Страница 48 из 48
– Психолог! – угрюмо проворчал Карычев.
Я безжалостно продолжал:
– Ну что, дальше идти или хватит?
– Валяй, валяй, погляжу, куда тебя занесёт, – усмехнулся Карычев.
– Так вот… Ты вернулся в номер гостиницы раньше задержавшегося Чудинова.
– Ну, допустим, – вызывающе бросил мне Карычев. – А куртка? А пуговица?
– Ну, это уже пустяки. Не стоит большого труда догадаться. Увидев твою куртку на стуле в номере, Чудинов, конечно, принял её за свою. (Ведь я же помню, что в самом начале твоей повести ты говорил о снимке, где вы оба изображены в одинаковых заграничных куртках.) А когда Чудинов заснул, ты ночью подменил куртку, а для вящей убедительности сам оторвал у Чудинова пуговицу. Кстати, именно эту пуговицу ты после и вернул хозяину. Потому у Сергунка и оказалась после гонки та твоя пуговица, что досталась ему во время бурана. Она-то и заставила в конце концов заподозрить тебя. И таинственная маска на карнавале – это, конечно, тоже ты. Уж это, откровенно говоря, грубая работа. Ну что, припёр?
Карычев невозмутимо и иронически слушал меня, а потом сказал:
– Всё это было бы убедительно, но… Но про одно обстоятельство ты забыл. И сейчас я одним махом разрушу все твоё здание из догадок, построенное на зыбучем песке. Ты забыл про шарф. Откуда у меня мог оказаться шарф с меткой «С. Чу…» и так далее?
Тут наступила минута, когда я несколько растерялся и, признаюсь, смолк в замешательстве. Я совсем забыл про этот шарф и метку. Ах ты, черт, действительно!.. Впрочем, погоди, погоди… Внезапная догадка только сейчас осенила меня.
– Ну-ка, дай карандаш. Какая там была метка?
– А вот какая! – Карычев торжествовал и, не отдавая карандаша, сам крупно вывел прописью: «С. Чу…».
– Все! – воскликнул я. – Вот теперь ты окончательно припёрт. У вас у обоих эти шарфы откуда были? Из Швейцарии? Метка-то не русская, чёрт бы тебя подрал! Зря темнишь. Давай карандаш.
И я, поставив «а» после «с», чётко вывел на протянутом мне Карычевым листке буквами латинской прописи:
carytschev
– Это и читается «Карычев» и никакой там не «С.Чудинов». Ну? Что скажешь?
Карычев поднял обе руки вверх, как бы сдаваясь:
– Ничего не скажу.
– Так какого же чёрта ты накрутил все это?
– Не о том же речь. Речь идёт о воспитании спортсменки и…
– Ну, знаешь, скажу я тебе…
– Знаю, знаю, – перебил меня Карычев. – Ты тоже скажешь вроде Ремизкина, что я не чувствую подлинной героики и тому подобное. Пойдём лучше вниз, я утром обещал Наташе и Степану познакомить тебя с ними. Они там получили поздравительную телеграмму от всех ребят интерната. Только прошу тебя, уж им-то хоть ни слова.
Я пожал плечами.
– Зачем говорить людям то, что они великолепно знают и без меня? Они мне сами обо всём рассказали ещё сегодня днём.
– Сами?.. А я-то…
Карычев схватился за голову и тяжело сел на диван.
Когда мы спускались по лестнице, я увидел на балконе Чудинова и Наташу. Они стояли, вдыхая сладостный высокогорный воздух, любуясь бездонным покоем окружавшей нас звёздной альпийской ночи.
Они молчали. И чувствовалось, что после шумного сегодняшнего дня, принёсшего обоим столько волнений и славы, им очень важно было вот так тихо постоять рядом и помолчать.
Помолчим и мы…
Москва – Кортина д?Ампеццо. 1956.