Страница 1 из 2
Лев Абрамович Кассиль
История с бородой
* * *
Когда хотят сказать, что какая-нибудь история очень стара и давно всем известна, то говорят, что она уже имеет длинную бороду.
Про мою новогоднюю историю тоже можно сказать, что эта история с длинной бородой, и даже не с одной, а с двумя, если хотите…
Всё, о чём я собираюсь вам сейчас рассказать, случилось вскоре после войны, в канун Нового года, недалеко от Минска, в рабочем посёлке при заводе, где директором товарищ Барабаш. Заводские комсомольцы порешили устроить для ребят славные каникулы. Ребят в посёлке было много, и, как выражался секретарь заводского комитета комсомола Сеня Михалёв, ёлка работала в три смены – трижды в день зажигали на ней цветные лампочки; и утром, днём и вечером седовласый неутомимый бородач в звёздной шапке водил ребячьи хороводы вокруг воздвигнутой посредине барака высокой ели, привезённой комсомольцами из лесу.
Он уже охрип к вечеру, в сипловатом баске его то и дело проскакивал, словно искра в выключателе, какой-то совсем не дедовский петушок, и тогда казалось вдруг, что дед уж не так стар и, судя по голосу, сам себе годится во внуки.
Дети так и льнули к нему, и только самая маленькая гостья, укутанная в пуховую шаль, которую мама не позволила снять, долго не решалась протянуть деду свою руку, пятилась, прячась за мать, и даже всплакнула сперва. А потом уверилась, что ничего страшного тут нет, и, доверчиво вложив свою ручонку в руку деда, на которой красовалась огромная расписная рукавица, все допытывалась:
– А ты настоящий? В лесу живёшь? Ты вправду?
На что лукавый дед отвечал:
– Настоящий, лесной, правдашний, внученька.
И щекотал её нос своей мягкой белой бородой. А тем временем секретарь комсомола Сеня Михалев, стоя поодаль с директором завода товарищем Барабашем, приехавшим взглянуть на ёлку, сам очень запарившийся, но довольный успехом ёлки, хвастался:
– А дед, дед!… Как вы считаете, товарищ Барабаш? Силён дед? Прямо как в Москве, в Колонном зале, не хуже. В смысле бороды у нашего даже длиннее, даю слово.
Но вот кто-то из заводских ребят вызвал Сеню за двери; он через минуту вернулся в зал с лицом, предвещающим что-то очень торжественное.
– Ребята! – закричал он.– Минутку тишины! Ребята, к нам на ёлку приехали дорогие гости!… Герои Советского Союза!…
Дед захлопал своими пёстрыми рукавицами, хоровод распался, дети кинулись навстречу приехавшим. Их было двое. Один – совсем юный лейтенант-артиллерист со скрещёнными пушечками на погонах, другой – уже немолодой на вид капитан. У него было худое, неулыбчивое и, как показалось ребятам, строгое лицо, ранняя седина побелила виски; он шёл, опираясь на палку. Ребята обступили гостей, становясь на цыпочки, заглядывая им на грудь и наперебой считая ордена. Гости оглядывались в замешательстве, застенчиво улыбались, и в золотых звёздочках на их гимнастёрках прыгали огни ёлки.
– …Связался я через радиостанцию со своими.
Опираясь на палку, капитан вышел вперёд и неловко повернулся у ёлки лицом к ребятам – у него ещё не совсем хорошо, видно, слушалась нога.
– Дорогие дети, – медленно начал капитан.– Вот мы с вами сегодня встречаем Новый год у ёлки, которую вам устроили заботливые люди. А ведь ещё недавно не до ёлок здесь было… Меня просили поделиться с вами некоторыми военными переживаниями, так сказать, эпизодами… И как раз вспомнил я, ребята, про один такой эпизод, который был лично со мной в этой же местности два года назад. Тут тогда, помните, были немцы, ну, проще говоря, фрицы. Я был по специальному заданию сброшен на парашюте с самолёта. У меня была с собой такая походная рация… ну, это, в общем, радиостанция, передатчик, и всякое такое. Я должен был кое-что сообщать своим. Спрыгнул я, понимаете, ветром занесло меня на высокую ель. Получилась, в общем, неудача, я сильно зашибся и сломал ногу. Радиостанцию сбросили на особом парашюте. А мороз, знаете, крепкий, натерпелся я жутко. Немцы ведь кругом. А куда я со своей ногой от них денусь?
