил колоду в левую руку, а правой поднес к губам бокал. Он сделал глоток, потом отхлебнул из бокала еще немного и сделал еще один. И опять посмотрел на колоду.

— Она чуть не умерла. Господи, как странно все это вспоминать. Я не думал о Мэйзи много лет. И о картах Таро тоже — я и не предполагал, что когда-нибудь еще буду держать их в руках. Но я чувствую удивительное умиротворение, глядя на эту колоду. Нахлынуло столько воспоминаний. Надеюсь, ты не против.

Я все никак не могла понять, почему Роуэн постоянно спрашивает, не против ли я, но вдруг поняла, что Лиз, вероятно, была против чуть ли не всего, что он делал: точно так же Кристофер был против всего, что делала я. Видимо, это особенность большинства длительных отношений: в какой-то момент ты понимаешь, что остался один на один с человеком, который постоянно против всего, что ты делаешь.

— Что случилось с Мэйзи? — спросила я. — Почему она чуть не умерла?

Он прикусил губу.

— Ее едва не убили карты Таро — точнее, одна карта. Звучит безумно, а? Она неделю провела в коме.

— О боже. Как же это произошло?

— Когда я познакомился с Мэйзи, она только начинала гадать туристам, чтобы немного подзаработать. У меня в Испании закончились деньги, и поскольку на гитаре я играл пока недостаточно хорошо, чтобы присоединиться к музыкантам, я научился плести фенечки из разноцветных ниток и продавал их, разложив на газете прямо на земле, а Мэйзи сидела рядом и гадала на картах. В душе она была одиночкой, и путешествовать с шумной толпой ей порядком поднадоело. Я тоже успел устать от большой компании. И вот мы отправились вдвоем вдоль по побережью, с рюкзаками и ее дорожным карточным столом. По пути мы останавливались в деревнях, и она гадала местным жителям. Первое время я чувствовал себя бесполезным: я не говорил по-итальянски и кроме выручки от своих плетеных браслетиков, больше ничем не мог пополнить наш скудный заработок путешественников. К тому же плести их нужно было долго, а стоили они гроши. Сидя рядом с Мэйзи и наблюдая за тем, как она гадала, я многому научился. Оказалось, что я быстро улавливаю суть этой науки. Ты, наверное, заметила, что я легко запоминаю исторические подробности — особенно те, которые касаются людей. Воспользовавшись этой способностью — ну и еще всем, что я узнал, когда учился в университете, — я тоже начал гадать на картах. Когда Колесница выпадала женщине, я представлял себе Боудикку, когда она выпадала мужчине, представлял себе Цезаря. Я умел разглядеть архетипические элементы в каждой карте, вспоминая всевозможные исторические ситуации, которые можно было с этой картой связать. В результате я стал видеть в каждой карте столько всего, что это было просто удивительно и не похоже ни на одно занятие, которое я знал прежде. Наверное, особое очарование картам придавало то, что я был влюблен, и это наполняло меня энергией. С тех пор я не чувствовал себя так долгие годы. — Он вздохнул. — Вскоре я стал гадать людям сам, и несколько недель мы с Мэйзи только об этом и говорили. Благодаря картам между нами возникла какая-то особая связь. Если нам нужно было поговорить о ясности и цели, мы обсуждали Туз Мечей. Если разговор заходил о принятии решения, мы брались за карту Правосудие. Гадание удавалось мне все лучше и лучше — как и игра на старой гитаре, которую я подобрал где-то в Генуе. Мы путешествовали и путешествовали, разыскивали сообщества англоговорящих людей, которым можно было рассказать с помощью карт о многом, а не обходиться фразами типа «ты иметь проблема с мужем». Мы переправились на одной лодке на Сицилию, а оттуда на другой — на Мальту. Мы хотели странствовать все дальше и дальше и добраться до Африки, а может, даже обойти вместе весь мир. Я решил не возвращаться в Кембридж. Это было волшебное время. Мы мылись в море и спали прямо на пляже. Однажды мы отправились на лодке с Мальты на остров Гозо — там обитала коммуна, о которой мы были наслышаны: бунтари со всего мира готовили революцию, чтобы освободить жителей Мальты и Гозо от британского господства. Пожалуй, это было самое счастливое время в моей жизни. Мы пили местное вино, курили гашиш, говорили о политике и гадали на картах. Хотя многие коммунисты, конечно же, говорили, что Таро — это упадничество и мещанство.

— Так что же случилось с Мэйзи? — не выдержала я.

Роуэн снова вздохнул и сделал большой глоток вина.

— К нам должна была приехать ее сестра — она хотела повидаться с Мэйзи и заодно немного пожить в коммуне. Мы написали ей с просьбой привезти кое-что из вещей. Нам нужны были нитки и иголки, писчая бумага, карандаши и ручки, записи Боба Дилана — и новая колода карт Таро. В то время купить карты Таро было не так-то просто, хотя я свою колоду раздобыл в Италии. А вот у Мэйзи карты совсем истрепались. Попросить привезти антисептиков или еще каких-нибудь вещей, о которых позаботились бы взрослые люди, нам в голову не пришло. Мы были молоды и не собирались умирать. Тем более от такой ерундовой вещи, как сепсис.

— Так вот что произошло? У нее было заражение крови?

Он кивнул.

— Да. Лиз, ее сестра, привезла из дома дурные вести. Мэйзи была расстроена и попросила меня погадать ей. Мы почти никогда не гадали друг другу, потому что это казалось нам странной затеей, но в тот раз она уговорила меня это сделать. Мы взяли ее новые карты. Она была Вопрошающим — то есть тем, кому гадают, — и поэтому должна была сама перетасовать колоду. Карты были новые, а она привыкла к своим старым — и вот, тасуя, она слегка порезала одной из карт мизинец. Мы не обратили на это особого внимания. Но когда карты были разложены, мы оба поняли, что видим совершенно ужасную картину. — Он нахмурился. — К этому времени мы погрузились в толкование карт настолько глубоко, что улавливали мельчайшие оттенки их значений — по крайней мере, нам так казалось. В Таро карта Смерть не означает смерти. Она может символизировать, например, начало чего-то нового. И все-таки, как бы много ты ни знал о Таро, всегда ужасно видеть Смерть среди главных карт разложенного тобою узора. По-моему, Смерть выпала второй, она была так называемой перекрестной картой, которой накрывают первую. Так вот эта вторая оказалась Смертью, а чуть позже выпали еще Тройка Мечей и Девятка Мечей. Больше я ничего не помню, но, кажется, на выходе оказалась Шестерка Мечей. Это было ужасно. Мэйзи решила, что на ней лежит проклятье — хотя в отличие от многих она прекрасно знала, что карты работают совсем не так, что они не предсказывают будущее, а указывают лишь на настоящее, — она впала в депрессию. Когда рана на пальце воспалилась, она не стала ничего с этим делать. Я не сразу это заметил, а когда заметил, было слишком поздно, и у нее уже началось заражение крови. Она потеряла сознание на лодке, в которой мы плыли обратно на Мальту, в больницу. И был момент, когда мне показалось, что она умрет.