Стеклянный суп

Люди, животные и мультяшки, как один, улыбнулись ему в ответ. И только огромный прозрачный пакет бежевой карамели нетерпеливо зашуршал на своем месте. Как будто хотел сказать: «Ну поехали уже. Пора открывать лавочку».

Хейден не любил карамель. Вообще-то он ел много конфет, потому что был сладкоежкой, но карамельки дело слишком трудоемкое, да и хлопотное. Вечно они прилипают к зубам, а однажды в гостях у родителей он даже вытащил себе карамелькой дорогую пломбу. Зато в его памяти карамельки были накрепко связаны с детством, потому что отец их любил и сосал постоянно. Мать вечно расставляла по всему дому для мужа маленькие тарелочки с золотистыми кубиками.

— Сегодня я попытаюсь дать вам самое общее представление об этом городе. Естественно, мы начнем с центра и будем понемногу пробираться к…

— Прошу прощения…

Он сразу узнал ее голос и с ослепительной улыбкой, которая осветила бы салон не хуже лампы в тысячу ватт, повернулся к слепой красавице, готовый исполнить любое ее желание.

— Да?

— А уборная в этом автобусе есть?

Единственный способ превратить красоту в уродство — лишить ее разума. Как будто снимаешь крышку с банки, предвкушая лакомство, а тебе в нос ударяет запах тухлятины — тут даже самому голодному не останется ничего, кроме как выкинуть банку в помойку.

Хейден выдохнул так резко, как будто получил под дых. Она же минуту назад об этом спрашивала. Неужели она сумасшедшая? Неужели вся ее красота ничего не стоит, потому что вместо мозгов у нее яичница? А может, она просто не расслышала ответ. Возможно ли это? Может, она отвлеклась или задумалась о чем-то, когда он ясно сказал…

Он уставился на нее, не зная, что делать дальше. И пока он так глазел, его вдруг осенило. Он же знает эту женщину. Мы редко забываем по-настоящему красивых людей, но иногда случается и такое. Про ее вопрос он и думать забыл, прислушиваясь к внутреннему голосу, который твердил: мне знакомо это лицо. Но откуда?

Автобус вдруг дернулся и остановился так резко, что Хейдена основательно тряхнуло. Он обернулся посмотреть, что заставило водителя ударить по тормозам. Сквозь ветровое стекло он увидел группу младшеклассников, которых переводила через дорогу чернокожая женщина средних лет в дашики такого яркого цвета, что от него резало глаза, со стрижкой в стиле афро, делавшей ее голову похожей на аккуратный круглый куст. Когда все ребятишки благополучно перешли на другую сторону, женщина подняла руку и помахала водителю автобуса, благодаря его за то, что он остановился.

Сначала Хейден не узнал ни саму женщину, ни ее афрострижку или дашики; и только жест показался ему знакомым. Он знал этот жест. Было время, когда он жил с этим жестом целый год. Секунду спустя он уже не сомневался в том, кто она такая. Он вспомнил движение пальцев, вспомнил жест, вспомнил женщину.

Рывком повернув голову назад, он посмотрел на слепую красавицу. Ее он тоже знает. Что за чертовщина тут творится? С чего это мир стал вдруг таким знакомым?

Несколькими рядами дальше Дональд Дак посмотрел на казуару, сидевшую через проход от него, и медленно приподнял бровь. Казуара заметила и пожала плечами.

— Миссис Дагдейл! — Ее имя свалилось Хейдену на голову, как кирпич с крыши. — Она же была моей учительницей!

Водитель-осьминог посмотрел на него.

— Кто?

Хейден возбужденно тыкал пальцем в ветровое стекло в том направлении, куда ушли дети.

— Она — чернокожая женщина, которая только что прошла здесь с ребятишками. Она была моей учительницей в третьем классе!

Водитель какое-то время оглядывал пассажиров в зеркало заднего вида. По меньшей мере половина из них подались вперед в своих креслах, словно в ожидании чего-то важного.

Водитель напустил на себя равнодушный вид.

— Да? Она была твоей учительницей? Ну и что? Задавить ее я уже не успею.

— Выпусти меня. Мне надо с ней поговорить.

