Корпорация «Попс»

Будь я взрослая, невозмутимо сказала бы что-нибудь вроде «О, это от моего бойфренда. Зашифрованное признание в любви». Или: «О, давным-давно мой дедушка интересовался криптографией. Здесь просто секретным шифром написано: Алиса, я тебя люблю». Но я — ребенок.

— Это портрет моей мамы, — говорю я, изображая дурочку.

— Не это. Вот эти цифры и буквы. 2,14488156Ех48, — медленно читает она вслух. — Что они значат?

— Я не знаю, — говорю я.

— Ты не знаешь? — Мисс Хайнд язвительно мне ухмыляется. — Ты же носишь это на шее. Ты должна знать, что это значит.

Все пялятся на меня. Даже мои новые подружки таращатся, будто я чокнутая или не знаю кто.

— Я не знаю, — едва умудряюсь повторить я; на глазах у меня набухают слезы. Если б только мне было что ответить. Но ответить нечего. Я не могу сказать, что это номер телефона, чей-то день рождения или типа того. Никто не носит на шее кулон с путаницей цифр внутри. Ни единая душа. Не могу же я перед всем классом рассказать физручке историю о том, как этот фермуар у меня оказался. Мало того что история дикая и отчасти неловкая; дедушка велел мне никому ничего про кулон не говорить. Вот зачем я туда фотографию вставила. Но я никогда не думала, что кто-то всерьез примется его изучать, как мисс Хайнд вот сейчас. Молчание, кажется, длится вечно.

— Ну и? — говорит она.

Найду ли я когда-нибудь выход?

— Это, может, пробирное клеймо, конечно? — вдруг произносит кто-то со странным акцентом. Я оборачиваюсь и вижу, что это Рокси, та самая француженка, с которой вообще никто не разговаривает. В этой школе быть из Франции — даже хуже, чем быть сиротой. Не спрашивайте, почему. — Наверное, вы ни одно не видели раньше? — говорит она мисс Хайнд. — Если это парижское пробирное клеймо, тогда вы могли бы его видеть, если бы покупали самые эксклюзивные драгоценности, что я нахожу сомнительным…

О Рокси я знаю лишь, что раньше она ходила в англоговорящую школу в Париже и в совершенстве владеет английским и французским. Она на год старше всех нас, и каждый день ее на изящной черной машине забирает после уроков симпатичный мужчина в синих джинсах. Я думаю: да, я скажу, мол, мой папа купил мне эту штуку в Париже,но мисс Хайнд уже потеряла интерес к кулону. Где-то через секунду он уже в коробке, а физручка — в углу комнаты, пришпилила Рокси к ржавой санитарной машине для стирки полотенец.

— Ты маленькая… — начинает мисс Хайнд.

— Отпустите ее, мисс. — Это Эмма. — Мисс, не стоит этого делать.

Бледное лицо Рокси все так же полно вызова.

— Ударьте, если хотите, — говорит она со своим мягким французским акцентом. — Но тогда мой папа позаботится, чтобы вас уволили.

Этот урок физкультуры определенно не задался.

Мисс Хайнд ослабляет хватку.

— Вы трое, — говорит она, имея в виду меня, Эмму и Рокси. — Убирайтесь на хрен с глаз. Быстро!

Учителя обычно не говорят «на хрен». Мишель, Люси, Сара и Таня смотрят на нас с сочувствием и недоверием.

— И куда нам идти? — спрашивает Эмма.

— В кабинет директрисы. Немедленно.

Мы уходим из раздевалки, на нас по-прежнему физкультурная форма. Пока мы топаем по бетонной игровой площадке к главному корпусу, у меня в голове крутится лишь одна мысль: мой кулон — там, в той коробке. И как я его теперь получу обратно? Без него я не могу пойти домой, не могу оставить его здесь на все выходные. Я хочу, чтобы на мне была моя нормальная школьная форма, а не эта гадость. Но плакать я не собираюсь.

— Спасибо, — говорю я Рокси.

— Гореть мне в аду, — вздыхает Эмма. — Мы в большущей беде.

Но в каком-то смысле это приятно будоражит.

— Знаете, парижских пробирных клейм не бывает, — замечает Рокси.

Мы дружно смеемся. Мы в беде, но мы свободны. С моим смехом только одна проблема — за ним скрывается ужасная тревога. Я должна вернуть кулон.

Директрису зовут мисс Питерсон.

