Страница 5 из 31
«Ах, бедный, бедный!»
«Кто, кто бедный? – пищит мышь, но издалека. – Кто бедный? »
«Да твой мышонок, – отвечает кот, – твой мышонок свалился в ведро с водой».
Тут мышь про всё забыла и кинулась к дому…
Она была очень вкусная, особенно жирной была спинка.
И Васька захохотал, повалившись на спину. Тут стал виден его мохнатый живот, который был у него гораздо светлее, чем спина. Шерсть на животе свалялась и торчала клочьями, потому что, если говорить правду, Васька был не только ленив, но ещё и неопрятен.
– В жизни не слышал более отвратительной сказки, – угрюмо сказал Ральф.
– Давайте гасить костёр, – сказала дочь, – домой давно пора.
Тогда все стали заливать костёр и быстро собираться домой.
День кончился, но разговор наш на этом совсем не кончился. Напротив, все последующие дни, которые мы проводили вместе, спор у нас разгорался и, наконец, привёл к событиям настолько странным, что я бы сама не поверила, если бы мне о них рассказали.
ГЛАВА ВТОРАЯ
– Прямо не знаю, что и делать с Васькой, – сказала Валя, когда мы втроём – я, дочь и сын – собрались вместе.
– Утопить, – хмуро сказал сын.
Я очень удивилась, потому что сын мой всегда был человеком разумным и добрым, и я никогда бы не поверила, если бы мне сказали, что он готов утопить нашего Ваську, пусть даже кот говорит такие несуразности, какие говорил у костра.
– Это я, конечно, шучу, – сказал сын так же хмуро, и было непонятно, в чём же тогда заключается шутка, – но что-то от сказочки его меня мутит. Ведь это он про самого себя рассказал!
– Кота надо убедить, – серьёзно сказала дочь.
Я была очень довольна её словами. Бросить кота в реку – это пять минут, и нет кота. А вот убедить его – это будет дело потруднее.
Да к тому же пусть ленивый, пусть неопрятный, пусть нахальный, но ведь это же наш собственный кот Васька! Его к нам котёнком ещё принесли!
Ваську принёс за пазухой наш дворник Игнатьич (которого мои дети за густую бороду звали Кудлатыч).
Кудлатыч иногда выпивал лишнюю рюмку вина, становился тогда очень весёлым, собирал во дворе ребят и рассказывал им про географию. В такие минуты он почему-то любил рассказывать именно про географию.
Науку эту Кудлатыч знал не очень хорошо.
– Главный город у немцев Б ерлин, – говорил он, – на реке Эльбе стоит.
Ребята немножко посмеивались.
Все они знали, что надо говорить не Б ерлин, а Берл ин и что на самом деле город этот стоит не на Эльбе, а на реке Шпрее, но всё-таки всегда с удовольствием слушали, как Кудлатыч рассказывает про географию.
И кот Васька всегда сидел тут же, у самых ног Кудлатыча. Иногда даже тёрся об эти ноги. А если уж кот кого-нибудь любит, значит, он не пропащий кот.
К тому же он живой! Как же можно живого топить?!
Была у меня и ещё одна мысль. Если наш Васька вырос таким ленивым и неопрятным, если он к тому же думает, что можно врать, значит, это мы его так плохо воспитали.
И было меж нами решено, что кота нужно убедить.
Мы даже разработали целую программу, по которой станем его убеждать.
Прежде всего мы решили растолковать ему хорошенечко, что такое правда и что такое ложь, – на разных интересных примерах, разумеется, – а не то наш прохвост встанет да уйдёт, вот и всё.
Работу по убеждению взяли на себя мои дети.
– Я хочу рассказать вам одну историю, – начал сын, когда все мы четверо снова сидели у костра. – Эта история произошла в Отечественную войну. Знаешь ли ты, кот, что давным-давно, когда мама была девочкой, а бабушка ещё молодая, на нашу страну напали немцы.
– А почему ты спрашиваешь об этом именно меня? – подозрительно спросил Васька. – И кто такие эти немцы?
– Немцы – это фашисты, – объяснила дочь.
Такого объяснения я стерпеть не могла.
– Постой, постой, – сказала я. – Ты что-то не то говоришь. Не думайте, пожалуйста, что все немцы были фашисты, а все фашисты – немцы. Фашисты могут быть в самых разных странах, и всюду их ненавидят. Немцы тоже своих фашистов ненавидели.
Ну ладно, ладно, – сказал кот, который с каждым днём становился всё невежливее. – Так что же ты, Павлик, хотел рассказать?
– Я хотел рассказать вот про что. Как-то раз один наш офицер, очень храбрый, попал в плен к фашистам. Они не стали его убивать, потому что хотели, чтобы он им рассказал, где стоит его полк, сколько в нём пушек, сколько людей – ну, словом, всё, что им нужно было знать. Они стали спрашивать его, а он сказал, что не знает. «Но этого не может быть, – сказали фашисты, – мы же видим по вашим документам, что вы из штаба этого самого полка. Вы всё это, конечно, знаете».
Задумался офицер. Что лучше? Говорить им «не знаю»? Они всё равно ему не поверят. Ещё станут спрашивать у других пленных, грозить, пытать, не дай бог кто-нибудь из них не выдержит и расскажет им правду. Но правды им говорить никак нельзя. Понимаешь, кот, правды им говорить было нельзя.
Кот ничего не ответил, только сощурился.
– Офицеру не оставалось ничего другого, – продолжал Павлик, – как им наврать. Он должен был им наврать, понимаешь, кот? Он указал им совсем не то место, где стоял его полк, он сказал, что там очень много пушек, пулемётов и солдат, больше, чем это было на самом деле. Словом, соврал как умел. Он правильно делал, понимаешь, он сделал совершенно правильно, потому что это война, он защищал свою страну. Тебе это понятно?
– Что вы меня воспитываете? – спросил кот, поднялся, возмущённый, и выгнулся, став вдвое короче и толще.
– Сядь, кот, – сказала я. – Всё-таки ты запоминай: говорить неправду можно только в том случае, если ты защищаешься сам или защищаешь что-нибудь тебе очень дорогое – от беды, от несправедливости, от злодейства. Тогда солгать можно, а во всех остальных случаях – запрещается.
Кот водил хвостом, что, как известно, служит у кошачьей породы признаком крайнего раздражения, но со мною спорить на этот раз не посмел.
– Я тоже хочу рассказать историю, – начала дочь тонким голосом, потому что волновалась.
Они с Павликом заранее приготовили свои истории, но Павлик всё же лучше рассказывает, чем Валя, и, по крайней мере, не так волнуется.
По правде говоря, обе эти истории я давно уже знала: я сама как-то рассказала их моим детям. Мы все вместе придумали вспомнить о них сегодня у костра.