Долго я так ползал по лесу. Радиостанцию не отыскал. Нашёл что-то вроде пещерки. Провизия у меня была с собой, и это меня спасло. Сколько времени я в лесу провёл, и не знаю точно. У меня уже борода порядочная отросла. А сообщить о себе не могу – нет при мне моей радиостанции. И вот как раз накануне Нового года, как я уже потом узнал, услышал я шаги – лёгкие такие, не мужские. Все равно пропадать, думаю, да и вижу, что девушка. Подал я голос тихонько. Рассказал ей все, как и что, и сознание потерял. Вот уже сколько раз я это рассказываю ребятам, а все никак не могу спокойно говорить.
Капитан замолчал и прокашлялся. Все слушали его, боясь даже громко вздохнуть, – и ребята, и Сеня Михалев, и Дед-Мороз, который сжимал своей огромной рукавицей руку маленькой девочки.
– Когда очнулся я, – продолжал капитан, – понять сразу не мог, где это такое я нахожусь. Гляжу, закопан я в солому в каком-то сарае и рядом моя радиостанция. Вот ведь какая славная девушка!… Катя её звали… Мало того, что она меня самого на салазках в деревню отвезла и в сарае спрятала, она ещё и радиостанцию разыскала и притащила сюда же. Наладил я аппаратуру, укрыл её в соломе и ночью связался со своими. Вот гляжу сейчас на ёлку, как лампочки в ветвях светятся, и очень мне это, ребята, напоминает, как у меня там в соломе в ту новогоднюю ночь лампочки в моём аппарате затеплились. И спасла, выходила меня девушка Катя. Лежал я в сарае, припрятанный ею, бородища отросла такая, что прямо-таки настоящий дед-мороз… А потом вдруг не пришла один раз Катя, пропала. И фамилию её даже спросить я не успел. Но тут уж я немного оправился да и задание выполнил. Связался я через радиостанцию со своими, и скоро они меня при помощи партизан разыскали. Вот какая история была, ребята. Так сказать, эпизод.
– А Катю потом нашли? – спросил детский голос из мерцающей полутьмы.
– Нет… Так и не нашёл. Вот пожелайте мне хоть в новом году теперь её отыскать.
– Так то ж я! – раздался вдруг крик из-под ёлки, хриплый, но такой громкий, что, казалось, лампочки мигнули и что-то дрогнуло в ветвях.
– Простите, в каком смысле? – спросил капитан, вглядываясь в путаницу отблесков и сдвинутых теней.
Сеня Михалев кинулся к выключателю и разом включил полный свет. И все увидели, что Дед-Мороз припал своей белой бородой к груди капитана и пёстрыми рукавицами колотит его по плечам, а тот сконфуженно бормочет, все ещё не узнавая:
– Простите, товарищ, это в отношении чего вы?
– Да мама моя родная, – в отчаянии, осипшим голосом закричал Дед-Мороз, – глядите на него! Забыл уж… Ох, чтоб её совсем! – Последнее относилось уже к бороде: дед, словно спохватившись, рванул себя за бороду и отодрал её напрочь.
– Ка-тя!… – глухо ахнул капитан, растерянно всматриваясь в румяное, смущённое и счастливое лицо девушки.– Катя, ты… То есть вы… А как же вы меня не узнали сразу?…
– Так ты… вы… ведь тогда с какой бородищей были!
– Ну, зато вы в те времена ещё не отпускали бороду, Катя, – засмеялся наконец капитан, и строгое лицо его вдруг потеплело и стало совсем молодым.– Куда же вы тогда исчезли?
– Немцы меня тогда забрали, хотели в Германию угнать, да я с пути убежала. Вернулась когда, пришла в сарай, а вас уже нет…
Все обступили их, поражённые этой удивительной встречей. Сказочная борода Деда-Мороза свисала со стула, на котором прежде сидел баянист. И вдруг раздался громкий плач. Это плакала маленькая девочка в пуховой шали.
– Не настоящий, – твердила она сквозь слёзы, – он совсем тётя…
И, потрясённая этим обманом, она никак не могла успокоиться; она не утешилась даже тогда, когда ей подарили с ёлки большого ватного и на этот раз настоящего деда-мороза. Она отошла в уголок и стала тихонько пробовать, не оторвётся ли и у этого деда борода. Борода в конце концов таки отодралась, но, взглянув на безбородую, краснощёкую матрёшку, вполне теперь годную, чтоб её нянчить, утешилась малышка и решила, что, пожалуй, прав был обманувший её большой Дед-Мороз, который не захотел оставаться стареньким и сделался такой молодой и славной тётей…