— Ты не можешь уйти сейчас, Саймон. Мы только начали экскурсию.

— Открой дверь, мне надо выйти. Открывай!

— Тебя прогонят с работы, парень. Если ты возьмешь и бросишь экскурсию, тебе конец. Не делай этого.

— Флем, этот вопрос не обсуждается, ясно? Просто открой чертову дверь.

Хейден был крупным мужчиной с впечатляющими мускулами. А Флем Сюль — всего-навсего осьминогом и спорить не собирался. Но все же не удержался и бросил последнее предостережение в спину Саймону, когда тот уже спускался на тротуар:

— У тебя проблемы, Саймон. Тебя выкинут пинком под зад, как только я расскажу об этом в конторе.

Хейден не слышал. Не слышал он и того, как за ним с шипением затворилась дверь и автобус отвалил от перекрестка. И конечно, он не видел того, как все пассажиры сгрудились у окон с одной стороны автобуса и глядели, что он будет делать дальше. Даже слепая красавица была там; прижавшись щекой к холодному стеклу, она внимательно слушала кого-то, кто рассказывал ей, чем в данный момент занят Хейден.

Он спешил за миссис Дагдейл с детьми. Поразительно, что он бросил и туристов, и даже возможность познакомиться ближе с роскошной слепой красавицей. Но стоило ему сообразить, кто та женщина, которая переводила детей через улицу, как он понял, что должен с ней поговорить.

Потому что ее третий класс так много для него значил?

Нет, черт побери.

Если бы Хейдену под страхом смерти пришлось вспомнить хоть что-нибудь приятное из того года в третьем классе у миссис Дагдейл, единственное, что пришло бы ему в голову, это золотая рыбка в круглом аквариуме на учительском столе, вид которой его успокаивал.

Тогда, может, потому, что миссис Дагдейл была одним из тех выдающихся педагогов, чей личный пример навсегда переворачивает нашу жизнь?

Не-а.

Она орала на учеников и швырялась в них мелом всякий раз, когда ей казалось, что они недостаточно внимательно слушают, а в ее классе такое случалось сплошь и рядом. Ее представление о преподавании сводилось к бесконечным докладам — о растительности Суринама, к примеру, — которые она заставляла готовить детей. Несправившихся (а таких, по мнению миссис Дагдейл, было большинство) она заставляла часами простаивать в углу у так называемой Стены позора. Другими словами, она ничем не отличалась от большинства учителей начальных классов. Хейден год вынужден был сносить ее капризы, посредственность и невежество, а потом перешел в четвертый класс.

Но с ней было связано одно происшествие, о котором он помнил до сих пор, и потому-то он и гнался за ней сейчас. Если бы не тот случай, он, возможно, вырос бы другим человеком. Это был один из тех редких моментов детства, оглядываясь на который, мы можем с уверенностью сказать: вот миг, когда что-то во мне изменилось навсегда.

Когда Саймон был ребенком, у него был друг, мальчик, которому досталось невезучее имя Клиффорд Шнацке. Сам Клифф был настолько зауряден, что без труда сливался с окружением, не выделяясь из миллионов мальчишек ничем, кроме имени. Какое-то время, пока девочки не вошли в их поле зрения, сделавшись вдруг необыкновенно привлекательными, Саймон и Клифф были неразлучны. В классе миссис Дагдейл они сидели за одной партой, что делало обучение у нее чуть более приятным.

В самом конце учебного года, перед тем как табели с оценками были отправлены родителям, Клифф вдруг запаниковал, что останется на второй год из-за правописания: слишком много контрольных он завалил. Он так долго и громко выражал свою тревогу, что Саймон наконец не выдержал и посоветовал ему подойти после уроков к учительнице и прямо у нее спросить. После долгого эканья и меканья Шнацке согласился, но при одном условии: друг подождет его у школы. И хотя Хейдену определенно было чем заняться после уроков, он согласился. Для чего же иначе друзья?

Клиффорда Шнацке мало что волновало в жизни, и это было сразу заметно. Обычно его лицо украшала легкая улыбка или беспечно-довольное выражение, которое говорило, что ни о чем таком он не думает и все в его жизни хорошо.