— Что это вы трое тут делаете? — спрашивает она, когда мы оказываемся у нее в кабинете. Он примыкает к свежеотремонтированному школьному фойе, которое рядом с актовым залом. Тут жарко, душно и пахнет клеем и школьными обедами.

— Понятия не имеем, — сладко тянет Рокси. — Вышло небольшое расхождение во взглядах с мисс Хайнд, и…

— Мисс Хайнд чуть не расплющила Рокси об стену, — выпаливает Эмма.

— Мы сильно перепугались, — добавляю я.

— Хорошо, — говорит мисс Питерсон. Вздыхает. — Я совершенно уверена, что вы преувеличиваете, у девушек вашего возраста есть такая склонность. Мои штатные сотрудники не плющат людей об стены. Рокси?

— Да, мисс, — кивает та. — Думаю, имело место расхождение во взглядах.

«Расхождение» она произносит так, что, кажется, это тянется вечность. «С» у нее превращается в «з», «р» раскатывается так, что становится неловко, а уж когда она добирается до «ждение», то произносит его как «ждениэ». Болтая со мной и Эммой, она говорила нормальнее. Интересно: может, она просто выделывается, подчеркивая акцент, когда сталкивается с людьми вроде мисс Питерсон? Я бы так и делала, будь я Рокси и будь я чуточку храбрее, чем есть.

Мисс Питерсон снова вздыхает.

— Вы пробыли здесь меньше двух недель, — говорит она. — Тот факт, что я вас тут увидела так быстро, является дурным знамением. Дурным знамением. — Терпеть не могу, когда учителя повторяют такие штучки. Ощущение такое, будто они думают, что исполняют Шекспира, а не беседуют с одиннадцатилетками. — Я буду присматриваться к вашей троице, — продолжает она, показывая на нас пальцем. — Понятно? Если я вас увижу здесь снова до конца четверти — всё, пишите письма. А теперь вон с глаз моих.

Мы строем выходим в глянцеватое фойе. Такое чувство, будто уже выходные. У столовки в дальнем конце холла опущены серебристые жалюзи, и луковых запахов готовки не ощущается. Двое мужчин, похоже, затаскивают в школу какое-то оборудование из фургона. Должно быть, это для дискотеки старшеклассников, она будет сегодня вечером. У младших классов ее не будет еще две недели, но все мои подружки планируют пойти. Даже не знаю, как у меня получится. Мне не разрешат вернуться домой на автобусе, а если меня должен будет забрать дедушка на машине, проблем не оберешься. Как бы то ни было, париться по этому поводу я не могу. Я должна вернуть кулон.

— Почему ты не пожаловалась на мисс Хайнд? — спрашивает Эмма Рокси, когда мы выходим через парадные двери на автостоянку.

Рокси закатывает глаза.

— Нельзя ябедничать на учителей, — говорит она. — Если они узнают, что ты про них сплетничаешь, они костьми лягут, лишь бы превратить твою жизнь в ад. К тому же директрисы всегда поддерживают учителей. Лучше придумать, как отомстить тоньше.

До конца физры, а стало быть и до конца уроков, остался час. Мы покидаем территорию школы и бредем вокруг пустующих раздевалок.

— Как думаете, может, нам теперь стоит одеться? — говорит Эмма.

Рокси уже напяливает школьную юбку.

— Да, — пожимаю плечами я. — Других вариантов не вижу.

Нам очень трудно понять этот потерянный час, в который мы провалились. В школе все так спланировано и структурировано. Ты никогда не оказываешься в свободном полете, свободной от графиков, расписаний и надзора. Но мы почему-то свободны, за нами не наблюдают. Следующие две-три минуты мы втискиваемся в школьные униформы и боимся: вдруг сейчас кто-то сюда придет и случится еще какая-нибудь беда. Потом недоуменно смотрим друг на друга. Пока идут уроки, ни в библиотеку, ни в столовую (которая все равно закрыта), ни на игровые площадки нам ходить нельзя.

— Вот дерьмо, — говорит Эмма. — Может, нам просто разбежаться по домам?

— Мне нужно дождаться отца, — замечает Рокси.

— А мне автобуса, — говорю я. — И еще я должна забрать кулон.

— Мисс Хайнд настоящая корова, — говорит Эмма. — Что же нам делать?

— Взломаем сейф, — предлагает Рокси.

— Она узнает, — возражает Эмма. — И тогда пишите письма.

— Да, — киваю я. — Она поймет, что мы его забрали.